Страница 26 из 33
До дома мы добрались довольно быстро — как я и планировал, за полчаса — и легли спать. Но я долго не мог заснуть, в отличие от Насти: я думал о том случае, что произошел в арке на Тверской. Голубь всегда считался птицей мира, и вдруг такой феномен: на моих руках кровь семерых человек, и я понравился птице настолько, что ей не хотелось улетать с моей руки. Хозяин голубя сказал, что от меня, дескать, идут «добрые флюиды». Вот загадка-то… И еще кто-то сказал, что если голубь сел на человека, то это хорошая примета. Знать бы заранее, что хорошего будет в моей жизни… Я не думаю, что этого будет много.
***
Однако не успел я заснуть, как раздался звонок. Кто бы это мог быть в такое время? Гости, что ли, приехали и решили отметить Новый год в нашей компании? Я встал с постели и, накинув халат, открыл дверь. Это оказался тесть, но выглядел он как-то странно: из здорового, полного сил человека он превратился в тень — и к тому же он был сильно бледным.
— Олег Сергеевич, что случилось? — спросил я его.
— Прости, что я без предупреждения, да еще ночью… Вадим, понимаешь, я что-то плохо себя почувствовал в дороге и решил вернуться.
Да, это я и сам вижу…
— Что же вы стоите на пороге? Раз вам плохо, ложитесь, — предложил я и едва ли не силой повел его во вторую комнату. Слава богу, у нас «двушка». Правда, мы редко пользуемся этой комнатой, и она почти всегда свободна: мы из нее сделали гостевую. Когда к нам приезжал Олег Сергеевич, мы всегда размещали его там. А так он жил неподалеку, возле метро «Филевский парк» — от нас пятнадцать минут на общественном транспорте.
— Прошу тебя, позови Настю… — еле слышно прошептал тесть, едва он лег на диван.
Я кинулся в нашу спальню и вскоре вернулся, за мной шла супруга, явно ничего не успевшая понять. Увидев отца, она удивленно перевела взгляд с меня на него.
— Откуда ты? Ты же говорил, что до конца месяца будешь в другом городе…
— Планы изменились. Мне кажется, я скоро умру. Вот я и приехал к вам. Вадим, Настя, вспоминайте меня иногда… — здесь его силы угасли, он уронил голову на подушку.
Я, конечно, сразу побежал звонить в «скорую». Хотя врачи и быстро приехали, но помочь ничем не смогли. Им осталось только констатировать смерть Олега Сергеевича. Услышав это, Настя со слезами бросилась ко мне и крепко обняла.
— Один ты у меня остался… — плакала она. — Папа умер… Как же мне теперь быть?
Да, грустный Новый год выдался… Известие от врачей о смерти тестя тоже изрядно ошеломило меня. Я ничего ей не ответил и только сильнее прижал к себе. Что же нам теперь делать?!
— Пожалуйста, не плачь… Я знаю, как тебе тяжело, но жизнь-то продолжается, — с этими словами я тихо гладил волосы супруги. Она подняла на меня заплаканное лицо и пробормотала:
— Пусть так. Но я не могу еще осознать, что мы с тобой остались одни. Папа меня так любил… Я жила с ним вдвоем двадцать три года до той поездки в Адлер… Ты же помнишь ее?
Да как же не помнить?! Если бы не дельный совет врачей поехать куда-нибудь развеяться, я бы так и остался навсегда холостым! А моя добрая Настя не отказалась от жизни со мной, который к тому моменту убил троих!
Но надо возвращаться на землю. Смерть Олега Сергеевича — это печально, нет, что там печально — это большая трагедия для нас двоих, но надо как-то жить дальше.
Может быть, вы, прочитав это, подумаете, что я бессердечный человек? Нет, вы ошибаетесь. Право, доброта сыграла со мной злую шутку, но все же не ушла из моего сердца. Я не имел в виду, что надо совсем забыть о нашей утрате, просто жить с оглядкой на прошлое — не дело. Надо жить настоящим. Вот только единственный случай из прошлого я забыть никак не могу. Вы понимаете, о чем я говорю.
Да, мы потеряли нашего родственника, можно даже сказать — благодетеля. Ведь я сидел без работы, поскольку, как уже упоминал, не нашел область, где мог бы себя проявить. И что теперь делать — я не знал. Как обеспечить Настю, как платить за нашу шикарную квартиру — я тоже не знал. Я никогда не обладал деловой хваткой — я сын военного, да и сам в душе военный! А те не гонятся за деньгами. Зная отца, я могу так сказать. Как полковник, он получал неплохие деньги, но ведь все дело было в его звании, а не в качествах! Но высокое звание не довело его до добра — именно благодаря тому, что он почти пробился в генералитет, отец смог настоять на том, чтобы моя мать покорно отдала меня ему… Ей ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться: она была всего лишь рабочей на заводе и вышла замуж за моего отца без любви, а, как бы сейчас сказали, «по залету».
Я слышал эту историю в далеком детстве: в результате их связи родился я, и, чтобы меня не считали незаконнорожденным, родителям пришлось регистрировать свои отношения. Однако их семейная жизнь не сложилась: отец был недоволен, что женился на моей матери не по своему желанию, и часто поднимал на нее руку. Если вы спросите, как я это воспринимал, то я вам скажу, что, к счастью, эти воспоминания почему-то сразу забывались. Говорят, что дети, видевшие в семье насилие, могут, когда станут взрослыми, повторять то же самое со своими близкими людьми. Но мне повезло — у меня был друг, с которым я мог обсуждать все, что угодно, и получить от него дельный совет. Отец Порфирий. Кажется, его я никогда не забуду: редкой души был человек! Он-то мне и сказал, что это тяжкий грех — поднять руку на близкого тебе человека. Да что руку — даже оскорбить его — куда более страшно. Но я скрывал свои мысли от отца: он был быстрым на расправу и мог наказать меня так, что я потом долго не мог нормально сидеть… Именно из-за того, что отец меня впервые наказал, я и познакомился с местным священником.
— Я не понял слова твоей бабушки, Вадим. Как ты мог в школе расплакаться из-за того, что тебя толкнул другой мальчишка? — чеканил слова отец, а мне от этого было страшнее, чем если бы он кричал на меня. Видя мое молчание, он продолжал:
— Ты что молчишь? Настоящий мужчина должен отвечать за свои поступки, а не рыдать из-за каждого пустяка.
— Я не хотел… Мне было больно, и я…
— То, что тебя сбил с ног какой-то пацан, ты называешь «больно»? Я тебя сейчас научу уму-разуму… Не будешь впредь плакать, как девчонка!
Он схватил меня и, уложив на кровать, начал бить ремнем — солдатским… А он был тяжелый… Я долго помнил боль от ударов им. Когда я получил первый удар, то непроизвольно всхлипнул, правда, тут же постарался замаскировать это под стон. Но отец сразу раскусил мою хитрость.
— Я кого воспитываю: мужика или девчонку какую?! Весь в свою мать! — здесь он довольно нелестно отозвался о ней… — У меня, военного, сын — тряпка!
От боли я уже мало что соображал и поэтому вскрикнул:
— Я тебя ненавижу, сволочь! Будь ты проклят!
И с этими словами я, воспользовавшись тем, что изумленный отец отпустил меня, побежал на улицу, конечно, на ходу приводя себя в порядок. Я долго бежал, даже не замечая, что избитые места сильно болят… Очнулся я только тогда, когда услышал чей-то голос:
— Как ты сюда попал?
Обернувшись, я увидел, что оказался в церкви, а рядом со мной стоит человек в черном и с крестом на одежде. Я понял, что это священник.
— Я бежал… и вот, нечаянно прибежал сюда… — невнятно заговорил я. Человек в черной одежде засмеялся.
— Я и сам видел, как ты бежал. Так быстро, что казалось, за тобой кто-то гнался. Но кажется, тебе больно. Что случилось?
— Меня папа наказал ремнем… Я вырвался от него и сбежал.
— Великий грех совершил твой папа… За что он тебя так наказал?
— Я плакал в школе, потому что меня сбил с ног другой мальчик, я рассказал об этом бабушке, а она папе…
— Еще более великий грех — наказывать за слезы. Это вполне нормально, плакать могут все: и девочки, и мальчики. Но с родителями спорить нельзя. Кстати, я отец Порфирий. А как твое имя? — я назвался. — Вадим, лучше вернись к отцу. Я уверен, он уже не сердится на тебя.
— Я ненавижу его…
— Не говори так. Бог терпел, и нам велел. Не думай, что я хочу тебе зла, нет, просто кто же о тебе еще позаботится, как не отец? Да, а матери у тебя разве нет?