Страница 2 из 5
Отчего-то мама-Ксеня вдруг выхватила книжку у меня из рук и поспешно спрятала ее в сумку. Причина, видимо, заключалась в том, что мимо нас в этот момент проходили два сержанта с розовыми треугольниками в петлицах . Услыхав политрука, они приостановились.
Тот, явно их не замечая, продолжал громко разглагольствовать:
– …Вот такой он, «Батя»! Не слабо, скажи?! А гусеницы он может сбрасывать, и тогда, на колесах, могёт хоть до Парижа, хоть до Лондона!..
Он положил руку на мое плечо, что мне не понравилось, и, стряхнув его руку, я возразила:
– До Лондона – «не могёт».
– Потонет. Там по морю надо, там пролив, Ла Манш называется.
– Какая умная! – восхитился политруку. – А про наши плавающие танки не слыхала?
– А ты сам-то не слыхал, что болтун – находка для шпиёна? – лишь тут подал голос один из сержантов. Другой спросил сурово:
– Кто такой?
Политрук вскочил, лицо его раскраснелось.
– Младший политрук Шнырев, только что, две недели как, призвали на сборы. До этого работал завотделом в райкоме комсомола в Куйбышевской области. – Весьма натужно попытался смастерить улыбку: – Вот, понимаешь, просвещаю молодое поколение на предмет Мировой революции…
Это панибратское «понимаешь» на сержантов ничуть не подействовало.
– Ты мне зубы не «ля-ля», – сказал один.
– Документы! – гаркнул другой.
Политрук начал суетливо рыться в карманах, документы то и дело падали, он их поднимал; наконец протянул одному из сержантов всю кипу:
– Вот…
Тот рассматривать их не стал, сунул всю кипу к себе в карман, а другой приказал:
– Следуй за нами.
– Куда?.. – растерялся политрук.
Ответ последовал вполне предсказуемый:
– Куда надо.
Было ясно, что после этих слов любые препирательства бессмысленны, но политрук (верно, от подпития) этого еще не понял и вступил-таки в них:
– Но – почему?! Я ж – ничего такого!.. Я член бюро райкома комсомола…
Ясно, не подействовало.
– Вот и следуй за нами, «хрен-бюро», – сказал один сержант, а другой добавил:
– Шныркий ты больно, Шнырев. Ну, давай, чапай, тебе сказано.
Уже все осознав, политрук с безнадежностью в голосе проговорил просительно:
– Подождите! Я – сапоги… – но ответ последовал:
– Ничего, и в тапках дочапаешь. Там переобуют.
– Где?!
Ответ был снова ясен заранее:
– Где надо.
Второй сержант толкнул его в спину:
– Не задерживай, топай. хрен-член.
Все в вагоне притихли. Политрук, подталкиваемый сержантами, двинулся в сторону тамбура. Когда дверь за ними закрылась, по вагону прошелся шепоток:
– Просто выпил парень – и все дела…
– Не, на шпиёна не похож…
– «Не похож»… У их, у шпиёнов, что ли, на лбу это написано?
А «Череп» проговорил чуть слышно:
– Все, спекся парень, – и мне вдруг стало до слез жалко этого не слишком симпатичного мне болтуна-политрука.
Я выглянула в окно. По перрону понуро брел политрук в своих тапочках на босу ногу, за ним с видом преисполненности шествовали сержанты.
Вдруг бедолага Шнырев обо что-то споткнулся, и одна тапка, соскользнув с босой ноги, отлетела куда-то в сторону. Политрук было метнулся за ней, но тут же получил подножку, отчего сразу упал, причем очень неудачно упал, так, что проехался носом по асфальту, а сержанты, подскочив к нему, сходу принялись бить его сапогами по ребрам. Затем подняли, поволокли. Дальнейшего я уже не видела, потому что, наш поезд, пропустив военный состав, уже тронулся и спустя минуту оставил перрон далеко позади. Пассажиры в вагоне вздохнули облегченно.
Вас я тоже никогда больше не увижу на своем пути, младший политрук Шнырев. Были вы, не были?..
Когда перрон скрылся из виду, я спросила маму-Ксеню:
– А куда они его?
– Ясно, не на курорт… – вздохнула она. И добавила: – Ох, кажется, не лучшее время я выбрала, чтобы с Андрюшей наконец повидаться.
Речь шла о ее сводном брате, к которому мы решили отправиться на время моих школьных каникул. Сама я его никогда не видела, поэтому попросила:
– А ты расскажи о нем.
– Да сама мало знаю о его житье-бытье: война с поляками, еще та, в двадцать первом году, нас разделила. А вот теперь, после воссоединения…
Я спросила:
– Так он что, белополяк?
Мама-Ксеня приложила палец к губам:
– Тихо ты!.. – И продолжала, перейдя на шепот: – Не белый он, не красный, не серо-буро-малиновый, он сам по себе. Ветеринар он… Давно б уж, наверно, взяли, да уж больно хороший ветеринар, таких на всю ихнюю область больше нету. В колхозе его даже величают «пан Анджей». Видела его в последний раз только вот таким, еще в начале Империалистической.
Она достала из-за пазухе и показала мне пожелтевшую фотографию. На ней был изображен молодой человек с лихо закрученным чубом, с усами, с насмешливым выражением лица. И еще было в его лице нечто, чего почти не увидишь нынче: чувство какой-то идущей изнутри независимости, но это я уже потом поняла, а сперва поразило другое: одет он был в форму царского офицера, при погонах, с длинной шашкой, висевшей на боку. Совсем уж едва слышно я спросила:
– Так он что, офицер?
– Да какой там! – отмахнулась она. – Просто прослушал когда-то три курса ветеринарной академии, но не доучился – призвали на Империалистическую, ну и дали офицерский чин, правда, самый малый: подпоручик.
– И все же – офицер…
– Ну, считай так. Да только под командой у него были только кони да лошадки. Ветфельдшером конного полка – вот кем он был… А потом, в самом начале войны, его в германский плен взяли, там четыре года и пробыл… Он, кстати, по-немецки выучился говорить, как настоящий немец, – вот с кем тебе по-немецки-то побалакать! Ну да тебе до него покамест – куда?!.. А хочешь, я тебе про этот плен расскажу? Там иногда и веселое тоже было.
После случившегося с политруком Шныревым на душе у меня было тягостно, я с радостью согласилась:
– Расскажи! – и прильнула к ее плечу.
– Ну слушай. Вызывают его однажды к офицеру ихнему, германскому…
Я слушала ее, задремывая, поэтому все представлялось мне, словно я видела это на экране в кинотеатре, при этом машинально переводя на немецкий то, что могла.
Чудесное исцеление господина Ганса
Вот молодого «пана Анджея» двое солдат вводят в кабинет немецкого офицера. Рядом с офицером сидит хорошо одетый толстенький, коротенький господинчик. Анджей, хоть и без ремня, но выправка у него отменная. И то же, что на той фотографии, насмешливое и независимое выражение лица.
– Der Gefangene russe Unterleutnant geliefert , – докладывает один из них.
Офицер знаком удаляет конвой, затем обращается к Анджею:
– Herr Leutnant, kö
– Nur we
Офицер качает головой:
– Oh Nein, brauche Eure Hilfe ganz anderen Teil. – Он указывает на «господинчика»: – Darf ich vorstellen: Herr Golz, Besitzer des Zirkus.
«Господинчик» вскакивает:
– Bitte, Herr Offizier! Für mich ist es nicht einfach Hilfe, für mich ist es eine wahre Erlösung!
На миг я встряхнулась от своего полусна и снова услышала голос мамы-Ксени:
– Там у них вышло такое дело. Приехал в их горд цирк-шапито, а там, в цирке, главный номер был – с удавом. Да вот беда – удав этот вдруг захворал: лежит скучный, не ест, не пьет, выступать не может. И тут вдруг хозяин цирка узнаёт про пленного русского чудо-ветеринара…
И снова ее голос стал теряться вдали. Впрочем, я и так все видела почти воочию.
Хозяин цирка говорит Анджею с глазами, полными слез:
– Rette Hans, Herr Offizier, Jahrhundert werde für Euch beten!
Анждей – улыбаясь – в ответ (по-русски, ибо не все его слова ложились на мое скудное знание немецкого языка):