Страница 15 из 88
Было ужасно жарко, детей собралась целая куча — они плескались в бассейне и очень шумели. А взрослые сплетничали и пили, и, уверен, пили они отнюдь не лимонад, хотя тетя потом это отрицала. Так же, как убеждала остальных, что я не помню событий того дня. Она утверждала, что я никак не могу этого помнить, потому что я был слишком маленький. Говорила, что дети в этом возрасте ничего не запоминают, тем более в таких подробностях. Поэтому мне надоело ее убеждать. У нее была своя правда, у меня — своя. И в конце концов весь инцидент остался на ее совести.
Но какая же она оказалась лгунья! Упорно утверждала, что глаз с меня не сводила. Уверяла, что только на секунду отвернулась, а когда оглянулась, меня уже не было, и она, естественно, решила, что мне приспичило зайти в дом, дабы воспользоваться удобствами. Она всегда называла туалет «удобствами». Ей казалось, что так благороднее звучит. Помню, как ее корежило, когда она слышала от меня: «Мне надо в туалет». До сих пор вижу, как ее трясет. Но меня это, разумеется, только разжигало.
Так вот, она говорила, что вошла в дом, чтобы разыскать меня. Мне кажется, она просто хотела отыскать там отца Робби Уоррена. Разумеется, она сказала, что столкнулась с ним, пока искала меня (будто моя вина в том, что она с ним заболталась). Ну да, может, она и отвлеклась на пару секунд, но не более того, хотя остальные утверждали, что мне пришлось пробыть под водой не менее минуты. Не знаю, этого я действительно не помню. Зато хорошо помню, как меня толкнул кто-то из детей, и в следующую секунду я уже очутился под водой. Помню вкус хлора и как заливалась в ноздри тепловатая вода. Помню, как взметнулись над головой волосы и плавно зареяли в воде, как водоросли. А дальше — пустота.
И вдруг — голоса, плач, крики. Потом последовал первый удар в грудь, кто-то откинул мне голову, разжал рот, зажал нос и стал делать искусственное дыхание. Помню, как меня рвало и как вода исторгалась из меня на чьи-то колени. Помню, как истерически рыдала тетя, да с таким усердием, что встал вопрос о том, не отвезти ли в больницу ее. И как ее утешал отец Робби Уоррена — ему даже пришлось на добрых десять минут увести ее в дом — пока, наконец, она не пришла в себя настолько, чтобы ехать домой. А дома она все представила так, будто это была целиком моя вина, и мать приняла ее сторону и наорала на меня и трясла меня до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Она кричала, что надо быть осторожнее, потому что мы испортили Робби Уоррену день рождения, и теперь они нас больше никогда не пригласят. И что мы тогда будем делать жарким летом, когда даже искупаться будет негде?
Но семья Уорренов этим же летом куда-то переехала, а вместо них там поселились какие-то старики, которые не любили купаться и ликвидировали бассейн. А потом замостили весь задний двор и выпололи все газоны, потому что старый мистер Джейкс говорил, что у него не хватит сил на то, чтобы бороться с сорняками. Выслушав мое предложение помогать — на самом деле это моя мать предложила мою помощь, — мистер Джейкс возразил, что у жены аллергия на траву, так что двор они все равно замостят. Мне нравился мистер Джейкс. Он был большим, неприветливым и постоянно чем-то расстроенным. Но с ним хотя бы все было понятно, не нужно было притворяться и нести чепуху. Вы о многих могли бы сказать то же самое?
После его смерти мы пошли выразить свои соболезнования миссис Джейкс. Мать купила в магазине торт с арахисовым кремом, пытаясь выдать его за собственное изделие. Не выгорело. Выяснилось, что у миссис Джейкс аллергия не только на траву, но и на арахис и она его не то что есть не может, она даже дома не держит арахис. Так что пришлось отнести торт обратно домой и съесть самим. Мать сказала потом, что нет у миссис Джейкс никакой аллергии, что она просто нос задирает и считает себя выше нас. Больше мы с ней не общались. Через несколько месяцев дети упекли ее в дом престарелых в Халландейле, а сюда вселилась новая семья. Но они нас так ни разу и не пригласили.
Мне не суждено было научиться плавать. Во всяком случае, хорошо плавать. Вода всегда вселяла в меня ужас и вселяет до сих пор. То, как она незаметно к тебе подкрадывается и обволакивает. В этом отношении я тоже, наверное, напоминаю воду.
Еще одно неприятное воспоминание: ежегодный отпуск в Помпано-Бич с матерью, бабушкой и дедушкой и, разумеется, с тетей. Этот отпуск являлся для меня неизменной пыткой, главным образом из-за тетушки, которая из кожи вон лезла, чтобы превратить мою жизнь в ад. Неудивительно, что ее муж не дожил до сорока. Наверное, он даже рад был, что его свалила болезнь, потому что смерть стала, пожалуй, для него избавлением.
После того несчастного случая тетушка вбила себе в голову обучить меня плаванию. Ей не хотелось обнаружить меня лицом вниз в бассейне какого-нибудь мотеля, говорила она всем при каждом удобном случае, она любила поработать на публику, равно как и не улыбалась мысль, что меня может унести течением в открытый океан. Ей хочется расслабиться и насладиться отпуском, повторяла она эту до тошноты приевшуюся фразу. Поэтому не успели мы в первый раз после того случая заселиться в мотель, как она уже уговорила спасателя, с которым до этого обжималась, обучить меня плаванию. Надо отдать ему должное, в конце концов он добился, что я смог более трех секунд продержаться на плаву, хотя высшим моим достижением стало плавание по-собачьи. Он объяснял мне, что я не научусь хорошо плавать, если не буду окунать голову в воду. Пришлось сказать, что мне это малоинтересно.
Тетю это, впрочем, не остановило — она никогда не умела вовремя остановиться и не могла оставить в покое меня. Ей было непонятно, как это можно получать удовольствие от чтения, например. Или от рисования. Нет, она была из тех, кто безжалостно отдирает болячку, не давая ране как следует зажить: постоянно брала меня на длиннейшие водные прогулки и глубоководную рыбную ловлю, от которых меня в буквальном смысле слова тошнило. Для человека, до смерти боявшегося, что я могу утонуть, она делала все возможное, чтобы как можно дольше оставлять меня у воды и на воде.
Однажды она настояла на том, чтобы мы все прокатились на водных лыжах, убедив меня, что это легче, чем кататься на велосипеде, с которым у меня тоже были непростые отношения. Не знаю, что заставило меня поверить, не иначе как умственное затмение, хотя, возможно, мне просто хотелось от нее отвязаться. А может, потому, что у других детей это получалось так просто и без всяких видимых усилий — иногда они даже держались одной рукой, а второй махали тем, кто с завистью наблюдал за ними с берега, восторженно откинув головы. Помню, как я стою на водных лыжах в надежно закрепленном на мне спасательном жилете и жду, когда тронется катер. «Держись!» — кричит тетя, когда я отчаянно пытаюсь выпрямиться, и этот крик до сих пор стоит у меня в ушах. Катер с бешеной скоростью срывается с места, вырвавшийся канат обдирает мне ладони, и уже в следующую секунду я барахтаюсь в соленой воде, бешено перебирая в воздухе руками, жилет больно упирается в подбородок, а сорванные с ног лыжи плавают на поверхности. «Ах ты, недотепа», — хохочет тетя, затаскивая меня на борт. Она потешалась надо мной всю дорогу до мотеля.
И так происходило из года в год — ей это никогда не надоедало. «Где ты там, трусишка?» — звала она, разыскивая меня под красными и белыми пляжными зонтиками. — Вылезай, мокрая курица, сейчас твоя очередь. Покажи нам, что ты умеешь». Дошло до того, что семейный отдых уже страшил меня сильнее, чем поход к зубному врачу.
Мы перестали выезжать в Помпано-Бич только со смертью тетушки, пусть земля ей будет пухом. Ха-ха!
Не буду сейчас об этом рассказывать, нет времени. Его и так уже слишком много потрачено на воспоминания, не следовало этого делать. Весь мой план пошел кувырком, так что теперь надо решать, что делать, пока еще не совсем рассвело. Даже сейчас все может открыться, а моего отсутствия не должны обнаружить. Новость об исчезновении Лианы Мартин распространилась по Торрансу со скоростью света, и все уже начинают тревожиться. Если найдут ее труп, будет еще хуже. Как, вы разве еще не поняли, что Лианы уже нет в живых? И что мои планы пошли кувырком? Кстати, забавное выражение — «пойти кувырком», вам не кажется?