Страница 181 из 202
— Лин, мы возвращаемся. Разворачивай фургон, — он принял решение отложить опознание поднятого со дна озера тела, имея какие-то омрачающие его жизнь факты.
— Здесь не получится. Дорога узкая, а мы перегружены. Мне придётся доехать до шоссе…
— Сколько ещё? — спросил Нару, продолжая смотреть на грязные лужи на дороге.
— Три километра, — ответил он.
— Хорошо, поторопись, — помрачнел он, не боясь рёва дождя, злясь на самом деле из-за других.
Деньги и честь — неравносильные понятия. А сильная семья — не символ мужества. Людям в рёкане может грозить опасность. Придётся тебе ещё немного подождать, Джин…
Бушевал неистовый ветер, свирепо грохотал гром. Мокрые вихри поднимались на автостраде, когда чёрный фургон развернулся и пустился в обратный путь. Сибуя не стал объяснять причин своего решения, оставив предположения при себе, главное, дождь вылил на землю достаточно влаги и сейчас поутих.
В салоне автомобиля, в тепле и комфорте, Нару выкрадывал из мира живых чуткий сон. Он клевал носом от неторопливой езды, не имея права тратить на рассусоливание полученных данных лишних нервов. Столбик его пульса немного скакнул, когда Лин с неприятным скрипом остановил фургон; тогда до рёкана оставалось больше восьми километров.
— Что случилось? — спросил Сибуя, потеряв сон.
— То ли последствия грозы, то ли нас не желают видеть в рёкане, — Лин сказал так из-за толстого дерева на дороге. Лиственница, стоявшая не первую сотню лет, вся потрескалась и преградила им путь.
Нару терпеливо закатил глаза и, открыв дверку, вытащил на улицу чёрный зонт. Он дошёл до дерева, посмотрел на опустившийся сероватый сумрак, окутывающий лес, и под звуки барабанящего по ткани дождя воспользовался силой, о которой не имел права кричать в серой толпе. Пахнущее сладко-горькой смолой дерево, смешиваясь с грязью и камнями, легло на обочину, а директор SPR вернулся в фургон.
Лин не сказал ни единого слова. Если Нару шёл на такие меры, то обстоятельства обязывали.
— Поехали, — приказал Сибуя немногословно, убрав влажный зонт к себе под ноги.
Фары помигали желтоватым светом, и фургон тронулся. Нару скептически посмотрел на место, где их задержали, и попросил своего ассистента прибавить газа.
Прошло минут пятнадцать или меньше того, как фургон налетел на что-то необъяснимое и, завертевшись, едва не скатился в лес. Не особо напугавшиеся джентльмены покинули транспорт и осмотрели колёса. Резину словно кто-то изжевал.
— Нару, не будь мы гружёными, то аварии не миновать, — сказал Кодзё строго.
— Сколько до рёкана километров?
— Около семи, — сказал Лин.
— Хорошо, — Нару скинул с себя пиджак и расстегнул пуговицу у горла. — Придётся нам немного пробежаться…
Исхлёстанные грубым дождём, директор SPR и его ассистент, запыхавшиеся и до нитки мокрые, примчались в рёкан, застав компанию экзорцистов в обеденном зале за чаем. Те же, в немалой степени удивившись, встретили тяжело дышащих начальников непонимающими, с трудом реагирующими лицами.
— Где Май? — Нару прохрипел свой вопрос, не успев как следует прокашляться и прогнать сухость в горле.
— Мы не в курсе, — ответила Аяко машинально. — Говорят, её видели вместе с Мари, а за ней пошёл Нао…
— Ничего подозрительного не происходило? — спросил он, приняв у прислуживающей особы стакан чая и полотенце.
— Не считая вас, нет, — ответила мико, переглянувшись с остальными, услышав, как и все, странное оживление в коридоре. Охали женские голоса, и следом за ними хлопнули сёдзи. Мари, вся растрёпанная, с наполненными ужасом глазами, повисла на решётках и сквозь одышку вымолвила:
— Скорее… Май в опасности! — на этом у неё закатились глаза, и девушка сползла к полу, тяжело дыша.
— Джон, присмотри за сестрой Нао! — Такигава выпрыгнул из-за своего стола, потащив Аяко за руку скорее, чем она смогла толком встать и расправить ноги. — Да скорее ты! Надо бежать! — ругал он жрицу.
— Мари, где они? — Нару отдал полотенце сотруднице рёкана, напугавшейся без особого на то основания, и присел на корточки, чтобы переводящей дыхание девушке не пришлось тратить последние силы на крик.
— В школе… Они там…
— Они? — подхватил Такигава.
— Да, призрак… Молодая женщина… Скорее…
— Нао пошёл туда…
— Не будем терять время! — Нару проследил, чтобы о Мари позаботились, и вместе с коллегами побежал по галереям. — Я покажу короткий путь!
XI
Ветер обдул лицо молодого хозяина; скопившиеся на листве капли дождя намочили его одежду. Он, как и нынешняя погода, не жадничал в своих проявлениях.
Одно твоё слово… — представлял он печальное и тихое лицо Мари. — Одно… и я продолжу сражаться или поддамся порокам большого города, сколько из них я уже повидал? Сколько хотел бы забыть?.. Не будь я так слаб, то давно бы поставил мать на место и забрал бы тебя. Одно слово, Мари, только одно: «да» или «нет» и всё на этом решится…
Счастливым он чувствовал себя именно здесь, рядом с девушкой, которую десять лет тому назад вот в такой же буйный день привезли в этот дом. Куколка из фарфора с волосами смолисто-чёрными, зубками-жемчужинками и губками-земляничками, ни тогда, ни годом после Нао не думал перечить матери, в нынешнее же время многое изменилось. Сравнение с миниатюрной куколкой в те дни казалось комплиментом. Разобравшись же в семейной подоплёке, он искренне ненавидел это первое впечатление. Кукла… Именно её пытались изготовить тогда, когда он старался стать кем-то, пытался вернуться домой с гордо поднятой головой. Да, обстоятельства порой были весомей его воли: друзья, стресс, желание лёгкой жизни — это сделало его в глазах Мари кандидатурой недостойной. Много ошибок, скверных привычек, которые осеклись, столкнувшись с упёртой любовью Май Таниямы. Не будь у неё любовной горячки по одному невыносимому Нарциссу, то он бы по обыкновению воспользовался слабой девушкой, заглушив хоть на какое-то время приступ лютого одиночества. За эту преданность к чувствам и намерениям он зауважал обычную девушку, от которой, по правде, не ожидал ничего, кроме приятной беззаботной компании. Каков же был его испуг, когда он обнаружил её до нитки мокрую на земле и без чувств.
— Май, детка! — вспомнил он старые привычки. Вода смыла всё. Маски, ужимки и многие другие пороки. Пусть он притворялся, но никогда не обманывался сам. Не дюжий ум достался ему так же, как и гостиница — по наследству. Пусть его мать лежала в больнице, но, презирая себя, он не желал её возвращения и тех проблем, какими омрачилось бы его существование. Как было привольно жить и не думать о них, жить и не принимать важных решений: мать выбрала для него невесту — и он согласился; она посоветовала ему сэнсэя — и он послушался; она накинула на него бремя содержания и ведения семейного бизнеса — и он обрадовался. Жизнь без забот, перепутий и бедности — это то, что он воспринимал как обычную данность. И вот в минуты, когда решалась чья-то судьба, он холодел от ужаса перед величиной этого мира, перед страшными её дарами и тем, что он отрицал, мысленно или, как и сейчас, наяву созерцая в собственном маленьком мире, где он отгородился забором и вековым лесом, оставив за плечами цивилизацию, толпы пустых чем-то напоминающих мебель людей.
Танияма лежала бледная и холодная. Дождевая вода застыла на её ровном как зеркало лице, а Нао судорожно отсчитывал её пульс.
— Очень слабый… — его сине-зелёные, похожие на море глаза забегали, не зная, где подступиться. Короткая юбка Май закатывалась, обнажая её стройные бёдра, жёлтая майка загнулась, открывая вид на бледный живот, и какая-то часть Нао взбунтовалась, веля хранить Мари чистейшую душу, не запятнанную даже проскользнувшими помыслами. Он потряс головой, забыв давние неосторожные желания, и наклонился над Таниямой для того, чтобы поднять её с этой холодной земли.
Нао просунул руки под спину и колени Май, нашёл упор и посмотрел девушке на всякий случай в лицо. Её глаза на тот момент распахнулись. Чёрные, жадные, как бездна, открывающаяся утопленнику, глубокие, они впивались в него, будущего доктора, возможно, даже мужа и отца.