Страница 74 из 88
Сейчас бы провалиться сквозь землю или отвернуться, чтобы бежать без оглядки, но было слишком поздно: оглянувшийся в мою сторону старший конюх Брендал уже с усмешкой ткнул локтём в бок Боромира. Что ж, по крайней мере у меня есть кому высказать своё возмущение по поводу всего происходящего.
— Это подарок на свадьбу, — не дав произнести и слова, нашёлся опекун, обняв меня за плечи и отводя обратно за раскидистый куст подальше от пикантного зрелища.
— Для кого? — всё ещё мучительно краснея после увиденного, я никак не могла оторвать взгляд от утоптанной копытами земли.
— Для вас с Эйомером, разумеется, — в голосе опекуна звучала тонкая издёвка, которая заставила тут же насторожиться. — Если твой будущий муж окажется не слишком успешным в определённых… начинаниях… то вам с ним всё равно будет с кем понянчиться.
— Что? Да как… — всё же решившись поднять взгляд и заметив, как искрятся самодовольством зелёные глаза Боромира, я поняла, что он умышленно это всё затеял, чтобы показать Эйомеру, как плодовиты гондорские жеребцы. Ох уж эти мужчины с их отвратительными шуточками, порой они просто невыносимы! — Как вы могли без моего разрешения свести их?!
— У каждой любви свой цвет, а жеребёнок от такого породистого скакуна, как мой Керх, отличный подарок к свадьбе, разве что появится на свет в феврале.
— Слишком рано ещё. Тале только в августе три года сравняется, могли бы и спросить у меня, — в самом деле, куда было так торопиться? Хотя, конечно, мы скоро уедем в Рохан, и тогда у этой сладкой парочки уже не будет возможности сыграть свою лошадиную свадьбу. Понимая, что гондорец отчасти всё же прав, я, тем не менее, ужасно злилась на него: ведь не по одной доброте душевной он это всё затеял. — Мне бы не хотелось…
— Тебе просто неловко, что увидела то, что не предназначено для девичьих глаз, — оборвал Боромир, беспечно, словно старший брат или отец потрепав меня по волосам. — Прости, я не подумал, что ты можешь прийти, ведь обычно в это время вы с Ранарой находитесь на кухнях.
— Мог хотя бы предупредить меня.
— И чтобы ты сделала?
— Вплела бы Тале белые ленты в гриву, она ведь получается тоже невеста.
Громкий хохот Боромира заставил обиженно насупиться, но тут к нам подошёл один из караульных, чтобы доложить, что роханский эоред показался на трапе и скоро достигнет Врат. От этой новости захотелось плакать и смеяться, сердце захлестнула волна радости, но Боромир, разумеется, был склонен соблюдать традиции до упора и тут же велел отправляться в свою комнату и не забывать, что до завтрашнего дня я не должна показываться на глаза никому из мужчин. Ясно мне, какого мужчину он имеет в виду. Справедливости ради стоит сказать, что такой запрет касался не только меня, но и Эйовин с Лотириэль, поэтому вечер мы провели в одной из комнат для шитья на втором этаже в компании Арвен. Конечно, это было донельзя несправедливо, учитывая, что сами мужчины достаточно громко веселились и кутили в обеденном зале. Но первый пир был устроен по местным традициям только для них, нам же полагалась быть скромными, робкими и тихими, как ангелы небесные. Хорошо хоть молиться здесь не заставляют. Впрочем, я испытала такую радость при встрече с подругой, которую не видела почти год, что была готова закрыть глаза на эту вопиющую несправедливость и бесконечно долго слушать её рассказ о том, как обстоят дела в Медусельде. С дочерью Имрахиля мы к тому времени тоже успели найти общий язык, а Арвен, как всегда, была весёлой, доброй и не уставала шутить на тему того, что невестам просто нельзя до свадьбы видеть, до какого состояния могут напиваться их женихи, иначе сбегут заблаговременно.
Пожалуй, я была склонна согласиться с ривендельской эльфийкой в том, что напились наши женихи безбожно, когда, едва успев зайти на закате в свою комнату, услышала достаточно громкое царапанье по оконному стеклу. Было боязно открывать оконную раму в такое время, но любопытство, разумеется, пересилило панику. И сделано это было не зря, потому что зрелище сжимавшего в зубах ветку сирени Эйомера, тут же подтянувшегося на руках, чтобы забраться на подоконник, того бесспорно стоило.
— И давно ты тут кукуешь? — с трудом сдерживая нервный смех, я забрала у него душистые цветы, не зная, что предпринять: изобразить панику и удрать прочь, как девственная монашка — а ну как пьяный, или остаться и всё же выслушать — право, пьяного рохиррима всегда интересно послушать. Ведь трезвый не рискнёт в потёмках лезть на третий этаж, верно?
— Иди сюда, — прежде чем мне хватило благоразумия отступить хоть на шаг, он уже уселся на подоконник и, схватив за локоть, притянул меня к себе на колени, накрывая губы таким жарким поцелуем, что стало почти больно. И всё же невероятно, потрясающе сладко.
— Мне нельзя с тобой видеться до завтрашнего дня, — возражая, я попыталась упереться ладонями ему в грудь, скрытую под бархатным камзолом, но это была бесполезная затея, рохиррим сжал меня в таких медвежьих объятиях, что едва не хрустнули кости. И вином от него действительно пахло. Немного.
— А мы никому не расскажем, — лукавая улыбка на родном, таком красивом, суровом лице сменилась напряжённым внимательным взглядом. — Здравствуй, мой лютик!
— Здравствуй, конник, — невольно рассмеявшись от такой серьёзности, подчиняясь воле неистово бьющегося в груди сердца, я прикоснулась губами к его скуле, затем к веку, густым ресницам закрывшихся глаз. Как же мне хотелось сейчас целовать, ласкать своего любимого, и то, как он открыто наслаждался лаской, не скрывая своего удовольствия, лишь усиливало это желание. Но затем он, чуть отстранившись, сжал моё лицо в ладонях, снова изучая пронзительным жгучим взглядом. — Эйомер?
— Я тоже до одури соскучился, — почти шепнул он, прижавшись небритой щекой к моей щеке, бережно, как ребёнка, поглаживая по волосам. — Но своих ошибок дважды не повторяю.
— То есть до постели мы сегодня не доберёмся? — сглотнув, понимая, что на самом деле нельзя дразнить мужчину подобными шутками, я спрятала лицо на родном сильном плече. — Жаль, очень жаль.
— Я не за этим пришёл, — голос Эйомера стал серьёзным, а крепко обнявшие руки казались напряжёнными, как и тихие, гулкие слова. — Родная, я не умею, не знаю, что сказать. Просто прежде этого никогда не было в моей жизни. Ты — единственная, к кому я испытываю такие чувства, но рассказать о них не могу, и в прошлый раз это едва не убило тебя. Я виноват, я тысячу раз казнил себя за это, ведь я дважды едва не убил тебя, потому что не умею слушать и говорить то, что на душе.
— Эйомер, — мне ужасно хотелось перебить, остановить его, потому что было невыносимо больно думать, вспоминать об ужасных событиях, произошедших между нами год назад из-за тотального непонимания друг друга. Ещё утром я сама хотела этого разговора, стремилась к нему, но не сейчас, когда всё так чудесно, когда хочется насладиться каждой минутой долгожданной встречи. — Прошу тебя…
— Это я прошу, не обрывай меня, — на самом деле он не просил, приказывал. Уж эта сталь мне хорошо известна. — Мне не дано слагать слова красиво, как сказателю или менестрелю, но я хочу, чтобы ты знала: очень давно, когда погиб мой отец, а за ним ушла и мать, я решил, что в моём сердце нет места ни для кого кроме младшей сестры, а потом через много лет появилась ты, и оно наполнилось неведомой прежде силой, теплом, волнением, которые только злили, раздражали меня. И ты меня раздражала. Всеми своими дурацкими поступками и этой глупой, мальчишеской отвагой. Но это лишь от того, что я загорелся, полюбил, хотя не имел права прикасаться к тебе, пока не расторгну помолвку, заключённую Тэйоденом. Да и не время тогда было. И всё же ты влекла меня, манила, как огонь в стужу, от которой я давно невыносимо устал. Ты отогрела меня, а я не смог остановиться —слишком поглощен был желанием чувствовать тебя, твоё тепло. Мне казалось, я всё успею исправить, но ты слишком своевольная, настырная, и у меня не получилось. Прости меня.