Страница 28 из 39
Впрочем, если понимать действие литисконтестации так, как это представлено здесь, становится понятно, что в этом случае строгой обязанности ответчика литисконтестацию как таковую (т. е. благодаря ее обязательственной силе) вовсе нельзя считать решающим моментом.
II. В случае исков in rem встречаются следующие высказывания о возмещении вследствие случайной гибели.
А. Виндикационный иск
Многие древние юристы утверждали, что вследствие случайной гибели вещи (даже после литисконтестации) ответчик отнюдь не обязан к возмещению. Ульпиан исправляет это радикальное мнение следующим образом[279]. Если гибель происходит после того, как судья предварительно признал право истца и распорядился о натуральной реституции (что происходило перед непосредственным вынесением решения (§ 221)), то ответчик все же обязан возместить ущерб, поскольку в задержке реституции выражается подлинная просрочка и поэтому применимы (высказанные выше) принципы просрочки в обязательствах. В этом состоит смысл следующих слов приводимого фрагмента:
«Si servus petitus, vel animal aliud demortuum sit sine dolo malo et culpa possessoris, pretium non esse praestandum plerique ajunt. Sed est verius, si forte distracturus erat petitor si accepisset[280], oram passo debere praestari[281]: nam si ei restituisset, distraxisset, et pretium esset lucratus».
Подтверждение этого высказывания содержится в продолжении этого же фрагмента[282] в следующих словах:
«Idem Julianus eodem libro scribit, si moram fecerit in homine reddendo possessor et homo mortuussit, et fructuum rationem usque ad rei judicatae tempus spectandam esse»[283].
Кроме того, ответчик несет ответственность за случайную гибель (независимо от этой просрочки и уже до ее начала), если он является недобросовестным владельцем, а гибель происходит после литисконтестации[284].
В. Иск о праве наследования
Здесь древние юристы утверждали безусловную обязанность ответчика вследствие случайной гибели, произошедшей после литисконтестации. Поводом для этого послужили безусловные высказывания в Sc. Juventianum. Павел исправляет это слишком широкое утверждение посредством различения добросовестного и недобросовестного владельцев. Против недобросовестного владельца такая строгость, разумеется, обоснована, а против добросовестного – вовсе нет. Он добавляет, что в случае виндикационного иска должно применяться точно то же, что и в случае иска о праве собственности. В этом состоит смысл следующих слов[285]:
«quid enim, si post litem contestatam mancipia, aut jumenta, aut pecora deperierint? damnari debebit secundum verba orationis, quia potuit petitor, restituta hereditate distraxisse ea. Et hoc justum esse in specialibus petitionibus Proculo placet. Cassius, contra sensit. In praedonis persona Proculus recte existimat: in bonae fidei possessoribus Cassius. Nec enim debet possessor aut mortalitatem praestare, aut propter metum hujus periculi temere indefensum jus suum relinquere».
Не вызывает, однако, сомнений, что к иску о праве наследования также следует применять случай безусловной обязанности ответчика, который был доказан выше для виндикационного иска вследствие своеобразной просрочки. Ведь оба иска были в равной мере arbitrariae, в обоих встречались предварительное признание права и распоряжение судьи о реституции, и в обоих неповиновение этому распоряжению должно было порождать одинаково суровые последствия.
Из указанного сопоставления следует, что в этих двух исках радикальные утверждения древних юристов позже были сведены к одной справедливой середине: одно – Ульпианом, другое – Павлом.
Вместе с тем из представленного здесь изложения для своеобразного результата литисконтестации как таковой вытекает следующее. В случае особой просрочки (неповиновение распоряжению о реституции) даже литисконтестация не является решающим моментом, она важна лишь косвенно, поскольку именно благодаря ее предшествующему осуществлению наступающее затем неповиновение обретает характер истинной просрочки. Зато в случае недобросовестного владения литисконтестация как таковая является решающим моментом, в связи с чем этот случай является единственным случаем вообще, о котором можно утверждать, что момент совершения литисконтестации является определяющим для обязанности ответчика возместить любую наступающую позже гибель.
С. К этим искам in rem можно еще добавить и actio ad exhibendum, которая хотя и является личным иском, но в большинстве случаев оценивается согласно правилам для виндикационного иска. В случае этого иска также высказывается обязанность ответчика вследствие случайной гибели, но без указания ее более точных границ[286].
Наконец, если мы спросим, какие из до сих пор высказанных правил применимы еще и в современном праве, то ответ едва ли будет вызывать сомнение. Применение общей обязанности должника, находящегося в состоянии просрочки, не вызывает сомнений, равно как и обязанности недобросовестного владельца в случае исков in rem с момента литисконтестации. Зато своеобразная просрочка в виндикационном иске и иске о праве наследования у нас больше не может встречаться, поскольку она обусловлена совершенно особым, бесследно исчезнувшим у нас судебным производством в случае арбитрарных исков римского права. Поэтому у нас больше не может встречаться случай, в котором римское право обязывало ответчика возместить случайную гибель вследствие такой своеобразной просрочки, а именно вследствие неподчинения распоряжению о реституции, высказанному судьей до принятия судебного решения.
Прусское земское право в целом следует в этом за римским правом. Оно обязывает возмещать случайную гибель не каждого ответчика, хотя ему с момента инсинуации приписывается фиктивное недобросовестное владение, а только истинно недобросовестного владельца, т. е. того, кто действительно знает о том, что владеет противоправно[287].
Эта же обязанность касается также должника, который находится в состоянии просрочки передачи вещи[288]. Здесь между обоими правами существует полное соответствие – различие лишь в выражениях, что должно было следовать из различий в общем понимании.
§ 274. Действие литисконтестации.
II. Объем присуждения.
b) Уменьшения (продолжение)
Перехожу теперь к оставленному выше (§ 273) без ответа вопросу о кажущихся ограничениях строгой обязанности возмещения ответчиком.
I. Первое из этих ограничений сводится к тому, что истец продал бы спорную вещь, если бы она была у него в подходящее время, и именно тем самым предотвратил бы любой убыток для своего имущества. Естественно, мысленно к этому следует добавить, что истцу следовало бы доказать, что он продал бы ее.
Если мы рассмотрим сначала вопрос в общем, согласно сути правоотношения, то указанное утверждение покажется нам весьма сомнительным. Тот, кто обязан вернуть вещь другому и не делает это, допуская настоящую просрочку, сознательно совершает тем самым противоправное деяние, следствием которого, в частности, будет то, что до поры до времени для кредитора невозможна продажа вещи[289]. От этого ущерба при случайной гибели вещи он может защитить противную сторону только полноценным возмещением, т. е. уплатой ему стоимости вещи. В этом случае, стало быть, лишение возможности продажи оказывается мотивом строгой обязанности. Посредством высказанного выше утверждения этот мотив следует превратить в условие, так что истец мог бы требовать возмещение только в том случае, если бы он доказал, что воспользовался бы указанной возможностью, т. е. продал бы на самом деле. Но вследствие этого все правило полностью утрачивает силу. Ведь доказательство того, что истец сделал бы нечто при определенном (ныне отсутствующем) условии, невозможно само по себе в качестве настоящего доказательства, так что те, кто его все же требуют, будут вынуждены вместо доказательства допустить определенную фактическую вероятность, которая, однако, на самом деле не является доказательством[290]. Это становится особенно понятно именно в данном случае, поскольку даже тот, кто решительно намеревался продать, не сможет искать и найти покупателя до тех пор, пока у него нет владения вещью (в случае личных исков о традиции – даже собственности). Таким образом, согласно этому общему рассуждению, мы вынуждены считать неудавшуюся продажу истца мотивом всей нормы права, а не условием ее применения.
279
L. 15, § 3 de rei vind. (6. 1).
280
Эти слова будут приняты во внимание ниже.
281
В этом и следующем фрагментах просрочки обычно понимают в общем значении, будто они означали просто задержку, заключающуюся в природе правового спора, т. е. ведение процесса ответчиком (что само по себе не подлежит осуждению) вместо добровольного согласия. Невозможно само по себе, чтобы столь определенное и важное специальное выражение употреблялось в таком неопределенном значении, совершенно отличном от истинного и технического значения. А с тех пор, как мы благодаря Гаю узнали характер арбитрарных исков, не может вызывать сомнений, что упоминаемая здесь mora означает неповиновение распоряжению судьи о реституции, т. е. то же самое, что в другом месте называется «contumacia» (L. 1, 2, § 1 de in litem jur. (12. 3)). Несомненно, в этом фрагменте речь идет о добросовестном владельце. Здесь, впрочем, просрочку следует понимать в самом прямом смысле и относить ее к обязательству из литисконтестации (§ 258). Ветцель (Wetzell, Vindicationsprozeß, S. 179–181) правильно объяснил mora в этих фрагментах, зато истолковал сам фрагмент неестественно и неправильно.
282
L. 17, § 1 de rei vind. (6. 1).
283
Если необходимо возместить даже эти упущенные плоды, то прежде всего возмещение стоимости самого раба, несомненно, подразумевается как обоснованное требование истца.
284
Ср. следующую ниже L. 40 pr. de her. pet. (5. 3), где прямо говорится о виндикационном иске. Впрочем, когда Павел в L. 16 pr. de rei vind. (6. 1) говорит: «non enim post litem contestatam utique et fatum possessor praestare debet», то тем самым он не присоединяется к plerique, которые приводит и опровергает Ульпиан в L. 15, § 3 eod., ведь он отрицает здесь только безусловную обязанность возмещения, и это негативное утверждение одинаково совместимо как с обязанностью, возникающей вследствие mora (как ее формулирует Ульпиан), так и с особой обязанностью недобросовестного владельца (как это признает сам Павел в L. 40 pr. de her. pet.).
285
L. 40 pr. de her. pet. (5. 3). Согласно буквальному толкованию, дело можно было бы понять так. В случае виндикационного иска Павел действительно делает различие между добросовестным и недобросовестным владельцами. Но в случае иска о праве наследования решение сената (хотя и суровое) должно иметь силу и для добросовестного владельца. Однако Павел явно хочет сказать, что хотя в этих словах выражена строгость решения Сената в отношении добросовестного владельца, но не в этом его смысл. В этом отношении он пытается подходить к обоим искам совершенно одинаково. Правильность данного объяснения неоспоримо следует из заключительных слов, которые одинаково подходят к обоим искам.
286
L. 12, § 4 ad exhib. (10. 4): «interdum… damnandus est». Этим выражением указывают на ограниченные условия обязанности, не называя их точнее. Несомненно, это те же условия, что и в случае виндикационного иска, следовательно, либо недобросовестное владение ответчика, либо его просрочка, т. е. неповиновение требованию судьи предъявить вещь, поскольку и этот иск относится к арбитрарным.
287
A. L. R., Th. 1, Tit. 7, § 241. Правда, «истинно недобросовестного владельца» здесь сначала называют в противоположность неправомерному (§ 240), к которому здесь следует подходить мягче. Но если уже этот неправомерный, сознание которого все же всегда упречно, должен освобождаться от этой строгой обязанности, то такое же освобождение тем более должно полагаться тому, кому можно приписать просто фиктивную недобросовестность вследствие инсинуации (§ 222) и сознание которого, возможно, абсолютно безупречно. В этом отношении «истинно» выражает также противоположность § 222 (по меньшей мере косвенную). Об ограничениях в конце § 241 речь пойдет в следующем параграфе.
288
A. L. R., Th. 1, Tit. 16, § 18.
289
То есть фактически почти всегда невозможна, пока истец лишен владения (возможно, и собственности, которую следует приобрести); иногда также юридически невозможна – в течение разбирательства вследствие предписаний о litigiosum.
290
Существуют, правда, случаи, в которых присутствует большая вероятность того, что истец продал бы, а именно тогда, когда истец является купцом и предъявляет иск о товарах, которые относятся к его торговому делу. Но даже в этом случае останется неясным, нашел бы он покупателей по предложенным им ценам до произошедшей гибели.