Орел над Дунаем

Ему весело проходить мимо одного охранника за другим, принимая облик то денщика, то офицера. Обретая невидимость, он скользит мимо факелов так, чтобы их пламя не колыхнулось. Ну а с маршалом справиться оказывается забавнее всего. Солдаты отпускают шутки вслед маркитантке, волокущей упитанного индюка, и Ирко хохочет от души.

Наутро они с Яхзы стоят на склоне холма, среди раскинутых шатров. Ирко запрокидывает голову, улыбается, щурится на солнце.

— Хоть крылья раскинуть и лететь, — бормочет он.

— Так в чем же дело? — отзывается Яхзы.

— И правда.

Через мгновение орел срывается с холма. Поначалу взмахи его крыльев тяжелы, но вскоре он набирает высоту, и его подхватывает ветер. Далеко внизу остаются ряды шатров, холмы, на которых выстроились пушки. Ирко в глаза заглядывает солнце, оно ласково проводит лучами по упругим перьям на его плечах, согревает шею.

За лугом тянется Дунай, напомнивший Ирко Ешил-Ирмак. Там, где река делает изгиб, возвышается замок. Даже в этот солнечный день от его башен веет угрюмым холодом. Ирко смеется, и, отвернувшись от замка, летит над рощами и полями.

Когда он опускается на землю, Яхзы улыбается ему, но на мгновение Ирко замечает в его глазах зависть.

— Видел замок там, к северу, на излучине Дуная? — спрашивает Яхзы, когда они возвращаются в лагерь.

— Видел.

— Там много лет провел в заточении Влад, брат Раду, — говорит Яхзы.

Ирко останавливается.

— Так что случилось с Раду? — спрашивает он.

Вопреки его ожиданиям, Яхзы и не думает уходить от ответа.

— Это все Влад, — отвечает он. — Он хотел избавиться от брата. Да только сам он к тому времени уже был проклят, а Раду защищал оберег, подаренный Мехмедом. Так и получилось, что Влад отнял у Раду смерть, а не жизнь.

Ирко задумывается. Этого ли он хотел для себя? Пожалуй, нет.

А вскоре ему становится не до раздумий о Раду и о проклятии Влада. К нему в шатер врывается визирь, белый, как мел.

— Маршала похитили! — кричит он. — Это колдовство!

Следовало догадаться, кого Ирко, вновь принявший облик орла, увидит на летящем коне впереди маршала. Он и рад, и не рад этому. Друг, обошедший его в колдовских чарах, соперник — но не враг.

— Поворачивайте! — кричит он. — Назад!

Теперь он уверен, что и друг узнал его по голосу.

Ирко охватывает азарт. Он несется, подхваченный ветром, согреваемый солнцем, догоняет беглецов, и взгляд его сосредоточен. Надо точно рассчитать миг, чтобы броситься вниз. Камзол у маршала из прочной ткани, но выдержит ли он хватку орлиных когтей? Его надо стащить с коня и дотащить до лагеря живым.

“Схвачу за плечо”, — решает Ирко. Если он и зацепит когтями маршала, то не убьет его — зато тот не расшибется в лепешку, упав на землю.

И надо успеть хлопнуть друга по макушке крылом. Тот обидится, конечно, может, даже разозлится. Но потом, когда они встретятся там, внизу, то посмеются над этой переделкой.

В глазах орла вспыхивают искры. Он делает еще один взмах и оказывается точно над маршалом — и над черным дулом мушкета.

Кылыч не произносит ни слова, на руках унося Ирко в шатер, смывая кровь с его лба, удерживая за руки, когда тот с тоскливым воем бьется по своему ложу. Так же молча переносит его в повозку. Правит конями, смотрит, прищурившись, в даль, и будто не слышит стонов и всхлипываний у себя за спиной. Только останавливается, когда Ирко начинает хрипеть, и подносит кубок с водой к его искусанным губам.

Только на третий день жар немного отпускает. Ирко садится в повозке, зябко кутаясь в кафтан, наброшенный на плечи.

— Что именно это было? — бормочет он.

Он не ждет ответа от Кылыча, но тот отвязывает от пояса мешочек из красного атласа и протягивает господину. Тот распускает тесемки и на его ладонь выкатывается пуговица с ободранной позолотой.

— Мне не нужно такое бессмертие, как у тебя, — говорит Ирко, не заботясь о том, что его слова причиняют боль Раду. — Я не хочу зависеть от человеческой крови, как твой брат, и от крови быков и овец, как зависишь ты.

Раду пожимает плечами.

— Кровь быка — не самая страшная цена, которую за это платят, — задумчиво говорит он.

— Вот именно, — отвечает Ирко.

Они снова сидят в галерее над садом. Где-то вдалеке поют ночные птицы, и шумит фонтан.

Ирко смотрит на Раду. Тот снова без маски, и его красивое лицо бледнее, чем обычно.

— Мне нужно то, за что можно спросить очень высокую цену, — цедит Ирко. — То, что заставит виновного раз за разом совершать свое преступление.

Раду наконец поворачивается к нему и накрывает его руку ладонью. Ирко вздрагивает. Он и не знал, что человеческая кожа бывает такой холодной.

— В моих книгах такого нет, — тихо произносит Раду. — И я не хотел, чтобы у меня хранилось нечто подобное. Но…

На мгновение он умолкает. У него взгляд пойманной певчей птицы, запертой в теле волка.

— Меня ненавидел брат, но никогда не предавал друг. Я не испытывал той боли, какую познал ты.

Он поднимается с места.

— Я знаю, где найти то, что тебе нужно. Но придется ждать, когда эту книгу привезут из Месопотамии.

— Я буду ждать, — одними губами произносит Ирко и прикрывает глаза. Вечерняя прохлада овевает его лицо, но в лоб по-прежнему будто впивается раскаленная полоса железа. Эта боль станет тише, когда, наконец, он получит в свои руки обещанное оружие.

Подмастерья обступают Мастера. Тот не смотрит на них, только на Ирко. А тот смеется. Только смех его больше не похож на заразительный хохот странствующего подмастерья.

— Ну и что же ты будешь делать? — спрашивает Ирко. — Твоя магия, конечно, при тебе, но вспомни, сколько раз нам приходилось потуже затягивать пояса, пробавляясь обычными чарами. Нет больше мельницы, которая давала тебе жить безбедно. Не будет жизни при дворе, в богатстве и в почете. Все, что ты накопил — это вереница могильных холмов на пустоши.

Мастер молчит. Странный хрип, который он слышит, — это его собственное дыхание. Парни стоят совсем рядом, кто-то даже касается его рукавом. Ему надо собраться с духом, чтобы заглянуть им в лица. Наконец он поднимает голову.

И видит, что парни не окружают его, а стоят с ним бок о бок против Ирко.

— А хозяин-то почище нашего влип, — слышится чей-то голос.

Наверняка Андруш. С него станется.

— Так ты хотел нас на Мастера натравить, после того как его столько лет на нас натравливал? — с обычной своей грубоватой ленцой спрашивает Ханцо.

Ирко вздрагивает. Ханцо сплевывает под ноги и оборачивается к остальным.

— Парни, чего встали? Это все растащить надо, пока огонь на другие постройки не перекинулся.

— Погодите! — орет кто-то.

Все оборачиваются. Сташко с Петаром волокут еловый гроб из сарая.

— Сначала это спалим, а там и гасить можно!

— Слыхал, ты? — кричит Андруш. — Никто больше не умрет, и хозяин тоже! Конец твоим играм!

Ирко приходит в себя.

— И что, забудете своих погибших товарищей? — спрашивает он с сухим смешком.

Не забудут. Как и того, что иные из них не бунтовали против Мастера, чтобы не лишиться магии. Того, что не предупреждали о грозящей опасности новичков. И из года в год надеялись, что молния ударит в кого-то другого.

Но никто из парней не говорит этого Ирко. На него вообще больше никто не смотрит. Еловый гроб охвачен огнем, парни разбирают в сарае ломы и багры.

Ирко смотрит на них, будто выбирает, кого окликнуть, кого спросить, не сошли ли они с ума. Но не произносит ни слова. Поворачивается, и, по щиколотку проваливаясь в снег, бежит к лесу.

Он оборачивается птицей, когда воздух становится совершенно чист от дыма. Поднимается над кронами деревьев, несется к юго-востоку.

“Что я сделал не так?” — мысленно обращается он к Раду. — “Как ты это сделал, когда столкнулся с предательством брата?”

Перед глазами встает галерея в деревянном доме. Фонтан не шумит, его сковывает тонкая корка льда. Раду в плаще, отороченном мехом, стоит у стены, прячась от слабого зимнего солнца.