Орел над Дунаем

И только слабый голос осторожности звучит, будто рука тонущего человека хватается за проплывающую ветку:

— А чем я должен буду пожертвовать за это?

Яхзы-эфенди снова пожимает плечами.

— Наука — сладкий плод горького корня, — отвечает он сербской пословицей.

— Откуда ты так хорошо знаешь наш язык? — не удерживается Ирко.

— Я серб, — спокойно отвечает Яхзы-эфенди. — Меня увезли на службу султану, когда мне было двенадцать. Многие крестьянские мальчишки в твоем краю могут достичь того положения, какого я добился в Стамбуле?

Ирко оглядывает золотое шитье на его кафтане, украшенные драгоценными каменьями ножны изогнутого кинжала.

Он и сам крестьянский мальчишка, и ему только что посулили если не бессмертие, то, по крайней мере, нечто похожее на него. Это важнее бирюзы и рубинов на ножнах.

— А как же твое настоящее имя? — спрашивает он.

Яхзы улыбается.

— А что тебе за дело до моего настоящего имени? — мягко отзывается он, и Ирко окончательно убеждается, что в магии тот кое-что смыслит. — К тому же, теперь меня все называют Яхзы.

Река Ешил-Ирмак так широка, что порой напоминает озеро, а воды гладкие и спокойные, и горы отражаются в них, точно в зеркале. Странное место, тихое и грозное одновременно. Ирко кажется, что вся страна Османов такая. Дремлющий барс, под мерное мурлыканье выпускающий когти.

Человек, сидящий рядом с Ирко на галерее небольшого деревянного дома, тоже такой. Он кажется вялым, но Ирко умеет угадывать силу литых мускулов под парчой и шелками. Когда-то этот человек обучался ратному делу вместе с султаном Мехмедом.

Мехмеда давно нет на этом свете. Вечным памятником его могуществу возвышается над морскими волнами завоеванный Стамбул. И еще память о нем — в грустном взгляде человека на галерее.

Сегодня особенный день. Этот человек впервые снял маску при Ирко.

Маска страшна. Изображенное на ней изъязвленное лицо сделано так искусно, что Ирко первое время вздрагивал от отвращения. Потом привык, и все-таки ему полегчало, когда Раду развязал тесемки.

Раду не похож на барса, хотя в движениях у него кошачья грация. Но ведь и волки бывают изящны.

Раду смотрит на воды реки, хотя ее плохо видно из-под навеса. Но выйти из укрытия он сможет только с наступлением темноты.

— Иногда эта река напоминает мне море, — говорит он. — Посмотри на него, Ирко, когда поедешь в Стамбул. Потом расскажешь мне, как сейчас выглядит Топкапы.

Раду уехал в санджак Амасья после смерти своего друга. Стамбул, где нет больше Мехмеда, вызывает у него горечь.

Ирко задумывается о своем друге. Где-то он сейчас, статный мушкетер курфюрста? Если с ним случится несчастье, Ирко тоже будет больно бродить по дорогам Верхних и Нижних Лужиц и слушать стук мельничного колеса.

Но лучше об этом не думать. Когда его посещают печальные мысли, Раду подносит палец к губам, даже если Ирко ничего не сказал вслух.

— Осторожнее, — говорит он. — Ангелы не должны услышать ничего плохого.

Раду живет среди книг, которые привозят в Амасью из самых далеких уголков мира. Он проводит целые ночи, листая пожелтелые страницы, чертит знаки на свитках, а потом подолгу бродит по саду среди апельсиновых и гранатовых деревьев.

— Что ты ищешь? — спрашивает его Ирко. — Ты ведь получил вечную жизнь.

— Я получил ее не по своей воле, — отвечает Раду. — И теперь хочу узнать, что с ней делать.

Ирко кусает губы. Здесь, в Амасье, он не обрел того, что обещал ему Яхзы-эфенди. Точнее, на что тот намекал. Может, родился Яхзы сербом, но язык у него коварен, как у турка. Ирко пошел за ним в надежде узнать тайну бессмертия. А вместо этого встретил живущего в потемках человека, который считает ниспосланный ему дар проклятьем.

Раду не нужны ни дивные плоды из сада, ни сладкая вода, которая бьет из фонтана у его порога. Пищу ему привозит в закупоренных глиняных сосудах молчаливый слуга. После трапезы губы Раду становятся ярко-красными, а в глазах появляется оживленный блеск.

Ирко проследил однажды за слугой и теперь знает, что самый роскошный пир для Раду начинается тогда, когда где-нибудь в округе забивают быка.

Раду не рассказывает Ирко, как обрел бессмертие. Но он разрешает пользоваться своей библиотекой, и Ирко коротает там дни, пока его новый знакомец спит в своих покоях без окон.

Многие книги написаны вязью, но Раду, увидев огорчение Ирко, привел к нему сначала толмача, а потом и наставника. Теперь для Ирко нет тайн ни в арабском, ни в персидском языке.

Ирко уже не так досадует на Раду за то, что тот не делится с ним главным своим секретом. Он подолгу сидит в тенистом гроте у реки, забавляясь созданием разноцветных огней, мерцающих на каменных стенах. Или внушает рыбакам, что по воде плывет небывалое чудище, и смеется, глядя, как одни убегают с криком, а другие, наоборот, хватают сети в надежде поймать такое диво. Он узнал много новых тайн, и ничуть не жалеет, что приехал сюда за Яхзы-эфенди. Когда-нибудь он снова отыщет своего друга. Расскажет ему о своем путешествии, покажет, чему научился. И, может быть, привезет его сюда. Он же знает своего друга. Ему наверняка придется по сердцу тихая река и молчаливые горы.

Яхзы-эфенди не появляется очень долго. Он исчез после того, как привел Ирко в деревянный дом возле Ешил-Ирмак, и в следующий раз приезжает только в тот день, когда Раду снимает маску.

Арслан, молчаливый слуга Раду, приносит очередной запечатанный сосуд, а перед Яхзы-эфенди ставит подносы со сладостями. На кронах деревьев в саду гаснут последние солнечные блики, и только журчание воды фонтана нарушает тишину.

Яхзы-эфенди рассказывает о войне. Лицо его печально, Ирко слушает с интересом. Он уже не думает о турках как о противниках, хотя и не мог бы сказать, когда в нем произошла эта перемена. В рядах османских воинов стоят люди, рожденные в Сербии и в Боснии, в Греции и в Албании, и, может быть, в каком-нибудь бою один брат окажется против другого. Война не для Ирко — теперь он знает это тверже, чем раньше. И он удивляется, когда посреди разговора Яхзы-эфенди вдруг поворачивается к нему.

— Ты мог бы помочь нам, — говорит он.

— Я? Я не солдат.

— Ты прекрасно знаешь, о какой помощи я говорю, — улыбается Яхзы.

Конечно, знает. Уже сколько раз из Стамбула приезжали гонцы — передавали просьбы свериться со звездами. Раду охотно доверял эту работу своему новому напарнику.

Но теперь явно что-то другое: стал бы Яхзы ехать в Амасью ради гороскопа. И Ирко мотает головой.

— Надо похитить маршала Саксонии, — говорит Яхзы так буднично, как будто приказывает слуге оседлать лошадь.

— Что? — Ирко смеется: вот это шутка!

Яхзы тоже улыбается, но Раду невесел.

— Я хотел бы сам сделать это, но не могу, — говорит он и смотрит в сад, туда, где за деревьями скрылось солнце. — Теперь я живу в ночи.

— Зачем тебе это? — не удерживается Ирко.

Раду смотрит на него, и легкая улыбка трогает уголки его губ.

— Для меня это по-прежнему земля Мехмеда, — говорит он, кивая на сад, за которым течет река. — Когда мне удается помочь ей, я считаю, что сделал это для своего друга.

— У меня тоже есть друг, — отвечает Ирко. — Ближе его никого нет на свете. И он сейчас в рядах саксонских мушкетеров.

— Тем более, — спокойно произносит Яхзы. — Если нам удастся захватить маршала в заложники, мы поставим условие, чтобы кайзер вывел свои войска из Венгрии. Твой друг был бы в безопасности. Но…

Он берет с блюда кусок пастилы, разглядывает его в свете лампы, зажженной Арсланом с наступлением темноты.

— Но это действительно очень сложное дело. Жаль, Раду, что ты должен скрываться от солнечного света и от людских глаз.

— Эй! — тотчас вскидывается Ирко. — Ты думаешь, это не по плечу мне?

В помощь Ирко дают Кылыча, брата Арслана. Он так же молчалив, силен и вынослив. Но он просто слуга, а самое главное Ирко приходится сделать в одиночку. Он сам настаивает на этом.