Страница 29 из 136
И тут сквозь его мятущиеся мысли прорвался мысленный зов Владыки: «Амор, зайди – нужно кое-что обсудить». Сердце остановилось на мгновение, а потом затрепыхалось в груди, как в руке – пойманная птица. Чувство было таким сильным, что собственное тело показалось слишком слабым для того, чтобы его выдержать. Что это, что это в нем такое? Он не знал. Но чем бы ни была эта сладкая боль внутри – она прекрасна…
Амор постоял какое-то время неподвижно, пытаясь хоть немного успокоиться, а потом отправился на зов, благо, идти было недалеко – покои, которые выделили Альдару, находились по соседству. Остановившись перед закрытой дверью, он потянулся мыслью к Альдару: «Альдар, я здесь». И почему-то не услышал в ответ его обычного: «Ты уверен, что ты здесь, Амор? Что-то я тебя не вижу. Может, я ослеп?». Это было у них что-то вроде неизменного на протяжение долгих лет ритуала. Альдар никак не мог приучить Амора заходить к нему запросто, хотя бы, когда он сам его зовет, Амор никак не мог до конца забыть, что Альдар – его Владыка. И оба помнили друг друга мальчишками в Школе Взросления, когда еще не знали о себе – кто они такие. Так и жили.
Амор, не дождавшись ответа, все же пересилил это и толкнул рукой дверь, после чего замер на пороге, как громом пораженный. Альдар не мог его звать, по очень простой и уважительной причине – он спал.
Разметавшись по кровати, сбросив на пол покрывало, которым, видимо, укрывался перед сном, Альдар вдруг показался Амору самым прекрасным существом во вселенной. Нет, он и раньше замечал, как и другие альфары, насколько красив их Владыка. Они, его подданные, бывало, говорили о нем: наш Владыка так прекрасен лицом и телом, что даже альфары это замечают и замирают в восхищении, на него глядя. Об Аморе же говорили иначе: Первый после Владыки так похож на человека, что, будь он женщиной – его бы возжелали все мужчины Радужного Леса. Да, ему, Амору, по должности полагалось знать, среди прочего, и это – о чем говорят в Высоких Домах под чашу секуры. И не только – в Высоких Домах.
Вообще-то, альфары, если и обращали внимание на внешность друг друга, то лишь для того, чтобы запомнить и узнать при встрече, не прибегая к внутреннему зрению. Ученые мудрецы объясняли это просто – привычкой. Некрасивых, несовершенных среди альфаров просто не рождалось, и за тысячи лет они настолько привыкли к собственной внешности, что перестали обращать на нее внимание, не говоря уже о том, чтобы придавать ей какое-то особое значение, как люди или аруки. Так что они с Альдаром в этом смысле – были исключением из общего правила.
В отличие от людей, альфары и аруки предпочитали спать обнаженными. И когда альфару, по какой-то причине, все же приходилось ложиться спать в одежде, он чувствовал себя примерно так же, как чистоплотный человек, вынужденный лечь в постель грязным.
Амор смотрел на своего спящего Владыку во все глаза, как будто в первый раз увидел, и не мог насмотреться. Необъяснимая сладкая боль в груди усилилась настолько, что стала напоминать почти физически ощутимую тяжесть. Он сделал несколько шагов вглубь комнаты, оглянулся на дверь – и дверь бесшумно за ним закрылась.
Первый после Владыки сам не знал, сколько времени простоял так – любуясь спящим Альдаром. О том, что Альдар проснется и застукает его за этим занятием, Амор не беспокоился – спящего альфара не могла разбудить никакая сила в мире, кроме него самого. Альфары вообще не часто позволяли себе такую роскошь, как сон – только, когда морально уставали от самих себя настолько, что другого выхода, кроме как выключить себя, уже не оставалось. При этом настоящей, физической потребности во сне, как люди или аруки, они не испытывали. Чем же его драгоценный Владыка так себя утомил? Стоп! Это что такое только что было – неужели он и в самом деле подумал об Альдаре, как о вещи? Но почему-то думать о нем так – было невыразимо… сладко.
Амор вдруг поймал себя на том, что это прекрасное, такое юное во сне лицо, что это совершенное тело – бесконечно дороги ему, а в следующий момент ему захотелось к ним прикасаться. Руками и… губами. Еще мгновение спустя – он с ужасом ощутил, что в штанах у него стало твердо и горячо. Суть предвечная, неужели он похож на человека не только внешне, но и этим вот? Амор прислушался к своим ощущениям и вздохнул с облегчением – нет, ему не хочется Владыке принадлежать, как хочется этого людям или арукам, и уж совершенно точно – не хочется им обладать. Тем более, что, само по себе, желание мужчины альфара, никогда и не было – желанием обладать. Тогда как объяснить собственный, восставший колом член, который упорно отказывается подчиниться несгибаемой воле альфара? Разве что этого вопроса он телу своему не задал: чего же тебе хочется, тело? Желание прикасаться, желание ласкать стало нестерпимым – и альфар не устоял.
Дальнейшее происходило, как в тумане. Его губы и руки как будто зажили собственной жизнью, стали чем-то отдельным от него – они словно с ума сходили от этого лица, от этого тела. Сладкая боль внутри вдруг перестала ощущаться только в груди, она как будто целиком заполнила его – стала им, не иначе. А желание, это непонятное возбуждение, сделавшее его член таким твердым и непослушным, по мере того, как руки и губы Амора исступленно ласкали спящего Альдара, медленно превращалось во что-то, похожее на пламя – божественное пламя…
В какой-то момент Амор на секунду отстранился, чтобы еще раз окинуть взглядом такого… драгоценного его, и вдруг увидел, что по-прежнему спящий Владыка, вполне разделяет это желание, по крайней мере, его тело – совершенно точно разделяет. Сначала губы Амора обхватили горячую упругую плоть, и только потом он осознал – что сделал. От этого осознания божественное пламя у него внутри вспыхнуло так ярко, что чуть не сожгло его дотла, по телу же Альдара пробежала едва уловимая дрожь – или ему показалось? Амор вдруг вспомнил свои собственные ощущения, когда в последний раз вбивался в женское тело, как будто стремясь войти в него целиком и остаться там навсегда: прими меня, бери меня, возьми меня всего… Вспомнил он и другое – как это тело его сжимало, как оно его принимало, поглощало, вбирало в себя… И в итоге сам не заметил, как его губы и рот начали делать что-то подобное – сжимать, принимать, поглощать, просить, умолять: дай мне, дай мне себя! Ну, же, Альдар, сделай это – выплеснись, освободись! Сделай это для меня – или меня не станет…
Струя горячего семени ударила ему в рот одновременно с тем, как его собственное семя изверглось в мир, а точнее – прямо ему в штаны. Амор даже не сразу понял, что Альдар проснулся. А точнее – все это произошло одновременно: Отдача, выброс и ошеломленный, прерывающийся от наслаждения голос Владыки: «Амор? … Что ты делаешь… что ты делаешь… со мной?»
Как только Первый после Владыки понял, что Владыка проснулся, он зажмурился и как будто закаменел изнутри. Таких слов, как «смерть», «умереть», действительно не было в языке альфаров, так что трудно сказать, чего ему захотелось – исчезнуть, испариться, перестать быть. Сердце Амора остановилось, когда он почувствовал, как палец Альдара осторожно, как-то бережно, очертил контур его губ, а потом – так же бережно, невесомо, их коснулись другие губы. От этого всего по-прежнему закрытые глаза Амора словно защипало изнутри что-то непонятное – все свидетельствовало о том, что отношение Владыки к нему не изменилось, не стало хуже из-за того, что он сделал. Но открыть глаза и встретиться взглядом с Альдаром Амор все равно почему-то не мог.
Впрочем, и эту проблему Владыка решил – как и все предыдущие проблемы в их жизни:
- Ну, и что мне сделать с тобой, чтобы ты перестал изображать из себя статую спящего стоя альфара? Может быть – что-то вроде того, что ты сделал со мной?
Амор встрепенулся и распахнул глаза:
- Что ты, Альдар! Тебе не нужно ничего такого для меня делать…
Альдар улыбался, повергая его в самый настоящий шок этой своей улыбкой:
- Правда? Тогда почему ты решил – что мне это нужно?