Страница 17 из 37
Когда я вышел из здания следственного изолятора, порядком раздосадованный тем фактом, что мне опять придется ездить по Москве, я вдруг понял, что запуган, и совершенно зря. Вспомнилась мне записка Смолина, вернее, отрывок из нее: «знай, что за тобой и твоим приятелем слежка». Но нигде я не видел подозрительных людей. Или он таким образом хотел запретить мне продолжать расследование, или же сам верил в это… Мне захотелось поговорить с ним об этом (Сергей Павлович его уже отпустил из ИВС после нашего с ним разговора; и за что это он его невзлюбил? Узнав его печальную историю, я уже не обижался на него за то, что он в декабре врезал задержанному Вадиму кулаком в нос… ведь после избиений, продолжавшихся едва ли не каждый день, любой может слететь с катушек…), но сначала я решил поехать в Басманный РОВД. А разговор с Константином может подождать до конца расследования, когда я перееду к себе обратно из Люберец. Здесь мне вдруг стало так больно, как не было даже тогда, когда я узнал о суициде Вадима. Как не хочется думать об этом… Ей-богу, ради того, чтобы еще немного пожить в Люберцах на законных основаниях, я даже готов расследовать это дело как можно дольше. Можно, конечно, купить или же снять квартиру в этом городе, но это явно невозможно. Если бы у меня были тридцать шесть миллионов, как у покойного, то я бы сразу же купил квартиру в Люберцах, но нет… Уж эти мне деньги — ну как без них в современном мире?
Перед тем, как отправляться по месту назначения, я написал Алексею сообщение, чтобы он приезжал туда же. Однако он ответил, что не может. Дескать, много дел. Ну, если так, то я поеду один.
Моя поездка оказалась напрасной: дежурный сначала долго не хотел меня пускать, несмотря на то, что я ему предъявил свои документы и пригрозил тюрьмой за это. Он упрямо стоял на своем, говоря, что не положено. Под конец он все-таки признался, что начальника сегодня нет. Что за мистика творится в этом отделе полиции? Наш гораздо лучше организован.
Наконец я не выдержал и напрямик спросил у дежурного:
— Кому передали дело Шевченко?
— Лукьянову, но он сейчас на выезде. Завтра вы сможете с ним поговорить.
Что же это, черт возьми, такое?! Я, не глядя на дежурного и не прощаясь, быстро пошел прочь от здания ОВД. Ни одного нужного мне сотрудника нет на месте!
Пришлось мне возвращаться обратно. До конца рабочего дня времени оставалось еще очень много, и оно тянулось так долго, как резина… Мне было скучно, и я, просидев у себя в кабинете около трех часов, самым наглым образом решил уйти с работы. В Люберцы я не мог вернуться, поскольку ключ от квартиры был у Крохина, а он мне сказал, что у него много дел (поэтому он наверняка просидит в суде до конца дня). Так что я пошел к себе домой.
Мне хотелось поговорить со Смолиным об его записке. Зачем он написал про слежку, хотя никто не следил ни за мной, ни за Алексеем? Я знал, что он, уволенный со своего поста, сидит дома с декабря.
Добравшись до своего дома, я сначала зашел к себе. Валет с радостным мяуканьем подбежал ко мне, слегка пошевелив кончиком хвоста. Выглядел он сытым и довольным.
— Привет. Скучал по мне? — я погладил его по спине. Он опять замурлыкал.
Я сложил необходимые вещи (несколько рубашек, джинсы и свой официальный черный костюм) в маленькую сумку. Затем я подошел к двери Константина и позвонил.
— Вам чего? — спросил явно недовольный визитом бывший следователь, вышедший на порог.
— Мне надо с тобой серьезно поговорить.
— Ладно, заходите, — он махнул рукой куда-то вглубь.
Его квартира резко отличалась от квартиры Алексея. Вещи в прихожей просто-напросто лежали на стульях, лишь форма полицейского аккуратно висела на плечиках. Гостиная тоже была совсем не такой уютной, как у Крохина: везде были старые газеты, сложенные стопкой, на столике стояли пепельница, полная окурков, рюмка из-под водки и включенный ноутбук. Я скривился от отвращения, увидев эту неприглядную картину, но постарался не показать виду.
— Ну, говорите уже, зачем пришли? Меня мой бывший начальник недавно из ИВС отпустил, но я все еще весь на нервах, — он устало плюхнулся на диван. Я тоже сел, не дожидаясь приглашения.
— Ты помнишь, что ты мне написал в своей анонимке? Странно ты как-то это сделал.
— Прекратите тянуть время! — рассердился Смолин. — Говорите, в чем дело, или идите отсюда.
— Зачем ты мне написал, что за мной и Крохиным идет слежка, когда ничего такого не было?!
— Я просто не хотел, чтобы вы расследовали это дело. Можно сказать, боялся за вас.
Боялся он за меня… А я-то был так напуган этой воображаемой слежкой! Написал бы как-нибудь по-другому, а то выдумал черт знает что…
— Ну вот зачем надо было выдумывать слежку?
— Другого ничего на ум не приходило, так что уж извините меня.
— А откуда ты знаешь, что меня могут убить? Это не ты ли случайно в Люберцы ездил, чтобы напугать Крохина?
— Чего? — Смолин вдруг рассмеялся. — Какие еще Люберцы? Я всю прошлую неделю, впрочем, как и все время с декабря, дома сидел. За мной только приехали бывшие коллеги и отвезли в отдел в воскресенье — это был единственный раз, когда я покинул квартиру.
— Ты уже полгода не работал? А на что же ты живешь? — этот вопрос очень сильно интересовал меня; ведь он же не такой богатый, каким был покойный — тот имел тридцать шесть миллионов рублей, вырученных от продажи шикарной квартиры на «Славянском бульваре».
— Я теперь фрилансер. Работаю в Интернете. Деньги мне на карточку переводят. Как меня прогнали из ментовки из-за этого случая с Новицким, мне было стыдно на людях показываться. Вот я и работаю удаленно. А насчет того, что вас могут убить… я знаю, что ваше расследование к добру не приведет. Шевченко тогда, в молодости, такого натворил, что боже мой… — здесь он внезапно замолчал и перевел тему: — Забудьте о том, что я сейчас сказал, и не спрашивайте его об этом. А то, если он узнает, что это я вам рассказал, он убьет меня. Он и так причинил мне много горя: разрушил мое детство, в двадцать восемь лет лишил меня любимой девушки.
— Зачем она ему сдалась?
— Он просто всегда хотел всем доказать, что он крутой. Дескать, ни одна девушка ему никогда не откажет. Вот и моя Соня тоже променяла меня на него, а он скоро ее бросил. Знаете, ведь имя Софья обозначает «мудрость», а где же она в ее поступке?
— Ладно, не будем об этом. Ведь тебе наверняка неприятно вспоминать этот инцидент, — он закивал.
А Сергей-то, оказывается, еще хуже, чем я о нем думал. Вот это да… Нет, ну как можно влюбить в себя девушку, а, когда она ответит тебе взаимностью, бросить ее?! Мне уже совсем не хочется продолжать расследование. Пусть он сидит все десять лет в тюрьме! Но все же я доведу это дело до конца. Правда, что же он такого еще натворил? Однако я вряд ли добьюсь ответа на этот вопрос от Смолина. Он до сих пор его боится и ненавидит. Я его понимаю. Что-то мне сейчас встречаются люди, которых в детстве не любили: Алексея за его рыжие волосы, Смолина вообще неизвестно за что… да и надо мной тоже посмеивались за мое увлечение оригами.
— А нельзя ли поговорить с этой Софьей?
— Я не знаю, что с ней теперь. Она ушла тогда с ним под руку, даже не оглянувшись на меня… Я до сих пор никак не могу понять, почему почти все девушки слетались к этому негодяю, как мухи на мед.
— Но хотя бы ее фамилию ты помнишь?
— Золотарева Софья Андреевна. Если поедете к ней, передайте ей привет от меня.
Я уже собрался было уходить, но сначала написал Николаю эсэмэску, чтобы он пробил эту девушку по базам данных. Скоро пришел ответ, где был ее адрес. Она живет возле метро «Марьина роща». Я, матерясь сквозь зубы из-за того, что мне опять придется весь день провести в разъездах, встал с дивана и направился к выходу. Смолин пошел за мной.
— Ты куда собрался? — спросил я его.
— Я хочу вместе с вами поехать к ней. Ведь очень давно ее не видел и совсем ничего о ней не слышал, — ответил он, поспешно переодеваясь в легкий джинсовый костюм. Когда он уже был готов, мы вышли из дома и направились к метро.