Новизна хуже старины

— Странные мы с вами люди, Алексей, — усмехнулся я, — влюбляемся в чужих жен, а свободную девушку никак не можем найти.

Он весело посмотрел на меня: от его бледности и грусти на лице не осталось и следа.

— А вы тоже, что ли, влюбились в кого-то?

— Я сегодня пошел в наш районный парк прогуляться и там встретил Раису. Она произвела на меня такое впечатление, что я был бы очень рад отбить ее у Владимира. Ведь он живет в церкви и все время молится за упокой души несчастного Вадима… Ему наверняка не до жены.

— Саша, это подлость. Лучше не делайте этого.

— Да-да, вы правы. Но Раиса говорила мне еще в отделе полиции, когда я принес ей эту записку от Смолина, что разведется с ним. Она не знала, что Вадим попросил Крестовского нанять киллеров для убийства Павлова. Владимир даже не показал ей его предсмертную записку.

— Может, он не хотел ее шокировать?

— Все возможно… только вот Раисе это не понравилось.

Наш разговор явно затянулся: когда мы наконец закончили обсуждать расследование и наши сложные любовные дела, на улице стало гораздо меньше людей, чем было раньше. Мы поняли, что уже пора идти к метро, а затем на Казанский вокзал — но тут я осознал, что в Люберцах мне больше нечего делать: слежка за нами была выдумкой Смолина. Однако мне не хотелось возвращаться к себе домой. Здесь передо мной встала дилемма — или честно сказать Алексею, что никто за нами не следит, расплатиться с ним за мое проживание у него и вернуться домой, или продолжать ломать комедию (в смысле, не говорить о том, что нам ничего не угрожает). Я не знал, что делать, но, немного подумав, решил все-таки выложить ему все начистоту — да, даже и мое желание остаться в Люберцах, несмотря ни на что.

— Вы не рассердитесь на меня, если я скажу, что хочу остаться у вас на квартире на время расследования? — я решил начать так.

— Чего мне сердиться? За нами ведь следят и вообще могут убить.

— Дело в том, что все это выдумал Смолин, — горестно вздохнул я, — он таким образом хотел, чтобы я прекратил это расследование… Я сегодня с ним разговаривал, и он мне во всем признался.

— Вот же кретин! — Крохин злобно сдвинул брови. — Это я не о вас говорю, а об этом следователе. Но все равно, оставайтесь у меня — мне одному скучно. Всю жизнь жил один, вернее, до зимы, когда решил приютить у себя Анастасию. Да и мой страх одиночества… как она его называла? чем-то вроде топофобии… может быть, исчезнет.

— Неужели вас совсем никто не любил? Даже девушки не было?

— Была одна. В двадцать лет, до того, как отправиться в горячую точку, где я и был ранен, я познакомился с Надьей. Мы тогда вели военные действия в столице республики, и там она сама обратила на меня внимание.

Странно как-то он произнес имя своей девушки: «Надья». Что это за имя? Явно не наше, русское — «Надежда». И вообще интересно, кто она по национальности.

— Она из цыган, — добавил Алексей. — Правда, так ничего у нас и не получилось серьезного: это был не роман, а просто секс на одну ночь.

— И что, все так плохо прошло, что она о вас больше не вспоминала?

— Вовсе нет… Она всего лишь была нимфоманка. Им не до того, чтобы в кого-то влюбляться. Эта категория женщин считает мужчин вещами, Саша. Встречались вам такие?

Я покачал головой. Он продолжал рассказывать:

— Да и я после того, как Вика оскорбила меня, сказал сам себе, что никогда больше никого не полюблю. Вы ведь уже знаете это — я совсем недавно об этом говорил. Считайте, что я использовал Надью как проститутку. Потом, правда, раскаивался, но найти ее и извиниться было невозможно. После своего ранения и той истории я вернулся в Москву, поступил в юридическую академию и стал работать в суде. Было не до того, чтобы искать Надью.

— А сейчас что собираетесь делать? Вы женитесь на Анастасии?

— Не в это время! Прошло всего полгода — даже меньше! — со дня смерти ее мужа, и я на ней женюсь? За кого она будет считать меня? Когда она немного оправится от своей потери, я обязательно сделаю ей предложение. Надеюсь, что смогу стать ей другом и помощником. Хотя… — он на мгновение закрыл глаза, словно вспоминая что-то, — мы эти шесть месяцев жили весьма неплохо. Можно даже сказать, что я был с ней счастлив. И как я только не забыл это понятие за весь этот кошмарный год… — у него снова начались воспоминания о французском плене. Ну вот зачем его потянуло в эту степь? Говорили о любви, и на тебе — пришли к тому, о чем писал покойный в шестой части своих заметок. Конечно, нельзя совсем выбросить из головы такое, но надо же как-то учиться абстрагироваться от плохих мыслей!

А деликатный он все же человек… Не то что я — я ведь мечтаю отбить Раису, которую уже успел полюбить, у ее мужа!

За этим разговором мы не заметили, как дошли до метро. Я очень обрадовался, что Алексей понял мое желание остаться у него.

Когда мы приехали в Люберцы (мы не стали говорить о нашем деле, пока были в электричке), то договорились разделить наши обязанности на следующий день: поскольку у Алексея завтра не будет дел, как он мне сказал, я предложил ему поехать поговорить с Максимом Горским и с его отцом (ну вот как можно ехать к любовнице на пару минут? Процесс-то долгий… Значит, что-то здесь не так!), но он наотрез отказался и твердо заявил, что лучше он побеседует с Лукьяновым и с самим начальником отдела.

Мне самому нужно было проверить оперативную обстановку и то, как мои дежурные смены несут службу, еще и дать Наумову задание составить план надзора за моими осужденными на август, хотя июль еще не кончился (но лучше раньше, чем позже) — в общем, дел у меня было хоть и меньше, чем в бытность мою заместителем Вадима, но все равно много (и как это я раньше считал, что заместителем быть проще? Я сильно ошибался). Еще хорошо, что ничего не происходило в самом следственном изоляторе, а то бы пришлось ехать в отдел полиции и вместе с Сергеем Павловичем снаряжать патруль. Этим я решил заняться после того, как завершу расследование — а важные дела, то есть проверка несения службы дежурными, займут у меня где-то около часа. А затем можно и отправиться в Басманный ОВД.

========== День седьмой. Шокирующие факты ==========

На следующий день, будучи на станции «Курская», я сказал Алексею, чтобы тот ехал в отдел полиции, а я присоединюсь к нему примерно в десять часов. На этом мы и разошлись, пожелав друг другу удачи.

Наумов, выслушав меня, тут же сел за составление плана на август, а я направился проверять своих дежурных. Все прошло отлично, и я уже собирался поехать к Алексею в отдел полиции Басманного района, но тут вспомнил про Сергея. Можно было поговорить с ним, но я отказался от этой идеи. Во мне не осталось уже никакой жалости к его несчастному положению, и только желание восстановить справедливость заставляло меня довести расследование до конца.

Когда я наконец приехал на место нашей встречи, то сразу понял, что в этом отделе творится черт-те что: в дверях показался Алексей с перекошенным от злости лицом — никогда еще не видел его таким… Он заметил меня и подошел.

— Ненавижу ментов, бля! — в первый раз со дня нашего близкого знакомства он стал материться. — Ты представляешь себе, до чего они продажные? — даже на «ты» перешел… Видать, там совсем что-то непонятное творится.

— Что случилось? — я растерялся от всего увиденного и услышанного, и мне хотелось скорее узнать, в чем дело.

— Сначала меня долго не хотел впускать дежурный, но я предъявил ему свое удостоверение, и ему пришлось-таки меня пропустить. Начальника я на месте не нашел, зато нашел Лукьянова. Я тебе скажу, это такая мразь… Он сказал, что ему заплатили хорошие деньги, и он поэтому не станет расследовать дело Шевченко. Мне пришлось забрать у него эти деньги на экспертизу. Вот, — он протянул мне упакованную в бумагу и еще в целлофан пачку денег. На вид в ней было около пяти банкнот — правда, я не считал, сколько там было на самом деле. Просто мне так показалось. — И еще: ты, пожалуйста, прости меня, что я немного не сдержался.