Страница 15 из 21
Учитывая формат разработки государственных решений, конструкцию сообщественного управления следует измерять не в плоскости отношений «государства и общества», а в рамках деловых коммуникаций правящего режима и гражданских структур. Только в таком случае можно понять, остается ли гражданское участие в пределах норм и подходов, задаваемых правящим режимом (а также предлагаемых им символических форм политического дискурса), или расширяет условия кооперации действий с правительством сообразно собственному видению решения тех или иных задач. Недаром многие аналитики отмечают, что общественное мнение – это частные мнения людей, которые правительство принимает во внимание. При этом продвигая свою версию государственных решений, власти и в демократических государствах активно используют образы официальной символической политики (затрагивая в том числе и болевые для общественности проблемы), стремясь минимизировать число недовольных и подавить оппозиционные суждения.
Впрочем, если в публичном поле общественное мнение имеет определенные шансы на корректировку решений, то активность неформальных групп внутри элитарных коалиций (под воздействием которых правительственные «решения или процесс согласования принятия решений» зачастую «вытесняются из легального поля» [Моляренко 2016, с. 85]) становится для общественности непреодолимым барьером в продвижении собственных позиций.
Однако и в этих случаях формы гражданской активности (демонстрирующие протест или солидарность с действиями властей) обладают своей социальной значимостью, претендуя на включение в действия профессиональных органов управления, иными словами, тех структур и институтов, которые задают условия участия рядовых граждан в разработке решений, позволяя массам «вклиниваться» (в основном при поддержке партий, массмедиа и других авторитетных медиаторов) в решение вполне определенных вопросов.
Ограниченность профессиональных рамок государственного управления во многом определяет и границы инструментального политического процесса, где возможно функционирование структур сообщественного управления. Руководствуясь принципами теории «потолка и поля» (демонстрирующей наличие верхних и нижних границ специализированных коммуникаций), можно утверждать, что этот процесс лимитирован в первую очередь: характером институционального дизайна; наличием регулярных (внешних и внутренних) угроз, провоцирующих введение чрезвычайного положения, ограничение гражданских прав и т. д.; рисками возникновения внутренних социальных конфликтов, обусловливающих резкое падение легитимности власти (ведущее к политической смерти правящих сегментов элиты); радикальными действиями инкумбентов (ужесточающих правила выражения гражданского участия или демонстрирующих запредельные для общественного мнения образцы оппортунистического поведения и т. д.). Вместе с тем пределы со-общественного управления становятся очевидными и при резком падении гражданской активности (обесценивающим наличие даже зрелых демократических институтов) или росте радикальных настроений и нарастании экстремистских форм активности населения (возникающих, к примеру, в ответ на непопулярные правительственные решения и т. д.).
В этой связи становится понятным, что даже наличие соответствующих демократических институтов еще не является гарантией формирования со-общественного управления как технологической модели применения государственной власти, требующей устойчивого наполнения каналов и механизмов управления активностью граждан. В то же время уровень такой активности может как возрастать (не исключая превращения общественного мнения в форму тиранического давления на государственные институты), так и сокращаться (хотя бы в силу удовлетворенности людей действиями государственных менеджеров). Фактором раздражения общественности могут стать и формы силового продавливания решений, и дефицит доступных для понимания людьми аргументов в пользу того или иного решения. Не случайно ряд исследователей, в частности Дж. Ридгрен (J. Rydgren), анализировавший нынешнюю миграционную ситуацию в Дании, утверждают, что причиной изменения политических позиций населения является не столько сам иммиграционный курс государства, сколько та аргументация властей, которая была представлена в публичном дискурсе [Rydgren, 2004]. Поэтому препятствием для включения граждан в разработку государственных решений могут стать не только их эмоциональные реакции, но и некомпетентность (не позволяющая понять сложные объяснения экспертов), идеологическая разноголосица и др.
Даже не говоря о неустойчивости позиций и мнений населения, следует признать, что гражданское участие основывается на психологии обывателей, для которых государственная политика – это лишь фон их жизни, а процесс ее формирования – та область, которая требует дополнительных усилий, ресурсов и иных затрат, отражающих их неосновные, вторичные (и даже искусственно созданные) потребности. C. Жижек писал, что «огромное большинство людей… хотят быть пассивными и полагаться на эффективный государственный аппарат, гарантирующий плавный ход всего государственного организма», помогающий человеку «тихо-мирно делать свою работу» (цит. по: [Айвазова, 2015, с. 268]).
В любой стране вес общества как реального партнера правительства (наряду с бизнесом и другими влиятельными стейкхолдерами) является весьма неопределенным с точки зрения фактического воздействия граждан на принимаемые правящей элитой решения. Сообщественное управление способно состояться (соединяя свои институциональные и технологические конструкции)
только при наличии устойчивой заинтересованности граждан во взаимодействии с властями. Речь должна идти об активности значительной части общества, а не ограниченного числа его членов. Даже если демократические институты формально и могут рассматриваться в качестве структур сообщественного управления, то технологический формат их функционирования зависит как минимум от двух основополагающих факторов: от активности граждан (обладающих своими культурными ориентациями, отношением к правящему режиму и т. д.), заинтересованных в фактическом использовании каналов и механизмов совместной разработки государственных решений, а также от решимости правящей элиты устанавливать и поддерживать подобный стиль правления (заставляя демократические институты работать в режиме устойчивой кооперации с мнением граждан).
Все это свидетельствует о том, что универсальная природа государственной власти и общества может выражаться как в сужении (при решении закрытых или узкоспециализированных проблем, снижении интереса масс к политике государства и т. д.), так и в расширении (в силу скачкообразного усиления активности граждан, заинтересованности правящих элит в использовании низовой энергии и инноваций и т. д.) политического процесса, способного превратить сообщественное правление в модель фактического госрегулирования. Поэтому в каждый конкретный момент можно судить о степени воплощения сообщественной политико-управленческой конструкции в политике национальных государств.
Понятно, что в рамках политического процесса, ориентированного на применение характерных для сообщественного правления технологий кооперации власти и общества, эта модель должна опираться и на некое единство ценностей и подходов правительства и гражданских структур к жизненным проблемам развития социума. Такая основа способна значительно увеличить эффективность тех механизмов, которые могли бы, инструментально соединяя позиции конкретных институтов и мнений социально разнородного общества, поддерживать должное согласие сторон относительно целевых показателей управленческих действий.
Модель сообщественного управления бросает вызов структурным особенностям организации государственной власти, предлагая обществу такие формы правления, которые востребуют и особый тип правящей элиты, и высокий уровень гражданского самосознания, и специфические механизмы коммуникации власти и общества. Иными словами, используя ее, можно утвердить форму организации власти, в значительной степени противоречащую отношению большинства населения к политике и управлению государством (как к вторичным для человека потребностям). Кроме того, такой способ применения власти претендует и на вытеснение из принятия государственных решений, пожалуй, самого привычного и основного для политической игры момента – определения соотношения сил.