Страница 47 из 94
Торин потер исколотый драконьими когтями наруч, прокашлялся, подождал, пока перестанут гомонить, и озадачил присутствующих:
- Волею судьбы у нас в Компании оказался настоящий живой дракон, хотя и наследник Смауга Ужасного, но обладающий стократ лучшим характером, - тут Гэндальф пробурчал что-то наподобие “это сомнительно”, но Торин решил не обращать внимания, - и более удачной внешностью…
Гэндальф опять заворчал, и Торин решил уточнить:
- …для того, чтобы жить в горе, среди гномов. Наш дракончик - сущее дитя, невинный ребёнок драконьего рода, поэтому отвечать за грехи своего отца или матери не может, - гномий король ещё раз обвел всех взглядом. - И не будет. Зато мы постараемся воспитать его так, чтобы он стал не захватчиком Одинокой горы, а одним из её жителей!
Гномы, эльфы, хоббитянка и маг вразнобой закивали, а Ори под шумок передал-таки яблоко Леголасу. Бильбо, сидящая справа от Торина, тихонько фыркнула, видимо, тоже заметила.
Когда все немного успокоились, а Леголас спрятал яблоко так, чтобы внимательный Дори его не заловил, сын Трайна продолжил:
- Но как и всякому подданному гномьего королевства, нашему дракону нужно имя. Предлагаю обсудить варианты.
За столом тут же загомонили, выкрикивая самые разные предложения, отчего сам нарекаемый закрутил головой, прижал гребень и даже сделал попытку спрятаться под крыло. Бильбо шикнула на всех, а потом привстала и склонилась над драконом, ласково поглаживая его вздрагивающую спинку и подтягивая ящера поближе к себе. Алый дракончик перестал дрожать и опять высунул любопытный нос из-под крыла. Торин воспользовался моментом призвать всех к порядку:
- А теперь медленно, внятно и по очереди.
Балин взял слово первым:
- Пусть дракон зовется яхонтом - он алый, как драгоценный камень!
- Не умеете вы называть драгоценные камни! - Тауриэль со всем пылом юности принялась утвеждать свою точку зрения. - Алый драгоценный камень мы певуче зовём лалом, что больше подходит живому дракону, чем тяжеловесный яхонт!
- А вот у нас в горах такие камни называли карбункулами, - это уже Бофур. - почему бы и не назвать так дракона? Старинное гномье слово аж из самой Мории! Самые глубокие шахты и самые древние легенды! Надо назвать его по традиции!
- Есть названия у этого камня подревнее! - во всем, что касалось истории, Ори принимал самое страстное участие. - Например, на древнем кхуздуле это название звучит как “ратнарадж”, что значит “царь самоцветов”…
- Или “ратнайяка”, что значит “вождь самоцветов”, - продолжил за Ори почему-то Гэндальф, который, поймав изумленные взгляды, поморщился, будто опять сел на каменное кресло библиотеки, и добавил: - Не спрашивайте.
Торин смотрел на спорщиков, на дракона, примерял на него имена, но ни одно пока не казалось подходящим. А потом решила высказаться Бильбо, которая говорила тихо (ибо на её коленях дремал дракон), но веско (как всегда):
- А может быть стоит назвать его так, как зовут алый драгоценный камень на Всеобщем? Рубин?
При этом слове маленький дракон довольно вздохнул и почесал крылом топорщащийся гребень.
Торин против воли заулыбался:
- Возражения имеются? - дракончик словно почуял, о чем идет речь, поднял голову и тоже посмотрел на каждого своими золотистыми глазами. - Нет? Ну что ж, Рубин так Рубин!
Свеженаречённый Рубин довольно закурлыкал и опять свернулся на коленях у Бильбо.
Комментарий к Глава двадцать шестая, или Хорошо забытое старое
Все упомянутые названия рубина действительно существуют и иногда пускаются в ход :D Разве что ратнарадж и ратнайяка не древний кхуздул, а санскрит, но перевод действительно таков :D
Стоун - мера веса, которая бытует в Великобритании с давних времен, так что отдавая дань происхождению Профессора я употребила именно это слово, а не пуд или килограмм. Стоун равен примерно 6,35 нашего современного килограмма. Иначе говоря - Леголас охоч до яблок :D
========== Глава двадцать седьмая, или Эреборские страсти разгораются ==========
Торин изводился - искал выход и не находил его. Даже если прямо сейчас спешно отправить гонцов в Эсгарот, Железные Холмы, Лихолесье, то когда прибудет помощь, да и прибудет ли вообще, вопрос открытый. Гэндальф вместо помощи советовал сходить погулять до уцелевшей западной сторожевой башни, оттуда, мол, откроются новые перспективы. Какие перспективы могут поспособствовать вызвать помощь быстро, Торин не догадывался, но проверить, конечно, стоило. Так что почти весь день был посвящен выматывающему походу по заваленным камнями, хоть и целым в принципе, переходам к башне. С собой Торин взял Балина - старый советник как никто другой умел разглядеть перспективы во всем - а следить за ещё более спешными работами на воротах оставил Двалина, время спокойствия истекало, отчетливо просачивалось сквозь пальцы, песком подтачивая уверенность в будущем.
Дубощит, конечно, и раньше догадывался, что отбить гору это только полдела, надо Великое королевство ещё суметь удержать, однако даже самые страшные варианты развития событий не учитывали такие вероятности как, например, вмешательство Азога, активность Дол Гулдура и полное гоблинское ополчение.
И хотя эти же варианты не включали также воспитание дракончика, Торин очень сердился, и в первую очередь на себя - не додумал, не предусмотрел! - поэтому почти не слушал, что там Балин рассказывает о хоббитянке. Кажется, звучали похвалы её великолепным организаторским способностям, уму и чисто женскому обаянию, но Торин и сам был прекрасно обо всем этом осведомлен, ещё и поэтому мог себе позволить не вслушиваться.
На сторожевой башне оказалось, что Гэндальф, как обычно, говорит загадками и, как обычно же, прав - вороны, которые испокон веков жили на склонах Эребора, до сих пор обретались тут, а самый старший из них даже не забыл человеческую речь: стало возможным вызвать подкрепление, не подвергая ненужному риску уже вызвавшихся добровольцами племянников, разведчицу и книгочея. Один вопрос решился, и на обратном пути Торин уже уделял внимание ненавязчивой беседе Балина о Бильбо - да, он тоже находил её участие в походе чрезвычайно удачным; да, следует учитывать, что не принимать участие в битве она не согласится, поэтому нужно подобрать ей доспех; нет, Торин не хотел бы, чтобы она покидала гору, хотя бы до его коронации. Что изменится после его коронации, Торин уточнять не стал, плавно переведя тему на раскопки в сокровищнице - нашлись ли там доспехи - а сам решил, что если выживет и после битвы, то уж до коронации-то точно уговорит Бильбо остаться. Ну или хоть попытается. А уговаривать её раньше просто не имело смысла: нехорошее предчувствие давило грудь, волнение за племянников и новообретенную родину подсказывало Торину, что он легко может сложить на поле грядущей битвы голову во имя ценностей более серьезных, позабыв о себе и несостоявшейся невесте.
По прибытии в обжитую часть Эребора, Торин поставил Гэндальфа в известность, что помощь должна объявиться в ближайшее время, загнал пожевавшего его наручи Рубинчика под кровать, откуда теперь неслись писки ужаса и восторга, а потом отправился на поиски Бильбо - все-таки фигура разведчицы сильно отличалась от фигур даже женщин гномов, не говоря уж о мужчинах (что было, несомненно, прекрасно), поэтому подобрать доспех ей следовало заранее, чтобы иметь потом возможность подогнать его по размеру. Хоббитянка обнаружилась на кухне: она освободила Бомбура от обязанностей кашевара, чтобы ворота восстанавливались быстрее, и теперь заканчивала готовить ужин. Торин почти преодолел арку, которая вела на кухню, но в последний момент передумал, прислонился плечом к стене и застыл, любуясь: Бильбо легко порхала по кухне, напевая какой-то не очень весёлый, но приятный и весьма мелодичный мотив. Кудряшки на макушке Взломщицы подпрыгивали, руки ловко перемещали кастрюли и сковородки, а босые ступни почти неслышно переступали по ровному каменному полу. Торин пришел к выводу, что мог бы наблюдать за такой домашней Бильбо целую вечность. Впрочем, когда маленькая хоббитянка почти кровожадно покрошила для украшения готовых блюд зелень, Торин пришел к выводу, что и за кровожадной Бильбо он мог бы наблюдать целую вечность. Одним словом - Торин очень хотел бы иметь в своем распоряжении Бильбо и целую вечность, но дела никуда не исчезли, а королевский долг привычно давил на плечи.