Страница 113 из 136
- Ашшора… так ты что, наблюдала и за моей жизнью тоже?
- Каюсь, сестренка, пока ты жила на Земле – нет. Но после того, как ты попала на Альфаир – да, я озаботилась тем, чтобы узнать о тебе и твоей жизни все. Ну, или – все возможное.
А я вдруг поймала себя на том, что почему-то не испытываю желания выяснять, случилось ли что-то с теми, кто, так или иначе, поднимал на меня руку на Земле, пока у людей не пропало желание это делать. И в то же время – почувствовала другое непреодолимое желание: как следует расспросить очевидицу тех событий…
- Ашшора, а когда ты жила на Земле, тебе, наверно, приходилось как-то маскироваться?
- Маскироваться? Зачем?
- Ну… ты же отличаешься внешне от людей.
Ашшора рассмеялась:
- Ах, ты об этом! Сестренка, а ты сама подумай: как бы я смогла присматривать за своими братцами, переродившимися в людей, если бы была видимой для окружающих?
- Кажется, я поняла – ты искажала вокруг себя пространство, и поэтому тебя никто не видел?
- Не-а – не угадала. Понимаешь, если бы эти двое вели мирную жизнь, возможно, такой вариант и был бы оптимальным. Но они всю дорогу воевали, и ломиться за ними в гущу сражения – в эту хаотично движущуюся толпу, даже будучи невидимой, мне было бы не совсем удобно. Так что я пошла по другому пути – нашла в горах уютную такую пещерку (недалеко от их знаменитого Олимпа, кстати), и оставила там свое физическое тело. А присматривала за ними – уже в бестелесном виде, так сказать. Правда, братцы порой вытворяли такое, что даже у меня не всегда получалось вовремя отклонить все летящие в них колюще-режущие предметы. Особенно в этом Страж преуспел. Видимо, у него в привычку вошло лезть на рожон – еще, когда альфаром был. Да и за двумя сразу уследить было непросто – они ведь не всегда вдвоем в одном и том же месте находились.
- То есть – ты была рядом с кем-то из них постоянно?
- Ну… не совсем. Когда им приходила охота потраха… прошу прощения, любовью заняться, над душой у них я, само собой, не стояла и свечку тем более не держала. А когда было с кем – эти двое могли предаваться страсти часто и долго. В такие моменты я возвращалась в свое тело, чтобы оно, фигурально выражаясь, от меня не отвыкало, да и мыслить во плоти намного легче. И не только – в полноценно живом виде вообще все делать легче. Представь себе – в отличие от людей, мы, альфары, в бестелесной форме тоже обладаем сознанием и способностью мыслить, хоть и не настолько четкими. И, в отличие от рожденных альфаров, изначальные – помнят обо всем, что с ними происходило в бесплотном состоянии.
Но в случае с этими двумя моя бестелесность не была гарантией невидимости. С тех пор, как я поняла, что братцы, даже будучи людьми, видят бесплотные сущности, особенно Страж, мне приходилось исхитряться, чтобы не попасться им на глаза. И все равно временами казалось, что они мое присутствие чуть ли не печенкой чуют. Ну, должна же я была хоть как-то позаботиться о нежной психике нашего неотразимого Стража? Он, бедненький, и так на полном серьезе считал, что у него с головой все печально. Ты только поставь себя на его место: обращаешься к какому-то богу, исключительно, чтобы соблюсти ритуал – а этот бог, мало того, что тебе отвечает, так еще и визуально является! А фишка вся в том, что неупокоенная душа, получившая «божественный» статус благодаря слепой человеческой вере, на зов вседержителя не может не явиться – не имеет ни сил, ни права воспротивиться. Да и желания – тоже. Так что я, среди прочего, еще и бесплотные сущности от них отгоняла, чтобы поменьше попадались на глаза и не смущали лишний раз неокрепшие умы моих безбашенных братцев. Что примечательно, они почему-то так и не поделились этим друг с другом – так и не узнали, что оба их видят.
- Я так понимаю, ты тоже мне не скажешь, как их звали в земной жизни?
- Алин, пойми меня правильно – сказать-то я могу, мне не трудно. Но если я это сделаю, то сломаю тем самым Печать, которую зачем-то наложил на твое сознание наш неотразимый Страж, сам того не ведая. Какими будут последствия в твоем случае – предсказать сложно. Как минимум – у тебя дико заболит голова. А ты у нас, помимо прочего, будущая мамочка. Так что хорошо подумай: оно тебе надо – так рисковать?
Я вздохнула и точным ударом отправила в нокаут собственное любопытство:
- Ладно, я поняла – нам лучше сменить тему.
Ашшора покачала головой:
- Жестко ты – со своим-то родным любопытством! Да разве ж так можно? Сестренка, запомни: женское любопытство – это святое. Одна из главных движущих сил Мироздания, между прочим. В конце концов, Печать в твоем сознании затрагивает только имена – своего рода ограничение на полную идентификацию личностей. Всего остального она не касается. И если тебе так хочется поговорить о прошлой жизни собственных мужей… Одним словом – ни в чем себе не отказывай. Короче говоря – задавай уже свои вопросы.
Я воспрянула духом:
- Ну, для начала, я хотела поговорить о дочери Аль… нашего стража. Армон мне о ней, конечно, рассказывал, но как-то совсем мало, в двух словах.
Богиня заговорщически улыбнулась и подмигнула мне:
- Ты уверена, что хочешь поговорить о его дочери, а не о ее мамочке? Да расслабься – я тебя поняла. Ладно, садись поудобнее – буду сказывать тебе красивую сказку, в смысле, быль.
Эта история, в общем-то, была достаточно типичной для той эпохи – знатный юноша, сын и наследник царя, обратил свое внимание на бесправную рабыню. Вот только нетипичными оказались сами персонажи – и царевич, и рабыня.
Они были одногодками с разницей в пару месяцев, и когда познакомились, им обоим исполнилось по пятнадцать лет. К тому времени наш царевич уже совершил свой самый главный, неизвестный истории подвиг, который никогда не удавалось совершить другим мужчинам, ни до него, ни после – одержал победу над желаниями плоти и обрел полную власть над собственным телом. Естественно, об этом никто не знал, и его мать всерьез забеспокоилась. Слишком уж резким был переход: то ее темпераментный сынок смотрел с непередаваемым вожделением на всех женщин без исключения, включая бабушек преклонных лет, а тут как отрезало – он как будто совершенно охладел к женскому полу. Царица сначала подумала, что сына потянуло к мужчинам, как отца, но оказалось – ничего подобного.
Такая резкая перемена откровенно пугала, и женщина решила принять меры. Она начала исподволь подсовывать сыну красивых девочек из хороших семей, да только все было напрасно. Даже если какая-то из них в первый момент привлекала внимание царевича, через пять минут беседы – он терял к ней всякий интерес. Пусть эти девочки и казались самим совершенством людям того времени – не хватало в них чего-то такого, что могло бы показаться прекрасным человеческому пареньку с душой альфара. И ничего удивительного в этом нет. В те далекие времена девочек воспитывали безропотными, заранее на все готовыми созданиями, с женским образованием никто особо не заморачивался и кругозор не расширял. Исключением из этого правила были, пожалуй, только гетеры, но мужчины редко на них женились. Сама понимаешь: умная любовница – это прикольно и даже престижно, а умная жена – это явный перебор.
В общем, к тому моменту, как царевич увидел эту девушку, ставшую вскоре его первой женщиной, царица мать уже практически отчаялась, даже начала думать, что мальчик то ли заболел каким-то неведомым недугом, то ли сглазили любимого ребенка.
Эта девушка шла от источника с тяжелой амфорой на плече, но при этом и ее, и себя несла так, словно не рабыней была – а царевной. В ней не было ни высокомерия, ни раболепия – одно лишь величавое, спокойное, лишенное страха и слабости достоинство. Она казалась настоящей вольной птицей, в отличие от многих других свободных женщин, которых царевичу приходилось видеть раньше. Необычная рабыня так его поразила и заинтриговала, что в первый момент он даже не удосужился как следует девушку рассмотреть. Но это не помешало ему ощутить свое с ней внутреннее родство. Ну, наверно, можно сказать, что Ладо и стала его первой любовью. Да, именно так ее звали, и да – она оказалась тезкой древнеславянской богини любви, хотя, кто знает, возможно – и ее прообразом. В конце концов, Отголоски – еще никто не отменял.