Новизна хуже старины

Через некоторое время мы были возле дома, где живет эта Софья Золотарева. Вошли в подъезд, и я позвонил в дверь.

Софья оказалась, хоть она и ровесница Смолина — то есть ей около тридцати лет — девушкой, которую можно было принять за немолодую женщину. Жизнь ее явно побила… Красоты в ней особой не было; одета она была в черное платье с белым рисунком.

Константин, увидев ее, схватился рукой за сердце, но не упал.

— Софьюшка, что же с тобой стало… — очень тихо, почти беззвучно прошептал он, но я это услышал.

— Здравствуйте, Софья Андреевна, я начальник СИЗО… — начал было я, но она меня перебила:

— Вы хотите меня посадить?

— Да нет, — усмехнулся я, — вы что? Я просто хотел с вами поговорить о Сергее Шевченко.

Лицо ее исказилось то ли от гнева, то ли от боли.

— Этот подлец сломал мне жизнь. Зачем я только бросила своего парня? Он же любил меня…

— Я и сейчас тебя люблю, Софьюшка, — вышел вперед Смолин, до того времени тихо стоявший где-то в коридоре у двери. — Что с тобой сделал этот…? — он так его назвал, что даже я покраснел. Но Софья даже не удивилась тому, как он его обматерил, а удивилась, что он здесь.

— Костя?! — она пошатнулась и схватилась за стену. Но он не дал ей упасть и успел подхватить ее.

— Ты еще помнишь меня, Сонечка?

— После того, как Шевченко бросил меня, я вспоминала о тебе, но мне было стыдно вернуться.

— Ну что же здесь стыдного? Не твоя вина, что ты не разглядела его мерзкую сущность. Я виноват, что не рассказывал тебе, как он со мной поступал с того времени, как мне исполнилось семь лет. А он бил меня чуть ли не каждый день. В детском доме всем на всех наплевать…

— Господи, если бы я знала об этом! Нет, ну какая же я идиотка, что повелась на его красивые слова… — здесь она расплакалась. Мы оба кинулись ее утешать, но она быстро успокоилась. — А почему он в тюрьме?

— Ему кто-то подбросил наркотики и обвинил в торговле ими.

— Не расследуйте это дело! Пусть он сидит хоть всю жизнь… Он это заслужил!

Софья, закрыв лицо руками, побежала в комнату. Константин пошел за ней, едва успев попрощаться со мной. А я направился к метро, размышляя обо всем, что я сейчас увидел и услышал. Мне было очень жаль эту бедную девушку, но они все-таки со Смолиным встретились, и я рад за них. Пусть у них все сложится хорошо. А я решил поговорить с Горским.

Павел Горский живет неподалеку от дома Шевченко — возле станции метро «Курская», где-то у вокзала. Он оказался менеджером по внутренним коммуникациям (получает очень даже достойную зарплату — в диапазоне от ста до двухсот пятидесяти тысяч рублей; вот откуда у него деньги на дорогую машину… Видно, хороший специалист! Или ворует…) Живет он с сестрой Викторией и сыном Максимом — а жена его умерла около пяти лет назад. Эти сведения сообщил мне Николай в своей эсэмэске. Я довольно быстро нашел его дом и позвонил в нужную квартиру.

Дверь открыла высокая светловолосая женщина лет сорока в ярко-синем шелковом халате, все еще красивая.

— Здравствуйте. Вам кого? — спросила она у меня.

— Вашего брата.

— Паши сейчас нет дома; он на работе. И сына его, Максима, тоже нет: он на выезде.

На выезде? Получается, что этот Максим работает следователем?! Молодой человек из богатой семьи — и вдруг опер? Зачем это ему надо? Может быть, обеспеченной, или как сейчас говорят, «золотой» молодежи не хватает экстрима? Правда, обычно они восполняют нехватку адреналина безумными гонками на дорогих машинах или еще чем-нибудь в этом роде, но работать в полиции? Что это за странности такие? Вот и Шевченко тоже жил в богатой семье, о чем нам с Алексеем и Сергеем Павловичем рассказывал в ИВС Смолин, и на тебе — мент! Да, чужая душа — потемки, Крохин упомянул эту поговорку, когда мы были в Люберцах… Не могу понять, зачем богатым людям работать в полиции. Денег ведь там платят не очень много… Вряд ли они мечтают ловить преступников и восстанавливать справедливость, хотя среди наших полицейских таких очень мало!

— А зачем вам понадобился мой брат? — поинтересовалась моя собеседница.

— Скажите, пожалуйста, куда и к кому он ездил в прошлое воскресенье?

— Не помню точно; вроде сначала к своей любовнице, но потом он позвонил мне и сказал, что поедет на работу. Да объясните, в чем дело-то?

— Вы знакомы с Сергеем Владимировичем Шевченко?

На мой вопрос она не ответила; только лицо ее как-то странно исказилось, а на глазах показались слезы. Видно, этот негодяй и ей сломал жизнь, как и Софье Золотаревой… Я не стал ее мучить своими расспросами и, попрощавшись, ушел.

Оставшееся время я просто шатался безо всякой цели по моему району; но сначала, поскольку после всех этих допросов я сильно проголодался, зашел во вьетнамский стрит-фуд у Курского вокзала. Заказал себе их национальный суп-лапшу с мясом и бутылку пива. Пока ел, я решил написать Николаю, чтобы тот выяснил, в каком отделе полиции работает Максим Горский. Скоро пришел ответ, изрядно меня обескураживший: в Басманном ОВД. Вот прямо сердцем чувствую, что разгадка этой тайны, кто же подкинул Сергею эти злосчастные пакетики с героином, кроется здесь… Но надо, прежде чем делать поспешные выводы, поговорить и с их начальником, и с Лукьяновым, который, так сказать, «ведет» это дело, и с самим Горским-младшим.

После этого я опять отправился бродить по району: около часа ходил по Таганке и наконец вышел к станции «Римская». Мог бы, конечно, вернуться к дому Павла Горского и еще раз побеседовать с его сестрой, но мне не хотелось снова причинять ей боль расспросами о Шевченко. Было очевидно, что у нее был неприятный опыт общения с ним.

Когда почти наступил конец рабочего дня, я побежал к зданию суда — еще хорошо, что оно находится рядом с метро: между ним и этой станцией около девятисот метров. И я успел вовремя: я заметил Алексея, выходившего из суда с портфелем в руке, одетого в свой неизменный серый костюм. Он тоже увидел меня и поспешил мне навстречу.

— Саша, добрый вечер. А я уже хотел идти к вам на работу, а вы сами появились здесь.

Его бы наши охранники не пустили… Мы до сих пор считаемся вотчиной Федеральной службы безопасности, хоть и двенадцать лет назад перешли под контроль Минюста, так что вход к нам позволен очень ограниченному кругу лиц. Все наши сотрудники (это я об охранниках) служат в ФСБ, только Павлов на тот момент, когда он устраивался сюда, уже не служил. Он всего лишь чем-то понравился Вадиму, и тот взял его на работу. А Павлов подвел его под монастырь, за что и сам пострадал…

К нам даже адвокатов — и тех редко пропускают; у нас создаются целые очереди, и те, кому повезет — пройдут, однако таких очень мало. Только в 1993 году было сделано исключение для журналистов. Но я же начальник данного СИЗО, так что если бы не было надо мной людей из госструктур, то легко бы пропустил его.

— Я через три часа ушел с работы. Зато узнал много полезной информации по нашему с вами расследованию.

— Весь во внимании, — он с довольным и заинтересованным видом кивнул мне. Я начал рассказывать ему о том, как Сергей считал себя крутым парнем и потому влюблял в себя девушек, а когда те отвечали ему взаимностью, бросал их без зазрения совести. Рассказал о сломанной жизни Софьи, о сестре Горского… Услышав эту фамилию, Алексей резко побледнел, так что я даже испугался, как бы у него опять не развилась сильная головная боль, какая была на выходных, пошатнулся и едва не свалился на асфальт, чудом не уронив портфель, если бы я не успел поймать его за руку.

— Что с вами? — обеспокоенно спросил я его. — Может, скорую вызвать?

— Не надо. Просто… вы сказали, Горский? У нас в детдоме была девушка, Вика, сестра его. Первая красавица была. Я был страстно влюблен в нее, впрочем, как и половина наших парней. А она очень сильно оскорбила меня: дескать, у меня все лицо в шрамах, и я рыжий… Она сказала, что с такими девушки только за деньги могут встречаться. Знаете, после таких слов в мой адрес я поклялся, что никогда больше ни в кого не влюблюсь. Но Анастасия меня все же чем-то зацепила…