Болевой синдром

Женьке все же стало грустновато от этой похвалы.

— А ты не думаешь, что мне неприятно это слышать? Ну, о других мужчинах.

— Конечно не думаю. Ну кто мы друг другу? Так… Будто шли каждый по себе, остановились на миг, закурить попросили и разошлись навсегда. Ах, как тебе бы надо было еще полежать денька три-четыре!

— Нет, мне пора.

Уже на улице он сунул руку в карман и вытащил на свет божий стопку пятидесятидолларовых купюр. Лаврентьев сунул их, скорее всего, в тот миг, когда они столкнулись при выходе из дверей. Искупал вину, называется. Ну что ж, пусть будет хоть так.

До прибытия самолета с Рамазаном у него еще была масса времени, и Зырянов решил убить его, добираясь до Внуково на электричке, а не на такси. Цель поездки была одна: найти в толпе встречающих рейс из Германии Шунта, проследить, к кому подбежит он на полусогнутых. Рамазана надо знать хотя бы в лицо.

Что будет потом — Бог подскажет.

Но и этому его небогатому плану не суждено было сбыться. Едва Женька зашел в здание аэровокзала, как услышал за спиной:

— Зырянов, я не ошибся, я знал, где тебя искать!

Глава 14

Расставшись с Толиком Шимановым и вернувшись домой, Макаров первым делом принял ледяной душ, чего не вытворял со времен выхода из госпиталя, а потом выпил полфужера холодной водки. Кровь в жилах проснулась, прошла даже ноющая боль в затылке. Она появилась, когда они с Толиком сидели у телефона и ждали информацию о моргах.

Теперь Макарову опять надо не отходить от аппарата. Великое дело — фронтовое братство. Те, с кем он в разное время встречался там, в горах, позвонят и выдадут ему все: фамилию Володи-кладовщика, всю его биографию, место жительства бабушки…

К бабушке, конечно, придется ехать самому. Да он и на край света готов сейчас мчаться, только бы Женька не успел свалять дурака, только бы не подставился! Ну зачем он ляпнул ему про Рамазана? Наболело? Все равно в себе надо было таскать!

Последняя встреча с Рамазаном была, конечно, самой тяжелой, горчайший осадок остался после нее.

Он подъехал на армейском «уазике» в сопровождении генерала с большими звездами и двух гражданских — их лица мелькали на экране телевизора, хотя экран этот приходилось видеть крайне редко. Гражданские сразу побежали в окопы проверять, есть ли вши у солдат, и интересоваться, что они ели на завтрак. Генералу было тоже не до Макарова, он отбыл на позиции, где работали телевизионщики.

Рамазан остался с Макаровым.

— Я могу на правах старого знакомого попросить у вас чаю, Олег Иванович?

— А почему бы и нет? Заварка только неважнецкая, труха, а не чай.

Макаров налил воды в электрочайник, старый, помятый, прикрыл его вместо утерянной крышки куском фанеры, включил в розетку. У вилки заискрило, завоняло горящей изоляцией.

— Да, — протянул Рамазан. — Живете вы тут…

— Как и жили, — пожал плечами Макаров.

— Не скажи, Олег Иванович. Ханлар помнишь? Тот кабинет, который я хотел тебе отремонтировать? То был кремль, а это — курная изба. И чайник, наверное, еще с тех времен, я не ошибся?

Олег закурил, и Рамазан поморщился:

— Пока вода вскипать будет, пойдем отсюда на свежий воздух. Там весна все-таки.

— Да неужто? — хмыкнул полковник. — А я как-то и не заметил.

— Пойдем, пойдем.

Весну Макарову нельзя было не заметить. Весна — бездорожье и грязь, многоколенный водительский мат, прилет комарья.

Вышли, уселись на грубо сколоченную скамью, проводили взглядами пятнистой раскраски вертолет.

— Как Ваня, летчик, которому мои люди перевязку делали, летает еще?

— А что, — с вызовом спросил Макаров, — ситуацию уже не отслеживаете?

— Масштабы не те, дорогой. Раньше, если помнишь, я на поклон да с просьбами к тебе, подполковнику, бегал, теперь же генерал считает за честь меня в машине провезти.

— Прости, — сказал Олег. — Без оркестра встретил тебя, не знал о повышении.

— Не ерничай, Олег Иванович. Честное слово даю: приехал сюда только для того, чтоб на тебя посмотреть. Интересный ты человек. Найди мы с тобой еще тогда, в Карабахе, общий язык, высоко бы летал сейчас.

— С высоты больней падать.

— Падать можно, и на ровном месте споткнувшись. А про высоту — это зеваки придумали, которым просто хорошо видно, как сверху вниз летят. Ты знаешь кто? Орел, который как ворона за плугом ходит.

— А ты кто? — спросил Макаров.

— Я научился летать, слава Богу или Аллаху, даже не знаю, как сказать.

— Это интересный вопрос. Человек вне нации и вероисповедания. Ты и в Карабахе, и в Осетии, и в Чечене. И я никак не пойму, на чьей ты стороне.

— Это несложно понять. Раз с тобой сижу — значит, на твоей. — Он заулыбался. — Правда, не далее как вчера с людьми Масхадова шашлык ел и чай пил. Двух русских солдат из плена выкупил. За свои деньги, между прочим.

— Спасибо.

Рамазан опять засмеялся:

— Спасибо — много, нам бы на бутылку, так у русских говорят. Мне бы еще двух-трех выкупить — не беднее арабского шейха стал бы.

Макаров недоуменно взглянул на собеседника:

— Это как понимать?

— Это не надо понимать, Олег Иванович. Политику ведь простому смертному никогда не понять, так? А я делаю политические акции. Я не правый, не левый, у меня нигде нет врагов, и это сейчас главное. Я вашим пленных возвращаю, но говорю: задействуйте в плане восстановления республики.

— Дома и заводы строить хочешь?

— Нет. Хочу всего-навсего иметь доступ к деньгам, к хорошим деньгам. Вокруг любой войны всегда крутятся хорошие деньги, так ведь? Это закон, он не мною придуман. Когда деньги оседают, прекращают крутиться, прекращается и война. В Чечне как раз к этому идет, надо не упустить шанс.

Макаров отстрелил сожженную до фильтра сигарету, тотчас вытащил из пачки другую.

— Значит, бизнес на войне делаешь. На наших пленных.

— Но ведь пленным, Олег Иванович, от этого не хуже. И потом, ты же понимаешь, что бизнес и на тебе делают, и на других таких, как ты. Пока вы воюете, вы даете шанс умным людям неплохо заработать и сделать карьеру. Я, к примеру, уже вхож в коридоры власти, мне министры руки пожимают, просят в какие-то комиссии войти. А вот не торчи вы тут, в грязи, не штурмуй вы Грозный или Самашки, кем бы я был, а? Наперсточником, ну, бухгалтером, в лучшем случае. Так что это тебе спасибо, Олег Иванович.

У Макарова судорогой свело щеку, он прикрыл ее ладонью, погладил, успокаивая. С трудом взял себя в руки и ровным голосом спросил:

— Рамазан, ответь, только честно: на хрен ты меня заводишь? Я же чувствую, что специально заводишь. Ну, дам я тебе в морду, чего ты добиваешься, а дальше что?

Рамазан покачал головой:

— Я не этого добиваюсь. Хотя, представь, и такой исход мне бы на пользу пошел: хорошая реклама. Партия мира спасает из плена солдатиков, а партия войны машет кулаками… Но я с другой целью к тебе приехал, Олег Иванович. Я приехал тебе доказать, что ты был не прав, не считаясь со мной. Я не люблю, когда со мной не считаются, понимаешь? Я ведь не вслепую на тебя выходил тогда, при первых встречах. Мне большие люди говорили на мои предложения: мы не против, но иди к Макарову, поскольку складами конкретно заведует он, а не мы. Согласись ты со мной — каждый бы имел свою долю: и они, и ты, и я.

— А за счет кого?

— Ты бойцов имеешь в виду?

— Да.

— Олег Иванович, не считай меня идиотом, на войне все списывается и восстанавливается. У тех, с кем я смог договориться, солдаты с голоду не пухли и голыми не ходили. И, мотай на ус, наград у них побольше, чем у тебя.

— Эту тему не трогать, — глухо сказал Макаров.

— О бойцах, похоже, один ты и печешься, — словно не услышал его Рамазан. — Эти двое, которые в окопы побежали, — думаешь, им надо, чтоб солдатам легче и лучше было? Нет, им надо вшей найти и антисанитарию и прокричать об этом везде. Тогда их имена на слуху будут — вот что им надо.