Страница 20 из 45
Елизав. Адр. [Сионицкой] я как-нибудь напишу. Верно?
Передай привет сестрам II терапии. Они, кажется, симпатичные.
* Далее приписки на полях письма.
Воронеж, 5-го сентября 1914 г.
Дорогая Шурочка.
Только что получил твое благоухающее туберозовыми лепестками письмо. Спасибо, спасибо. Меня поражает единство мысли и настроения, даже выражения у нас иногда одни и те же. Оба мы говорим о полном контакте, который мы невольно почувствовали! И какое спокойное, светлое, даже уверенное основное настроение. Ты у меня делаешь успехи с каждым днем. Поздравляю. Как бы не сглазить!
Написал сегодня длинное письмо матери, просил передать Лени мою просьбу написать мне подробное письмо, описать всё, что она видела за последние 1 % месяца, а ведь видела она много интересного, побывала в Германии, Швейцарии, Франции, Англии, Норвегии, Швеции, шхерах, Финляндии. Какая смена впечатлений в такое интересное время! Есть о чем рассказать. Попросил я также мать написать мне подробней, какие у них планы и намерения относительно Карлушки, а то из отдельных фраз ничего цельного себе не состряпаешь.
Вчера вечером получена телеграмма из Москвы: немедленно развернуться. Кажется, уже в третий раз. На этот раз наш старший испугался, как будто взялся за ум. Вчера же вечером и сегодня утром они с эвакуационным капитаном искали в городе помещения, но до сих пор их труды не увенчались успехом. Решили во что бы то ни стало найти еще сегодня. В таком случае мы завтра утром переберемся всем госпиталем в город. Пора съезжать с дачи. Подходящие комнаты наши коллеги не нашли – дорого. Может быть, удастся устроиться с госпиталем. Узнаем завтра. А пока сидим всё в той же Троицкой слободе.
Мебель у нас хозяева понемногу отбирают. Стол еще имеется, есть на чем писать. Сегодня мы все сели писать письма. Друг над другом шутили, смеялись, однако всё пишем! Собираемся в баню после столь упорных трудов. Зайцев вчера вечером внезапно опять получил телеграмму: «Немедленно выезжай Москву». Взял отпуск и тотчас же вчера еще поехал. Должно быть, его все-таки устроят в Москве. Жаль, если так, он хороший товарищ и собеседник, есть к кому обратиться за советом.
Читала статью Евг. Трубецкого о «внутреннем немце и внутреннем турке» в 204 № «Русск[их] ведомостей]»?[78] Какая смесь хороших мыслей с наивным лепетом! Бог с ним. А немного ниже письмо из Копенгагена Деренталя![79] Какой шовинизм и мелкий национализм и в Германии! Но, с другой стороны, то, что я тебе писал о Геккеле, я повторил бы и относительно Гауптмана[80]. Никогда не поверю, чтобы он был бы способен на мелкий шовинизм! Такая быстрая метаморфоза слишком невероятна, чтобы быть правдоподобной! Да, он любит свое отечество, он знает, что на карту поставлено всё, что вопрос поставлен: быть или не быть самостоятельному государству. И он пламенно желает успеха своей родине, ей слагает он свои стихи. Но разве это уже значит, что он низко пал, что великий, гуманный, просвещенный писатель, восторгавшийся нашим Художественным театром, подружившийся с его руководителями, что этот Гергардт Гауптман превратился в мелкого писаку, восторгающегося в угоду начальству всяким «патриотическим» подвигом прусских юнкеров и иже с ними?.. Нет, не верю. Вот мои невольные мысли!
Твой Ежа*.
Погода теплая.
* Ниже приписка на полях письма.
Воронеж, 7-го сентября 1914 и
(вчера не писал)
Только что получил два письма: одно от матери и другое твое, и оба такие печальные… Милая, милая моя Шурочка! Как я хотел бы сейчас быть с тобой, утешить тебя, успокоить хоть немного! Бедная моя, как тебе тяжело, как вам, женщинам, тяжело достается самостоятельность! Шурочка, ради Бога, прежде всего одно: сейчас же садись и напиши, что ты даешь мне слово в случае заражения не отчаиваться, не падать духом, не предпринимать ничего непоправимого, а лечиться, энергично лечиться, верить в лечение![81]
Слышишь, Шурочка, если не для себя, то для меня, умоляю тебя. Не заставляй меня напрасно умолять тебя. Ведь ты, Шурочка, должна же знать, что при энергичном и своевременном лечении lues (сифилис. – Сост.) радикально излечим под контролем Wasserma
А затем, Шурочка, обещай, что не будешь интубировать таких детей без роторасширителя. Ведь ты интубировала без него? Верно? Впрочем, я глубоко верю, что всё обойдется, что это ложная тревога. Не может быть, чтобы моя Шурочка, моя самоотверженная Шурочка стала бы жертвой своего долга. Это было бы слишком несправедливо, слишком жестоко!.. Дорогая моя Шурочка, верь, что я с тобой в твоих несчастьях, не предавайся отчаянию. <…>
И знаешь, Шурочка, когда тебе больно и горько, когда у тебя такое настроение, что ты думаешь, что так дальше жить нельзя, Шурочка, тогда иди к Вере Михайловне [Овчинниковой], не стесняйся вылить передней свое горе. Она человек сильный, она тебя поддержит своей скупой, но искренней лаской! И не считай, что это значит навязывать другим свое горе, свои невзгоды. Нет, Шурочка, она будет искренне рада помочь тебе, ведь у нее свое горе, она тебя так глубоко поймет. И поверь, что ей будет не тяжелей, а легче от того, что ты ей вполне доверишься. Вы разделите свое горе, и вам обеим станет лучше. Шурочка, прошу тебя, не отвергай моего совета – он правда хороший.
Господи, как хотелось бы непосредственным словом убеждать тебя! Я так боюсь, что письмо мое бессильно, что, может быть, я написал не так, сказал не всё и не то, что нужно. Шурочка, ты уж мне поверь, ты меня слушайся – не прогадаешь.
Затем я думаю, что ты могла бы поднять вопрос о своем переводе из дифтерийного отделения. Ведь если Алексеев захочет, он может найти подходящего человека, хотя бы Елизавету Адр. Пускай начальство хоть немного поймет, что сил человеческих не хватает переносить всё это. Пускай отдадут себе отчет, что вот они тебя держат уже столько времени взаперти в пределах М[орозовск]ой б[ольни]цы, что на тебе одной лежит вся громадная ответственность. Шурочка, подними этот вопрос. Пускай хоть немного призадумаются!
И письмо матери тоже не очень веселое. Правда, Лени приехала, здорова и невредима. Эта забота отпала. Но зато имеется целый ряд других. Прежде всего, болезнь Hugo. Оказывается, что у него брюшной тиф и в форме нелегкой, f уже достигает 40°, и он временами начинает терять сознание. Ухаживает, конечно, мать, нет ей отдыха ни днем, ни ночью. Кто знает, как потечет болезнь? Затем мать пишет о какой-то болезни ноги отца: дескать, встал он, стал ходить, и снова стало хуже. В чем тут дело, не знаю. Очевидно, более раннее письмо утеряно.
Наконец, мать подробно описывает судьбу Карлушки. Сначала отец вспылил, когда узнал, что он провалился, обвинял, конечно, мать и хотел даже предложить Карлушке поступить сейчас же солдатом, простым рядовым, так как права на вольноопределяющегося он не имеет, не кончив шестого класса[82]. Впрочем, такое намерение было вряд ли серьезно. Очевидно, Карлуше нельзя больше остаться в той же гимназии, потому что оттуда его пришлось взять. Матери с Артуром удалось уговорить отца отправить его в Двинск[83], в частную гимназию, опять в шестой класс, так как в Риге его нигде не принимали (почему – не знаю). И вот он недавно, сильно подавленный, отправился туда. Для его самолюбия это большой удар. Будем надеяться, что принесет ему пользу.
Мать надеется, что, может быть, если он там возьмется за дело серьезно, его можно будет протащить через все классы гимназии. Сейчас же его отправили только на один год, для получения права служить вольноопределяющимся. Я надеюсь, что в будущем всё это уладится. Хотя мать и пишет, что денежная помощь с моей стороны не нужна, я всё же решил твердо отныне регулярно посылать свой пай.
78
В статье «Победа» Е. Н. Трубецкой продолжал развивать свои мысли о гибельности узкого национализма для всякой нации и об освободительной миссии России (Русские ведомости. 1914. 4 сент., № 204. С. 5).
79
Корреспондент газеты «Русские ведомости», эсер и политэмигрант А. Деренталь (настоящее имя: Александр Аркадьевич Дикгоф), в частности, сообщал о «патриотической вакханалии» в Германии и немецкой пропагандистской кампании в Дании (Там же).
80
«с полным сознанием сражаются за блага духовные и земные, которые служат прогрессу и возвышению человечества».
81
При интубации дифтерийного ребенка, страдавшего врожденным сифилисом, Ал. Ив. поцарапала палец и опасалась, что заразилась сифилисом, чего, однако, не случилось.
82
Право поступать вольноопределяющимися на воинскую службу имели лица, окончившие не менее шести классов средних учебных заведений или двух классов семинарий. Тем, кто не имел соответствующего образования, дозволялось пройти испытания по программе шести классов средних учебных заведений (без иностранного языка). После экзаменов по военным дисциплинам, примерно соответствовавших курсу юнкерских училищ, вольноопределяющиеся получали офицерский чин. Сроки их службы были значительно короче, чем у тех, кто проходил службу по призыву.
83
Важный опорный пункт Северо-Западного фронта, ныне город Даугавпилс в Латвии.