Страница 2 из 8
– Скоро выведут оттуда всех, – меланхолично сообщил Бузлов, – то-то поплачет Россия.
– Почему поплачет?
– А потому! Где результат? За что погибли? Это тебе не весна сорок пятого – тогда слёзы были понятны любому пацану, не дождавшегося отца. А тут? Даже могил, памятников – ничего нет. Одни фотографии.
Стариков вгляделся в настольный календарь, и вдруг решительно заявил:
– Всё, сегодня больше не пью.
– Ты что? – переполошился Бузлов. – В такой день! Или у тебя буфет оскудел? Так я сейчас…
– Нет, дружище, завтра в Главную контору приезжает делегация иностранных коллег, не светиться же мне с красной рожей.
– У тебя красная рожа от избытка здоровья, а не от коньяка. Ну, впрочем, как знаешь. А я поеду к своим родным коллегам, посудачим.
На следующий день Стариков появился в Главке, и сразу стал героем дня: ему потряхивали руку, похлопывали по плечу, допытываясь: «Ну, чем ты доводишь людей до самоубийства? Делись секретом».
Стариков криво усмехался, отмалчивался, понимая веселье своих коллег, но не разделяя его. У каждого из них в разное время происходили события, за которые им было либо весело, либо горько, либо очень стыдно, но разделенные со своими, события эти переживались легче и быстрее забывались. Сегодня, Стариков лишь однажды почувствовал себя задетым, когда один из сотрудников аппарата хихикнул: «Он рассказывает им правду об их жёнах, в то время как они воюют…» Стариков направил свою несгибаемую прямую: от своих базальтовых глаз до глаз, в данном случае, противника, и кратко сказал:
– А вот это ты зря…
Его поняли и больше не донимали. Тем более что всех пригласили в зал.
В небольшом актовом зале, в президиуме уже расположилось руководство, и несколько новых лиц – гостей. Из них два азиата. Они резко выделялись среди окружения, и вносили некий колорит, как бы подтверждая, что встреча действительно международная. Все выступления, однако, включая и выступления гостей, были стандартны, причёсаны, приглажены, и соответствовали моменту: борьба с этим, борьба с тем, но при этом: содействие тому, содействие сему. Стариков слушал вполуха, несколько отрешённо, словно приглашённый представитель другого ведомства, которого лишь поручение начальства удерживало на месте. Его всегда удивляло, как на основе таких обменов, можно выработать что-то новое? Так, посудачить, как говорит Бузлов, со своими коллегами. Начальство умело руководило выступлениями, вовремя поправляя вдруг загорячившегося подчиненного, подрезая выступление там, где, по их мнению, выпячивались искренность и слишком личное отношение к проблемам.
В перерыве гостей окружили наиболее любопытствующие или те, у кого оказались конкретные вопросы. Особенно привлекали внимание азиаты – об их хладнокровии и непроницаемости ходили легенды, да и в этих краях они появлялись не часто. Разговор, по рангу, вёл заместитель начальника управления, признанный среди своих интеллектуал. Разговор шёл через переводчика, в несколько замедленном темпе. Стариков, используя свой рост, встал позади любопытствующих, но при этом видел всех сразу: невысоких, строгих азиатов, других гостей, полного лысеющего замнача. Говорил один из азиатов, из его острых, в виде двух маленьких сабелек губ, вылетали такие же острые слова-кинжальчики.
– Я так понимаю, что вещевая контрабанда доставляет вашей службе большее беспокойство, чем контрабанда оружием и наркотиками? – невинно поинтересовался он.
– О, да! – набычился замнач, не замечая, как оказалось, что его ждёт ловушка. – Идёт контрабанда в таких количествах, что это напоминает экономическую диверсию. Рынки заполняются дешёвым товаром, растёт спекуляция, воровство.
После этого заявления, слова-кинжальчики прямо – таки пригвоздили местного интеллектуала.
– Нет ничего плохого в том, что ваш народ хочет иметь простые и нужные вещи у себя дома – дайте ему всё это по-хорошему, без контрабанды, и всё встанет на свои места. Вспомните слова Адама Смита о том, контрабандисты были бы самыми уважаемыми гражданами своей страны, если бы законы не посчитали преступлением то, что по своей природе преступлением не является.
– Адам Смит – буржуазный экономист, у нас есть свои авторитеты. Наши трудности временные, – попробовал противостоять замнач железной логике гостя, – и будут ослабевать по мере развития экономики, У нас, ведь, ещё и война, вы знаете.
Стариков отошел в сторону, не желая видеть идеологического поражения своего начальства – никто и не смог бы сейчас противостоять этим хитрым азиатам, потому что сегодня правда была на их стороне. А чем перешибешь правду? Сверхправдой? А нет у неё такой степени – правда, и всё.
Кто-то тронул его за плечо. Рядом стоял Гурненко – начальник организационно-инспекторского управления. Уважением он пользовался беспрекословным и заслуженным. Его всегда спокойные пепельные глаза обладали способностью угадывать глубинное настроение собеседника, пугающе предполагать реакцию на свои слова, но добродушные усы при этом служили неким смягчающим посредником: не волнуйся, я ещё не достиг дна твоей души. Стариков также признавал авторитет Гурненко, поэтому с готовностью повернулся к нему лицом.
– Тебя сильно интересуют идеологические вопросы нашей службы? – кивнул Гурненко на группу гостей.
– Нет, даже очень не сильно.
– Я так и думал. Тогда пойдём ко мне, есть разговор.
В строгом, без единого лишнего предмета кабинете, Гурненко начал разговор также строго, без предварительного прожёвывания: как поживаешь, какие проблемы, – что было свойственно практически всем руководящим работникам.
– Война заканчивается, идёт подготовка к окончательному выводу наших войск.
– Я слышал об этом от военных.
– Но скажу тебе то, чего ты ещё не знаешь. Руководством страны принято решение не проводить таможенный досмотр на границе, чтобы не позорить нашу армию на виду у всего мира, а осуществить его прямо на территории Афгана. С использованием контейнеров, сам понимаешь. Сейчас идёт большая подготовительная работа.
Стариков пожал плечами.
– А мне-то зачем эти военные тайны? У меня своих проблем, сами знаете.
– Знаю. А тайны эти рассказываю для того, что тебя тоже решено подключить к этому важному государственному делу.
– И каким боком? – насторожился Стариков.
– А не боком, и не спиной, а целиком, как есть. Есть предложение отправиться туда, на место, и вместе с другими коллегами выступить перед бойцами, рассказать, о том, о сём, предупредить, обезопасить их, в конце концов. Ведь ребята молодые, потянут за собой – кто пистолетик, кто гранатку, а кто и гашишик. И погубят себя в мирное время, выйдя живыми оттуда. Ты парень солидный, основательный, не трепло какое-то – таким верят, и уважают. Ты должен стать для них своим парнем, с которым можно без опаски поговорить. Конечно, ты будешь не один, а в составе делегации.
– И вы думаете, что эти парнишки, вынырнувшие из огня, крови, болезней – поверят словам?
– А чему же ещё верить, Стариков? – вдруг разгневался Гурненко. – Ну, давай, возьмём автоматы, наставим на каждого и скажем: повезёшь – расстреляем! Поверят? Нет, друг мой, если чему и верить, то только словам. Хотя бы потому, что нет у нас другого способа общения – не чирикать же нам, не рычать? И весь вопрос в том, от кого исходят слова. Я, вот, наблюдал за тобой: ты азиата давеча очень внимательно слушал – поверил ему?
– Поверил, – нехотя согласился Стариков.
– А почему? Очень логичен был азиат или высказал нечто, сильно похожее на правду? Ответ уже прочитал в твоих глазах. Так вот и надо говорить так, чтобы как можно ближе приблизиться к правде, приблизиться, ибо сама она недостижима ни для кого. В общем, слово за тобой.
– Да какое слово, Владимир Игнатьевич, конечно, согласен.
***
Поскольку дело переходило в практическую плоскость, от Старикова требовалось назначить инспектора для работы в войсках. Таким образом, из разных таможен подбирались наиболее опытные сотрудники – их руками и должны были спасать выходивших из войны бойцов. После недолгих раздумий, его выбор пал на старшего инспектора Агафонова, который недолгое время служил в Афганистане, после ранения был вынужден уйти из армии, и оказался в таможне. Своим участием в военных событиях он не бравировал, жутких историй не рассказывал, и это нравилось Старикову, не любившего хвастунов и болтунов. На его вызов Агафонов пришёл как всегда аккуратный в одежде, и во всём облике, придраться к нему было невозможно: коротко остриженные волосы, чисто выбрит, вежлив и исполнителен – лучшей кандидатуры и не могло быть. Некоторую отстранённость от коллектива, можно было списать на отдельные черты характера, и на участие в известных событиях, которые могли действовать и таким образом – делать людей молчунами.