Подари мне ночь, подари мне день

— Лютиэнь, что с тобой случилось?

Но ведь судьба не может быть настолько жестокой с никчемной, нелепой девчонкой, правда? И это лишь плод истерики, видение? А значит уж ему-то можно отомстить? Хотя бы попытаться?

Ощущая, как накатывается волна ярости и обиды, отдаваясь на волю требующей выхода злости и первобытным инстинктам, я сжала ладонь в кулак и впечатала её в челюсть побагровевшего от подобной дерзости видения. Высоко и слишком больно, однако это не помешало нанести второй удар, чувствуя, как в пальцах от напряжения словно дробятся кости.

— Что?.. — прошипело, но не договорило видение, которое, как к прискорбию оказалось, вовсе не было видением, хватая меня за запястье, предупреждая этим третий удар. — Что на тебя нашло?

— Негодяй! — не шипеть, но кричать я тоже умею, да так что уши закладывает, и даже боль и оцепенение отступают. — Подонок! Дикарь! Ненавижу! Отпусти!

— Нет! — почти рык взбешённого рохиррима, расплывающееся розовое пятно на его породистой скуле не заставили перестать вырываться. В конце-концов он чугунный, мне больнее. В завязавшейся борьбе он был сильнее и безбожно этим пользовался, пытаясь прижать меня к стене, схватить за вторую руку. — Лютиэнь, остановись! Объясни что…

— Что объяснять? Разве сам не знаешь?! — истерический всхлип, сорвавшийся с моих губ, заставил его замолчать. Удваивая усилия, чтобы схватить в охапку, Эйомер вглядывался своим серым тревожным взглядом в моё лицо, и от этого по коже бежали отвратительные, ледяные мурашки. — Твоя невеста сейчас в саду с Эйовин! Как ты мог… так поступить со мной? Всё потому, что я чужая? Потому что мои отец и брат так далеко, что не могут защитить? Кем ты меня собрался сделать? Захотел иметь сразу и шлюху, и жену? — задохнувшись от собственного отчаяния и бессилия изменить то, что уже произошло, сгруппировавшись, я нанесла новый удар ему в челюсть, благо хук левой у меня тоже был неплох. — Ненавижу! Гнусная, похотливая скотина!

Нового удара вкупе с сыплющимися оскорблениями побагровевший будущий Конунг Марки стерпеть уже не смог. Изловчившись, он так крепко скрутил меня, что показалось, сейчас придушит или приложит головой о стену, но в эту минуту откуда-то из глубины холла раздались приглушённые мужские голоса, в одном из которых без труда удалось узнать Боромира. Изогнувшись в могучих цепких руках, я попыталась завизжать, чтобы привлечь внимание опекуна, но не тут-то было: в миг передумавший изображать из себя Отелло Эйомер молниеносным движением перекинул меня через плечо и в два прыжка оказался на лестнице. Ощущая нестерпимую боль в передавленном его плечом желудке, я не то что вырваться или закричать не смогла, я позорно вырубилась, как кисейная барышня в дамских романах восемнадцатого века. Прийти в себя заставила лишь острая боль, когда по рассеченной от падения ладони прошла холодная влажная ткань. Где-то слишком высоко прошла, кажется, над головой.

— Не хочешь меня выслушать, значит придётся отдохнуть здесь, — распахнув глаза, я уставилась на Эйомера. Вид у него был такой взбешённый и обозлённый, что тут же захотелось раствориться в воздухе вместо того, чтобы рассматривать то, что он со мной вытворяет. А потрудился, пока я была в беспамятстве, рохиррим неплохо: принёс в какую-то не слишком хорошо освещённую комнату и, уложив на кровать, привязал обмотанные верёвкой запястья к её резному изголовью. А теперь ещё и любезно кровь отирает. Надо же, какой заботливый нашёлся. Изогнувшись, пытаясь освободиться, я дёрнула руками, но от этого верёвка лишь сильнее врезалась в кожу. — Прекрати, это не поможет. И постарайся не надрывать лёгкие криком, тебя всё равно никто не услышит. Я скоро вернусь.

С этими словами, он поднялся с края кровати и пружинистой походкой направился к двери.

Звук повернувшегося в замочной скважине ключа заставил горько расплакаться от отчаяния и жалости к себе.

========== глава 28. Отпусти ==========

Что же ты, девочка моя,

Делаешь с собой, сколько в тебе силы.

Сколько же, девочка моя,

Выплакала слез, соли бы хватило.

Наяву тихий океан.

Ты за ним на дно, а тебя до дна он

Пьет, как бокал вина.

От бившей тело дрожи и затекающих за уши и в волосы слёз стало нестерпимо холодно, несмотря на то, что комната была достаточно хорошо протоплена; попытка, подтянувшись немного вверх, лечь на бок и сжаться в комочек не увенчалась большим успехом. Не очень это удобно со связанными руками. Распутать мудрёный узел тоже не получилось: мне и раньше с узлами не всегда удавалось справляться, а уж когда бьёт норовящая перейти в икоту истерика и подавно. Всё, что удалось, это прижаться щекой к мягкой подушке, ощутить знакомый запах Эйомера и разреветься ещё громче прежнего. Вот только правду говорят: слезами горю не поможешь. Всё от того, что слёзы лишь усиливают боль и отчаяние, стремясь затопить жгучей солёной волной разорванную в клочья, задыхающуюся душу. Если ОН так ненавидит меня, что стремится наказать за то, что ворвалась в его жизнь, то уже вполне сумел сделать это, смог отомстить так, что мне во век не оправиться, зачем же продолжать проявлять свою жестокость? Зачем привязывать, запирать здесь? Боится, что убегу? Но это единственное, чем я сейчас могу спасти хотя бы остатки гордости. Или хочет, чтобы у меня и их не было? И в тоже время, разве можно утверждать свою жестокость столь нежными поцелуями? А Эйомер был нежен со мной, я помню это. Ведь нельзя быть таким великим лжецом? Какой в этом смысл? Но и не вышедшая по местным меркам ростом вздорная девчонка ему, разумеется, не годится, если есть такая красивая, знатная, богатая невеста как Лотириэль. Неужели и впрямь захотел иметь сразу и жену, и любовницу, и отвёл мне в этом треугольнике не самое завидное место? Всё решил сам, и считает, что я соглашусь на подобное? Думает, раз он будущий Король, то куда денется от притязаний царской особы тощая, бездомная подружка сестры? Я, действительно прежде была фактически бездомной в этом мире, но теперь нахожусь под опекой Боромира. Так неужели Эйомер считает, что опекун не сумеет меня уберечь от него? Что он на самом деле задумал, если ведёт себя столь недопустимо? Я ведь в конце-концов не лошадь, чтоб меня красть и стреножить, а вот он — чёртов жеребец высокого племени, возомнивший невесть что о своей особе. Может, соврал, чтобы меня запугать, и эта часть Цитадели всё же достаточно обитаема, чтобы кто-нибудь пришёл на помощь? Или Боромир нарочно поселили знатного гостя подальше — с глаз долой, из мыслей вон? За что-то же он его ненавидит? Только разузнать так ничего и не удалось, даже любопытные Мэрри с Пиппином не смогли подслушать никаких сплетен.

Слабый, срывающийся от слёз крик так и не смог привлечь ничьего внимания, лишь заставил почувствовать себя ещё более униженной, беспомощной и затравленной, а в голове вдруг зародилось отвратительное, горькое подозрение, что Эйомер вовсе не лжец и ни в чём не обманывал меня. Ведь он изначально ничего не обещал кроме крыши над головой и, возможно, даже не подозревал, что я претендую на нечто большее, чем быть его подстилкой, согревать холодными скучными ночами. Подумаешь, девственница, мало ли у него их было до меня? Я ведь в Арде никто, возможно, даже меньше, чем служанка или крестьянка, а он племянник Тэйодена, ставший после гибели Тэйодреда и дяди наследником престола Марки. Возможно, хотел лишь удовлетворить свою страсть, чтобы потом выдать за одного из витязей эореда? Только я к подобному не готова, хотя отрицать нечего: ведь сама не смогла оттолкнуть Эйомера в ту ночь в Медусельде. Сама была настолько наивна, что приняла его похоть за любовь. Какая банальная ситуация: влюблённая девчонка и воспользовавшийся её доверчивостью мужчина! Она стара, как мир, и повторяется во все века неисчислимое количество раз. Оттого и гаснут на небе звёзды, когда разбиваются девичьи сердца, а вовсе не от смертей. Только вот мне казалось, что я зажигаю свою звезду, а не разбиваю её необдуманными поступками вдребезги. Слишком уставшая, слишком одинокая, напуганная в чужом мире, я так нуждалась в любви, тепле и заботе, что приняла за них то немногое, что мог предложить роханский Сенешаль. Не только, конечно, от одиночества, а ещё потому, что влюбилась в этого сурового гордеца до головокружения, потому что доверяла ему так сильно, как он того не заслуживал. Но и это не его вина — разве виноват он в моей глупости?