Мир, в котором я теперь живу

Отец убрал мне прядь волос за ухо, и в следующий момент мне показалось, что он… собирается меня поцеловать. Короче говоря, я не выдержал:

«Ты не посмеешь, отец!»

«А если посмею – то что? Что ты сделаешь, сладкий мой? Убьешь меня? Так и быть. Потом – можешь убить. Сопротивляться не буду»

«Не тебя, отец – себя. Я убью себя!».

После этих моих слов отец отшатнулся от меня, как будто я его ударил. В общем, я вылетел оттуда, как ошпаренный, не разбирая дороги, и пока бежал до своей комнаты, четко осознал две вещи: я ненавижу свою внешность, и я ненавижу мужеложство. Но свое к нему отношение мне пришлось, не то чтобы скрывать, скажем, так – не афишировать, поскольку у всех остальных было противоположное мнение на этот счет. Хотя, скрыть это у меня не всегда получалось.

Два года спустя, накануне сражения, я специально попросил отца поставить меня и моих орлов против… сейчас бы их назвали элитным подразделением спецназа. В общем, это был отряд противника, сплошь состоявший из мужчин-любовников. Отец подумал тогда, что я хочу отличиться – доказать ему и всему миру, что крутой. Поколебался, конечно (все-таки, это было рискованно), но, в конце концов – согласился.

Мною же двигало совершенно другое – мне хотелось, если и не кому-то, то хотя бы себе самому доказать, что эти любители мараться в дерьме ничем не превосходят как воины тех, кто к этому не склонен, а если и склонен – то не в такой степени.

Первый и единственный раз в жизни я испытывал удовольствие, убивая людей, так, что ужаснулся сам себе, когда закончилась битва. Правда, потом до меня дошло, что как людей я их даже не воспринимал, скорее – как какое-то явление, которое ненавижу. Но что вытворяли они! Даже не знаю, как это назвать. Помню, всадил в одного меч. Он посмотрел, сначала на меч в своем теле, потом – на меня, и сказал: «Жаль. Тебе бы понравилось со мной, красавчик, я ласковый… был». Сказал – и умер. Вот как можно думать о заднице, даже подыхая? Но что-то я отвлекся.

В общем, после того, как я так неудачно нарвался на пьяного отца, мне хотелось только одного: чтобы отец проспался и наутро ничего не помнил. Но, к сожалению – он помнил. С того дня он как будто избегать меня стал. С одной стороны, мне было жаль, что его отношение ко мне изменилось таким вот образом, а с другой – я был только рад этому, рад, что он меня избегает.

Однажды, спустя примерно месяц, ко мне прибежала мать, вся в растрепанных чувствах, стала нервно ходить по комнате и говорить что-то о том, что отец, похоже, заболел какой-то неведомой болезнью – по-другому, она объяснить это не может. Я встревожился, конечно, и спросил, что случилось. Мать развернулась ко мне на ходу и сказала:

«Ты не поверишь! Он уже месяц как в рот вина не берет. Но это что! За целый месяц он никого не трахнул – ни женщину, ни мужчину, вообще, один спит. Представляешь?».

Я ничего не сказал, но, наверное, как-то так изменился в лице, что мать посмотрела на меня – и все поняла. Это был первый раз, когда она разрыдалась передо мной. Потом она плакала, лишь провожая меня на войну. И уже не стесняясь – ни меня, ни других. Честно говоря, когда она начала поливать слезами мои колени, в первый момент я растерялся.

«Только не говори мне, что этот козел посмел… что он с тобой… что он тебя… Не говори, не делай этого со мной! Я сдеру с него кожу живьем! Я заставлю его сожрать собственный член!».

В общем, убедить мать в том, что отец меня по пьяни просто перепутал с кем-то, мне не удалось, как ни старался. Удалось убедить, что он был пьяным до состояния нестояния – и на том спасибо. Она успокоилась как-то резко, вытерла слезы и сказала:

«Пускай он поглумился над моей любовью к нему – пускай! Но поглумиться над моей любовью к тебе – я ему не позволю. Он не отступится – и я не отступлюсь. Я хочу, чтобы ты знал: если для того, чтобы остановить, мне придется его убить – я его убью».

Знаешь, моя мать была из тех женщин, которые любят в жизни лишь раз. После того, как у нее не вышло ничего с отцом – мужчины как будто перестали для нее существовать. Ну, она думала, наверно: если этот оказался таким – чего же ожидать от других? И в этом тоже я не понимал отца – как можно не оценить по достоинству такую женщину? Как можно не потерять от нее голову настолько, чтобы все твои чувства и желания не сосредоточились на ней одной?

Может из-за того, что она так сказала тогда, мне много лет не давал покоя вопрос: причастна ли мать к смерти отца? И дело не в том, что я хотел осудить ее или оправдать, я бы ее не осудил – в любом случае. Честно говоря, сам не знаю, почему для меня это было важно.

Но, вопреки ожиданиям матери, на протяжении последующих четырех лет отец больше не предпринимал попыток приблизиться ко мне с такими намерениями. Может это объяснялось тем, что с того дня, как мать узнала об этом, верные ей люди чуть ли не по пятам за мной ходили. Они, конечно, старались казаться незаметными, но я все равно замечал… иногда. А может, отец просто пытался бороться со своей, гм… страстью, потому что понял, что я скорее сдохну, чем уступлю ему. И если бы не эти его непонятные, болезненные взгляды, которые я, пусть не часто, но все же ощущал спиной, вполне можно было бы прийти к выводу, что тогда отца просто переклинило по пьяни. Однажды до меня дошел слух, что он поднял руку на любовника, чего с ним отродясь не бывало (в делах эроса отец был искусителем, а не тираном, и гордился этим), и я понял, что у него сдают нервы.

Развязка этой истории произошла за несколько дней до свадьбы моей младшей сестры, к тому времени мне уже исполнилось двадцать лет. Я вымахал почти на голову выше отца, раздался в плечах, одним словом – впечатления нежного юноши никак не производил. В общем, ко мне подошел один из караульных и сказал, что меня хочет видеть отец. Ни о чем таком не подозревая, (несмотря на то, что прежних задушевных отношений между нами уже не было, все эти годы мы с ним общались более или менее нормально, особенно – по делу) я отправился к отцу. Когда я вошел, он стоял спиной к двери, но, почувствовав мое присутствие, обернулся. Не то, чтобы мне стало страшно при виде его лица, но не могу сказать, что не проникся. Решительный человек, измученный внутренней борьбой, доведенный до крайности – зрелище не для слабонервных. Когда он заговорил, его голос звучал глухо:

«У меня к тебе будет только одна просьба: не воспринимай то, что я тебе скажу, так, как будто я ищу себе оправданий. Не думай так обо мне – и так мерзко! И тем более – мне не нужна твоя жалость. Не смей меня жалеть! Считай, что сейчас с тобой говорит твой царь. И если бы тебе было не двадцать лет, а хотя бы двадцать пять, я бы просто покончил с собой – и этого разговора не случилось бы. Несмотря на твой ум, храбрость, силу, волю, я бы даже сказал гениальность, двадцать лет – это слишком мало… С самого детства меня учили, хоть никто и не думал, что я когда-нибудь стану царем: царь – это все равно, что отец. Только отец не для семьи, а для народа. И царь в ответе за свой народ – за его благополучие, за его выживание. Ты знаешь об этом – я сам так тебя учил. И нет ничего страшнее для народа, чем обезумевший царь. В последние дни я ловлю себя на том, что схожу с ума – в прямом смысле этого слова. Я знаю: то, что произошло со мной – ненормально. Любить так мужчину – мужчина не должен. Но, тем не менее – это со мной случилось. В общем, выбирай: либо ты придешь ко мне сам, по собственной воле – либо это сделает твой друг. Не думаю, что он откажет своему царю. Раньше, когда кто-то из мужчин, с которыми я делил ложе, привязывался ко мне слишком сильно и переставал обращать внимание на женщин, я чувствовал в этом свою вину, и долгое время к мужчинам вообще не прикасался. Сейчас я тебе обещаю – я сделаю все, чтобы именно так и случилось. Сделаю, несмотря на то, что, по большому счету, твой друг меня не интересует. Он хоть и красивый парень, да только красота, сама по себе, давно мне приелась. Со своей стороны, могу тебе пообещать – я не сделаю с тобой ничего такого, о чем ты сам меня не попросишь. Я хочу не столько обладать тобой, сколько дарить тебе наслаждение: зацеловать, заласкать до потери сознания – вот чего я на самом деле хочу. Мне кажется, что величайшее в своей жизни удовольствие я испытаю – подарив его тебе. Даже если это будет просто ласка».