Страница 75 из 88
— Ты был жестоким, никогда не хотел слышать меня, — его открытые, натянутые до предела чувства заставили обнажить душу, заговорить о том, о чём, возможно, никогда не решилась бы. — Ты всё время обвинял меня во всём, только и делал, что обвинял, даже слушать ничего не хотел. Если я пыталась заговорить, ты тут же ставил на место, словно предательницу, которая заранее во всём виновата. И даже потом, когда между нами всё изменилось, всё равно ни во что не ставил.
— Это не так, ты сама не знаешь, как много значишь для меня. И в этом я тоже виноват, потому что не смог объяснить, — тяжело выдохнув, он замолчал, гладя мои плечи, прикасаясь невесомыми поцелуями к виску и растрепавшимся непослушным кудрям. — Ты должна простить меня. Нам нужно оставить всё это сегодня, понимаешь? В будущем больше не должно быть ошибок.
Он был прав, бесконечно прав, и он был мужчиной, для которого даже мысль раскрыть душу невыносима, потому что для него подобное до невозможности трудно сделать. Я знала это, потому что чувствовала его, понимала; пусть не сразу, но научилась понимать, и сегодня мне самой есть чему научить.
— Я люблю тебя, ты тот, для кого бьётся моё сердце, — чуть понежившись в объятиях замершего рохиррима, я потянулась к его губам, целуя так нежно, как только могла выразить свою любовь, показать, что дорожу каждым его вдохом, каждой секундой, проведённой вместе. — Ты единственный, кто имеет для меня значение.
— Я тоже люблю тебя, мой лютик. Ты наполнила мою жизнь теплом, о котором я уже давно не мечтал. Клянусь, я буду всегда беречь тебя, никогда больше не сомневайся во мне, просто говори, если вдруг нечаянно обижу, и я всё исправлю.
От его столь необходимых слов, от прикосновений и ласковых поцелуев сердце полнилось нежностью, освобождаясь, как от ненужного груза, от всех накопленных обид. Жизнь словно изменилась, стала другой, более светлой и чистой. Именно это сделал для меня сегодня Эйомер, и я знаю, он сам чувствует то же самое, потому что вдруг тихо рассмеялся и, пощекотав под рёбрами, крепко прижал к груди, когда попыталась вырваться. Это были только наши с ним минуты, наше тихое счастье и наш поцелуй, который, распахнув двери, безжалостно прервала Ранара.
— Лютиэнь, раздевайся, сейчас принесут воду для купания, — в своей обычной манере приказала служанка, но так и замерла на пороге, багровая от возмущения, стоило взглянуть на окно. — Это что у вас тут происходит, позвольте спросить? Свадьбу ещё не сыграли, а уже милуетесь? Нешто обождать ещё один день совсем невмоготу? Или у рохиррим в порядке вещей к невесте в опочивальню до свадьбы шастать?!
— Ранара, клянусь, мы ничем таким не занимались!
— Я и вижу! То-то ты красная, как маков цвет! — подступившись ближе, она заставила меня поспешно спрыгнуть на пол и, уперев руки в бока, обратилась к Эйомеру, у которого желваки так ходили на скулах, что, честное слово, я бы на её месте и слово не рискнула сказать. — И вы, сударь, хороши! Она — совсем девчонка, но вам-то известно, что до свадьбы делать не положено! Живо вылезайте, как залезли, делать вам здесь сегодня совершенно нечего!
— Ранара, но есть же двери! — в панике глядя на то, как Эйомер поспешно растворяется в темноте за окном, я умоляюще взглянула на служанку. — А если он расшибётся?
— Ну, пока лез сюда, не расшибся, значит и обратно спуститься сумеет, — закрывая раму, она оставалась совершенно непреклонной. — Слышала, что я сказала? Сейчас горячую воду для купания принесут. Что будет, если жениха твоего увидят? Мы же сплетен потом не оберёмся!
Прижав к лицу подаренную Эйомером сирень, вдыхая, чтобы успокоиться, её нежный аромат, я покорно кивнула, потому что спорить с Ранарой было заведомо проигрышной затеей.
А следующий день был, наверное, одновременно самым длинным и коротким в моей жизни. Начался он на кухнях, где мы с Эйовин и Лотириэль должны были приготовить для своих будущих мужей то, чем будем кормить их сразу после свадебной церемонии. Пока подруга набивала яблоками тушку гуся, а дочь Имрахиля жарила для Боромира свиной окорок в специях, я, памятуя гостинцы Эйомера, не мудрствуя лукаво, замесила тесто и испекла медовый пирог с орехами и изюмом, делая ставку на то, что мой любимый действительно сладкоежка. После нас ждало купание и облачение в свадебные наряды. Это продолжалось так долго, что я сама извелась и задёргала Ранару, которая с дочерьми Раникой, Глатель и Элией нарочито медленно вплетала в мои волосы украшенные речным жемчугом белые ленты — ещё одна местная традиция, бесспорно красивая, но отнимающая массу времени. Особенно, если волос на голове очень много, они непослушно вьются, ни за что не желая ложиться аккуратными локонами.
Впрочем, как выяснилось, торопиться мне было некуда: свадебные клятвы произносились поочерёдно по возрасту, начиная с самого старшего жениха. Поэтому мы с Эйомером оказались последней из заключающих союз пар. Эйовин и Лотириэль уже кормили своих мужей под шутки многочисленных гостей за праздничным столом, в то время, как Эйомер только надевал на мою голову тонкую, украшенную самоцветами золотую диадему — корону Королевы Марки. Он сам был в более массивном венце, я впервые видела своего рохиррима таким величественным, и от того волнения лишь прибавилось. Ведь одно дело безумно влюбиться, а совсем другое, наконец осознать, что выходишь замуж за Короля. В те минуты прошлая жизнь и иной мир окончательно остались где-то далеко позади, и как бы не было горько от разлуки с родителями, братом и всем тем родным, что осталось там, в прошлом, это было именно прошлое. А моя новая жизнь начиналась сегодня, и единственной семьёй был теперь Эйомер, который по достоинству оценил испечённый для него пирог и под крики придворных и витязей своего эореда целовал так долго и крепко, что от счастья голова шла кругом. Прежде мне не доводилось бывать на свадьбах, я и представить себе не могла, что они могут быть такими оглушительно громкими, долгими и полными шуток, заставляющих краснеть. И всё же, пить лёгкое вино, пробовать в изобилии приготовленные кушанья, от которых просто ломились столы, и кружиться в танце в объятиях мужа под задорную игру волынщика было здорово, это делало меня самой счастливой на земле, и не важно, как она называется — Арда или ещё как-то по иному.
Утренние волнение вернулось лишь глубоким вечером, когда под очередную порцию шуток изрядно захмелевших гостей, Эйомер вывел меня из-за стола и, подхватив на руки, покинул украшенную гирляндами благоухающих цветов залу, направляясь к широкой мраморной лестнице. Удивительное дело: произносили клятвы мы последними, а шумный пир покинули первыми, чувствую, нам это ещё не раз припомнят непристойными замечаниями, но сейчас до этого не было никакого дела. В приготовленной для нас спальне было так тихо, что это было слаще музыки для уставших от шума ушей, а мягкая кровать, на которую опустил меня любимый, показалось, благодаря невесомому балдахину, уютным гнёздышком.
— Наверное, ты устала? — присев рядом, нависая надо мной, спросил Эоймер, прикасаясь длинными пальцами к щеке. — Хочешь поспать?
— Вот ещё, — негромко рассмеявшись, я обняла его за шею, вовлекая в нежный, игривый поцелуй. Спать мне сейчас хотелось меньше всего, а вот губы рохиррима, его руки и ласки волновали с невероятной силой.
— Сама напросилась, я предлагал отдохнуть, — хрипло усмехнувшись, он чуть прикусил мою губу, а затем углубил поцелуй, показывая, наконец, всю силу желания, которое, похоже, с трудом мог контролировать. Сильные руки сдавливали в объятиях так крепко, что вырывали стоны удовольствия. Он никак не мог разобраться с завязками платья, но был предельно осторожен и терпелив, чувствуя, что я расстроюсь, если просто порвёт такой красивый наряд. Поиск нужных тесёмок переходил в поглаживание груди и спины, в ответ я, извернувшись в объятиях, целовала его шею, получая особое удовольствие, проводя языком по солоноватой коже, слыша его шумные выдохи и нетерпеливый скрежет зубов.
Стоило ещё несколько раз поцеловать его в столь чувствительную зону, как Эйомер, не выдержав, перевернул меня на живот и принялся с особым ожесточением разбираться со шнуровкой, благо света, даваемого несколькими горящими свечами, для этого хватало. Едва отбросив на пол упавшее с шелестом платье и тонкую кружевную сорочку, словно желая отомстить за провокацию, он провёл пальцами по моей обнажённой спине, не то массируя, не то лаская так, что по коже побежали знойные мурашки. Каждое движение как сладкая пытка, каждый поцелуй ожёг горячим дыханием, широкие ладони, сжавшие ягодицы — капкан, из которого невозможно вырваться. Прикосновение губ заставило всхлипнуть и смущённо выгнуться навстречу — слишком хорошо, чтобы оттолкнуть; пусть делает, что захочет — слова не скажу. В эту минуту одна рука, соскользнув с ягодиц, прикоснулась к промежности, умело лаская повлажневшие складочки и чувствительный, напряжённый бугорок клитора, и возразить всё же пришлось — громко застонать, но в ответ, словно наказание, последовали новые, всё более возбуждающие поцелуи. Слишком этого горячо, чтобы выдержать и не сойти с ума от растущего желания, но словно испытывая меня на прочность, Эйомер всё усиливал ласку, лишь на несколько секунд отстранившись, чтобы снять, почти сорвать камзол, рубашку и штаны с сапогами, но и тогда не позволил перевернуться, следя, чтобы не смела шевелиться без позволения. А затем накрыл своим телом, заставляя окончательно задохнуться в нахлынувшем огне. Покрывая поцелуями моё плечо, прижимаясь восставшей плотью к бедру, он вновь прикоснулся к ягодицам, чуть приподнимая, раздвигая ноги, чтобы, наконец, ворваться в лоно, совершить такие глубокие желанные толчки. Подчиняясь его движениям, едва дыша под тяжестью мускулистого тела, я слишком быстро забилась от нахлынувшего наслаждения, но это было лишь началом: наконец, приподнявшись и перевернув меня на спину, любимый снова проник в конвульсивно сжимающуюся влажную плоть, совершая медленные уверенные движения. Подрагивая, ища, за что ухватиться в этой буре страсти и истомы, я потянулась к его губам за поцелуем. Рохиррим ответил на него столь пылко, что едва хватило дыхания, а затем склонился к груди, вбирая в рот затвердевшие соски, лаская их так вольно и бесстыдно долго, что желание вернулось с новой силой, заставляя выгибаться, кричать под ним, всё быстрее двигаться навстречу глубоко проникающей твёрдой плоти. Это закончилось обоюдным взрывом, стоном, биением упоительного наслаждения, сбившимся хриплым дыханием и ещё боле крепкими объятиями, хранящими слияние не только тел, но и душ, снова взлетевших в зенит нашего солнца — нашей любви.