Страница 29 из 39
Посмотрим теперь, как понимает этот вопрос римское право.
А. О просрочке в случае личных исков в большинстве из многочисленных фрагментов римского права об этом вообще ничего не сказано. В них говорится о безусловной обязанности ответчика возместить случайную гибель – без каких-либо исключений и без упоминания неудавшейся продажи истцом.
Продажа упоминается в единственном из этих многочисленных фрагментов, автором которого является Ульпиан, притом в следующих словах[291]:
«Item si fundus chasmate periit, Labeo ait, utique aestimationem non deberi: quod ita verum est, si non post moram id evenerit: potuit enim eum acceptum legatarius vendere».
Здесь дело понимается точно так, как я только что попытался его обосновать согласно общим рассуждениям. Обязанность возмещения с момента просрочки высказана безусловно. Мотивом обязанности названа просто возможность продажи, но гипотетическая реальность продажи не превращается в условие, без доказательства которого обязанность не должна была бы иметь силу.
Правда, кроме только что приведенного фрагмента Ульпиана можно еще учесть уже упоминавшийся выше весьма неясный фрагмент того же юриста об actio quod metus causa, где говорится о личном иске и о влиянии в нем просрочки или литисконтестации, заменяющей просрочку[292]. Однако этот фрагмент вследствие неясности высказывания абсолютно неважен для данного спорного вопроса. Он звучит так:
«Itaque interdum hominis mortui pretium recipit, qui eum venditurus fuit, si vim passus non esset».
Здесь «qui» в языковом отношении может означать как «quia», так и «si». Стало быть, это может означать «потому что он, возможно, продал бы его», а также «если бы он продал его». Этот фрагмент, стало быть, ничего не доказывает, так как его можно истолковать в пользу обоих мнений. Менее всего он доказывает допущение условия, поскольку тот же Ульпиан в приведенном непосредственно перед этим фрагменте воспринимал продажу не как условие, а как мотив, следовательно, такое же понимание следует допустить у него и в данном фрагменте для просрочки (или литисконтестации) в личных исках.
В. Точно так же Павел в случае иска о праве наследования или виндикационного иска подходит к обязанности недобросовестного владельца начиная с момента литисконтестации[293]:
«post acceptum judicium… damnari debebit secundum verba orationis, quia potuit petitor, restituta hereditate, distraxisse ea. Et hoc justum esse in specialibus petitionibus Proculo placet… In praedonis persona Proculus recte existimat».
Здесь снова предполагаемая общая возможность продажи выражается как мотив безусловной обязанности, а из этого не делается ограничительное условие на случай действительной продажи.
С. В случае исков in rem, в которых строгая обязанность ответчика обосновывается своеобразной просрочкой (неповиновением распоряжению о реституции), Ульпиан высказывается так[294]:
«Sed est verius, si forte distracturus erat petitor si accepisset, moram passo debere praestari: nam si ei restituisset, distraxisset, et pretium esset lucratus».
Здесь, правда, употреблено одно выражение, которое обозначает условное отношение. Если бы поэтому мы попытались предположить противоречие с предшествующими фрагментами, это было бы весьма сомнительно вследствие того, что автором одного из указанных фрагментов также является Ульпиан. Если бы мы ради предотвращения этого противоречия попытались предположить, что здесь при просрочке в случае исков in rem силу имело иное право, чем при просрочке в случае обязательств и в случае недобросовестного владельца, данное предположение было бы ничтожным и неправдоподобным.
Однако мы можем избежать этих трудностей посредством следующего объяснения фрагмента, приведенного последним, которое вместе с тем позволяет примирить существующие здесь разногласия. «Si forte distracturus erat» означает дословно «если покажется возможным, что он продал бы» (т. е. «forte» означает «быть может, возможно»). Итак, предположив, что ответчик в отдельном случае смог бы доказать, что истец точно не продал бы, то благодаря этому доказательству (которое, разумеется, можно было привести в крайне редких случаях, и потому оно было несущественно практически) исключалась бы возможность продажи, на которой должна основываться вся обязанность. Тогда это ограничение можно было бы без всяких опасений привнести и в другие случаи, в которых возможность выражена как мотив, а не как условие. То же, что она не упоминается в этих случаях, удовлетворительно объясняется вышеназванной редкой применимостью. Этим же обстоятельством объясняется также и то, что в столь многих фрагментах о просрочке в обязательствах говорится о безусловной обязанности должника возместить случайную гибель вещи, вследствие чего, кажется, не остается места для какого-либо ограничения. Вместе с тем это объяснение было бы применимо и к трудному фрагменту у Ульпиана об actio quod metus causa и устраняло бы любую видимость его противоречия другим фрагментам. Примером (все же крайне редкого) доказательства ответчика могло бы быть следующее. У недобросовестного владельца виндицируют ленную землю или землю по фидеикомиссу или даже fundus dotalis. Огонь уничтожает строения вследствие попадания молнии (т. е. случайно). Здесь возможность продажи можно опровергнуть неотчуждаемым характером земельного участка. Но даже без предпосылки неотчуждаемого по юридическим причинам предмета доказательство невозможности отчуждения можно представить себе так: например, если истец в течение всего времени, когда имели место недобросовестное владение ответчика или просрочка, жил вдали от родины, не оставив уполномоченного, который мог бы совершить продажу от его имени.
Если принять это объяснение, то во всех случаях строгой обязанности дело выглядело бы так. Обязанность была бы безусловной, поскольку истцу (чтобы воспользоваться ею) не надо было бы приводить особое доказательство. Основанием обязанности было бы лишение правомочного лица возможности до этого продать спорную вещь и тем самым предотвратить любой ущерб своему имуществу. Эта возможность подразумевается в общем сама собой, и только в редких случаях, в которых ответчик доказывает, что возможность отсутствовала, отпадает также и обязанность возмещения, обоснованная этой возможностью.
II. Смысл второго ограничения заключается в том, что случайная гибель не должна обязывать к возмещению, если это могло бы произойти и с истцом как владельцем, а только в том случае, если она была следствием неправомерного владения ответчиком[295].
Рассмотрим и это ограничение сначала в целом, согласно характеру данного правоотношения. Его кажущееся оправдание заключается в том обстоятельстве, что в первом из двух названных случаев истец, кажется, не несет никаких убытков вследствие отсутствия владения, поскольку его имущество после произошедшей гибели имело бы такой же размер независимо от того, был он лишен владения или нет.
Однако эта видимость исчезает, если сопоставить упомянутое ограничение с только что предпринятой попыткой объяснения первого ограничения. Ведь если даже гибели присущ столь общий характер, что она произошла бы в любом случае, то все же нельзя отрицать возможность того, что истец мог бы своевременно продать и тем самым предотвратить всякую утрату в своем имуществе. Но именно этой отсутствующей возможностью, как было показано выше, обосновывается строгая обязанность ответчика.
Спросим теперь, что встречается в источниках римского права об этом втором ограничении.
291
L. 47, § 6 de leg. 1 (30) из Ulpianus, lib. XXII, Ad Sabinum.
292
L. 14, § 11 quod metus (4. 2) (ср. выше, § 273).
293
L. 40 pr. de her. pet. (5. 3) (ср. § 273).
294
L. 15, § 3 de rei vind. (6. 1) из Ulpianus, Ad ed., lib. XVI (ср. § 273).
295
Если земельный участок гибнет в результате обвала или оползня, это представляет собой событие, которое наступило бы независимо от владельца, равно как и в том случае, когда строение сгорает дотла в результате попадания молнии. Зато если истребуемая по суду движимая вещь сгорает вместе с домом ответчика, эта гибель спорной вещи является следствием того, что ею владел именно данный ответчик. Правда, и в этом отношении многие случаи окажутся посередине как нерешенные.