Страница 24 из 37
Через несколько минут к нам подъехал желтый «Ниссан». Алексей хотел было помочь мне встать со скамейки, но я отмахнулся от него и поднялся сам.
Мы сели в машину: Сергей — рядом с водителем, а мы с Крохиным — позади них. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому я стал смотреть в окно. К счастью, пробок не было, и такси ехало быстро, нигде не останавливаясь. Скоро наш район скрылся из виду, и мы выехали на Третье транспортное кольцо.
Однако не только у меня было плохое настроение: Алексей тоже мрачно смотрел в одну точку и вообще выглядел каким-то грустным; лицо бледное, шрамы резко выделялись на нем. Я понимал, о чем он думал: наверняка либо о том, о чем он сейчас рассказал Крутовскому, либо о том, что ему сказал Горский-младший в его же кабинете. Скорее всего, о том, что тем человеком, который неделю назад напал на него возле дома, был нанятый Максимом актер. Это же не киллер, так что он не стал бы его убивать… Получается, что нас обоих напугали совершенно напрасно — Смолин подбросил мне неудачно составленную им записку, чтобы я не расследовал эту историю с героином, а Горский нанял актера, пригрозившего ножом судье… Да, иначе бы он не пошел на такое дело — сажать невинного человека на десять лет строгого режима… Но открывшиеся перед нами обоими факты биографии Шевченко напрочь отбили желание освобождать его из СИЗО. Хоть и прошло уже двадцать три года после его преступлений, но он тогда не получил никакого наказания за них. Так неужели же нам просто закрыть на это глаза? Уж если в Германии некоторое время назад судили бывшего нациста, то и мы можем назначить срок для нашего пока еще невинно осужденного!
Даже Сергей, всегда веселый и слегка нахальный, молча сидел рядом с шофером и читал на своем мобильном новости. О чем думал он — было для меня загадкой. За все время, как я знаком с ним, он никогда не принимал ничего близко к сердцу: хотя была одна вещь, которую он тяжело переживал — самоубийство Вадима, которого он очень любил и считал хорошим другом. Из его заметок я знал, что Сергей не отвернулся от него даже тогда, когда ему сообщили о том, что он серийный убийца.
Сложная штука эта жизнь… Кто бы однозначно осудил поступки Вадима, когда тот убил Эдуарда Лиановского? И кто в этом виноват? Разумеется, Маликов — зачем он больше десяти лет назад прибежал в истерике к своему другу? «Я не способен на убийство… Но не оставлять же его безнаказанным за такое?» Мне даже стало смешно, когда я вспомнил эти строки из дневника покойного. Но смех вскоре пропал, почему-то сменившись желанием пофилософствовать. А ведь он и сам был виноват в том, как сложилась его жизнь. Нельзя ради блага других людей идти на все возможное и невозможное. Так что альтруистом в итоге оказался вовсе не Крохин, а Вадим. А первый вообще невинная жертва обстоятельств: ну вот из-за чего он оказался во французском плену и едва не погиб? Просто из-за садизма тех бандитов.
А кто скажет, что его следует немедленно выгнать из суда и посадить в тюрьму? Да, он за свою карьеру совершил уже четыре противоправных деяния, но ведь он помогал другу, спасшему его от жестокой смерти… Но об этом знаем только я, Маликов с Раисой, Анастасия, Сергей и Горский-младший. Правда, последние двое знают только общие детали…
Как только я вспомнил про Раису, так мне стало и еще больше грустно, и приятно. Где она сейчас? На курорте, в родном городе, или же в церкви, посещает своего мужа? Правда, она говорила мне, что желает развестись с ним, но мало ли что… Может, ей все-таки жаль его? Сомневаюсь, конечно, что это так, но… та поговорка о чужой душе абсолютно верна.
Тем временем машина въехала в Люберцы; я узнал автостанцию, на которой, как всегда, припарковано множество маршруток. До моего временного дома оставалось совсем немного.
Вот и наша многоэтажка с цветущей яблоней во дворе. «Ниссан» остановился, и водитель обратился к Сергею:
— С вас семьсот пятьдесят, — тот протянул ему тысячу, получил двести пятьдесят рублей, и мы, все трое, вышли из машины.
— Красиво у вас здесь… — заметил начальник отдела, рассматривая окружающий нас пейзаж. — Не то, что в Москве.
— Не жалуюсь, — безучастно ответил ему Алексей, заходя в подъезд. Его плохое настроение так и не пропало… — Да только вы не о том думаете, Сергей Павлович. Нам надо рассчитать, сколько лет получат Шевченко, Лукьянов и Горский.
========== Обсуждение будущего срока ==========
Я очень надеялся, что Сергей получит пожизненный срок за то, что натворил двадцать три года назад, но меня мучила мысль о прошествии уже стольких лет… Не думаю, что наши судьи, пусть даже честные и неподкупные, будут сажать кого-либо за преступление, совершенное так давно. Это же не Германия, где в этом году судили нациста Хеннинга. Интересно, сколько же получит Шевченко?
Во мне уже не осталось никакого сочувствия к нему, и я даже потом удивлялся, как я мог злиться на Крохина и пытаться его убить в его же кабинете. А всему виной мой вспыльчивый характер. Правда, сейчас я превратился в какого-то философа, поскольку появилось много интересного, что можно обсудить и над чем поразмышлять.
Но тогда нас троих занимала одна вещь: расчет срока для наших преступников. Честно говоря, единственным человеком, которого мне жаль, был Горский-младший. Ведь у него был такой же мотив, как и у покойного Вадима — месть… А он, слава богу, никого не убил, тем более в таком количестве. Я бы, пожалуй, выступил в его защиту в суде.
Однако Алексей думал иначе. Когда мы устроились в гостиной на диване, он сразу же, открыв Уголовный кодекс и быстро пробежав его глазами, заявил:
— Максим подпадает под большее количество статей, чем остальные двое. Но я вам так скажу: мне его совсем не жаль. Особенно потому, что из-за него я посадил Шевченко за то, чего он не совершал. Я даже не знаю, как мне себя вести на суде. А что, если всплывет эта история?
— Вы же честный судья, так что вас можно понять… — сказал Крутовской, но тот только отвернулся от него, устремив взгляд куда-то в потолок.
— Это раньше было, а сейчас… я хоть и не беру взятки, но стоит меня напугать, и я уже готов на все… Вы помните, ребята, что именно я скрыл убийство Лиановского? Вадим меня, разумеется, не пугал, но чего не сделаешь ради друга…
Мы вместе с начальником отдела закивали. Не знаю, что он думал об этом, но мне кажется, что Крохина можно простить за это. А тот продолжал:
— А еще: я же отправил Павлова в Сибирь. Ну что будет, если об этом узнают?
Здесь Сергей решил довольно неудачно пошутить:
— Предложите денег, и историю замнут.
— Вы что! — он замахал на него руками и даже покраснел. — Деньги-то, конечно, у меня есть, но как это будет выглядеть с учетом того, что Лукьянова я буду судить за получение взятки, а Горского — за дачу ее? Двойные стандарты получаются… — по-видимому, он бы ударился в философию, что я начал в последнее время наблюдать за ним, но быстро взял себя в руки и подвел итоги: — Короче, у Горского четыре статьи, у Лукьянова — одна, а у Шевченко — три. Хотя, — он немного подумал и добавил, — согласно закону, от двух он освобождается… Но он же вроде как тогда предлагал деньги, чтобы его не сажали…
— Это значит, что он уклонялся от правосудия, а, как я слышал, за это можно дать срок, — заметил я. Хотел было еще кое-что сказать, но вдруг вспомнил одну вещь — свой разговор со Смолиным. Что он тогда говорил о Шевченко? «…он тогда, в молодости, такого натворил, что боже мой…» Неужели он знал о том, что Сергей изнасиловал Викторию, и молчал об этом? Однако это понятно: он боялся своего мучителя, но сейчас-то, когда ему уже около тридцати лет, почему он ничего не сказал? Разве детские обиды так сильны? Или Шевченко, если бы Смолин все-таки набрался храбрости и выступил против него в качестве свидетеля, нашел бы его и снова избил?
— Ты меня порадовал. А то за заведомо ложные показания дают только три месяца тюрьмы, — с плохо скрываемым облегчением ответил Алексей. — Если это так, то ему светят пятнадцать лет лишения свободы или даже больше.