Страница 1 из 8
Гиппократово лицо
Новость, пришедшая в кабинет начальника одной из московских таможен, расположенной в закрытом аэропорту, была нехорошей – с душком нечистых денег и трупным запахом. Событие вначале развивалось как рядовое, даже банальное: в багаже одного из пассажиров авиарейса из Афганистана была обнаружена незадекларированная иностранная валюта в крупных размерах. Инспектор, действуя согласно инструкции, ценности изъял, составил протокол и доложил начальству о происшествии, попросив при этом разрешения на личный досмотр. Нарушитель – средних лет армейский подполковник, услышав, что будет подвергнут унизительной процедуре досмотра с раздеванием, попросился в туалет. На радостях, в предчувствии солидной незапланированной премии и похвалы от начальства, инспектор великодушно не отказал ему в его просьбе, контролируя при этом входную дверь туалета и никого в неё не пропуская. В остальном он был спокоен – окон в туалете не было, вентиляционных люков тоже, да и куда было бежать? ЧП не предполагалось, остальные пассажиры, с интересом, а некоторые с явным недоброжелательством, поглядывая на бдительного инспектора, поспешно проходили мимо – работа по оформлению подходила к концу, и всех впереди ждали нескончаемые дела и встречи. Сама опостылевшая всем война подходила к концу, и каждый непосредственный или косвенный её участник, спешил закончить свои проблемы, с учетом того утешительного обстоятельства, что скорее всего он лично выйдет из этой истории живым. Таможенники, понимая это, бдительность только усилили, пожиная последний урожай с советско-афганского поля – оружие, грязные деньги, наркотики.
Но ЧП все же случилось. Через некоторое время, обеспокоенный долгим отсутствием нарушителя, инспектор вошёл в помещение и обнаружил на полу бездыханное тело подполковника, рядом с которым валялся крохотный пузырек. Поскольку, все происходило в среде военных, то никакого излишнего ажиотажа вокруг этого события не было. Инспектор сообщил дежурному милиционеру, тот кинулся к телефону, и всё закружилось в невидимом вихре вокруг этого события: в телефонных проводах, в срочных докладах, в закрытых линиях ВЧ связи. Получив донесение, Стариков рванулся из кабинета, но даже при свойственной ему ретивости, он опоздал: место происшествия было окружено милицией и людьми в штатском, среди которых Стариков узнал Бузлова – куратора аэропорта от госбезопасности. В стороне, с окаменевшим от потрясения лицом, стоял Держиков – тот самый удачливый инспектор. Через открытую дверь, было видно, что в зале ещё продолжается досмотр оставшейся небольшой группы пассажиров. Появились санитары, их немедленно пропустили, и вскоре из помещения вынесли прикрытое серой простынею тело. Рядом со Стариковым появился Бузлов, пожал руку, и негромко сказал:
– Сейчас не могу, зайду к тебе в конце дня.
Стариков поискал глазами инспектора Держикова и кивнул ему головой. Тот унылой отяжелевшей походкой послушно направился за начальником. Они молча дошли до кабинета, и только расположившись на стульях, встретились глазами. Испуганная тень неопределенности: виноват – не виноват, а если виноват, то насколько, – металась в голубых глазах инспектора. Даже форменный костюм изломался на узких плечах, настолько инспектор ужался в размерах, теряясь в своих предположениях.
– Кроме того, что ты мне рассказал по телефону, есть добавить что-нибудь новое? – спросил Стариков, решив пока не успокаивать подчиненного – в таком растерянном состоянии он расскажет больше и честнее.
– Нет, только не рассказал о своих впечатлениях, когда я застал… Обнаружил…
– Об этих впечатлениях расскажешь своим друзьям за рюмкой водки, а меня интересует другое: почему именно этого офицера решил копнуть? По каким признакам?
Инспектор сжался ещё больше, будто ожидая удара по спине, и густо наморщил детский ещё лоб – ему трудно было сосредоточиться.
– Наугад, – растерянно сказал он. – Просто повезло.
– Повезло, – согласился Стариков, – хотя это и не очень профессионально. А после того, как повезло, ничем его не оскорблял? Не говорил: ну, кранты тебе, подполковник, или что-нибудь в этом роде?
– Нет, нет, он же старше меня, как я мог… Я сказал, что предметы контрабанды подлежат конфискации, а решение будет выносить начальник таможенного органа. Согласно инструкции номер, номер…
– Ладно, ты не на экзаменах. В общем, ты молодец. Иди и напиши всё подробно. Подробно, понимаешь, в деталях. Хотя, если наугад, то какие могут быть подробности. Свободен.
Доложив начальству о событии, Стариков прошёлся по кабинету, дойдя до шкафа с зеркальной створкой, взглянул на свое отражение. Отражение соответствовало его рангу: высок, плечист, глаза смотрят твердо, переломать их прямую, летящую к собеседнику, трудно. Хотел достать из потайного барчика коньяк, но вспомнив, что придет Бузлов, и на двоих может не хватить, передумал.
Не будучи по природе жестоким, Стариков посочувствовал незнакомому человеку и его семье. Семье больше – свою судьбу незнакомец выбрал сам, но этим поступком навсегда определил дальнейшую судьбу своих родных – как им теперь жить? Не растворимый временем шлейф будет преследовать не только их жизнь, но и жизнь ещё не родившихся потомков. Похоже, подполковник оказался человеком чести. Применительно к ситуации, конечно. Не мог признать валюту своей – тогда пришлось бы доказывать её происхождение, и не мог выдать истинного владельца. В этой непосильной раздвоенности, офицер и нашёл единственно верный для себя выход, закончив в туалете аэропорта военную карьеру и саму жизнь. И как всегда, когда в наблюдаемых им случаях, люди добровольно лишались нажитого, невещественного, богатства, Старикова охватывало чувство непостижимости происходящего: из-за чего? Из-за денег, золота, шмуток? Как такое возможно? Но как только он доходил до этого сакрального вопроса, то сразу останавливался на этом, вспоминая слова мамы: не спрашивай Бога – как? А то он тебе даст понять это…
Шум вежливо входящего носорога в приёмной свидетельствовал о том, что вскоре у него появится Бузлов. Так оно и было. Упав на стул, тот выдохнул из себя литров сто воздуха, выпучивая и без того немалые по размеру чёрные глаза, но при этом машинально-профессионально окидывая взглядом кабинет в поисках изменений или появления чего-нибудь новенького.
– В общем, офицер этот – «чижик», то есть, штабной работник. Репутация безупречная, послужной список – идеальный. По всему, вёз не для себя, видимо, в этом и состояла его трагедия – если бы для себя, сдался бы, и дело с концом. Ну, сам понимаешь, большего пока никто ничего не скажет – дело взял на себя следственный комитет КГБ.
– Думаю, что не скажет и потом, – усмехнулся Стариков, – дело это не для посторонних ушей. Давай-ка лучше…
Они выпили раз, другой, и круглые глаза Бузлова постепенно начали менять конфигурацию – превращаться в овал, и Стариков точно знал, когда они превратятся в щелочки – в спорах и беседах с этим боевым когда-то офицером было выпито немало.
– Ну и правильно, – сказал Бузлов, и словно дополнительный предмет интерьера, поставил на стол свой увесистый кулак. – Зачем марать армию отдельными случаями? Кому это выгодно? Только врагам нашим. Вот у тебя на стекле, смотри, если присмотреться, есть пятна и пятнышки, но оно же всё равно чистое? Так и в жизни – нельзя по пятну на платье судить о цвете всего платья. Ты же знаешь, что там творится, – он безвольно разжал кулак, и тот мертвой толстой лягушкой распластался на столе.
– Знаю, Георгич, знаю.
Быстрый и охочий до споров Бузлов, тут же отреагировал.
– А если знаешь, что же ты всех подряд офицеров не выворачиваешь наизнанку? Боишься, что у каждого найдёшь?
– Да, боюсь. Поэтому предпочитаю найти у одного, чтобы другие вовремя одумались.
Они замолчали. Один, переместившись в свое боевое прошлое, искал подтверждения сказанному именно там, другой, оставшись здесь, размышлял о правильности выбранной им линии поведения. Никто Старикову не навязывал эту линию, и он никогда напрямую не приказывал подчиненным поступать именно так, – да его бы и не поняли, – просто в разговорах, как бы отвлечённых, за жизнь вообще, отношение его можно было угадать. И в большинстве своем, люди угадывали. Кто не угадывал, Стариков того не поправлял, считая вариант неисправимым.