Страница 64 из 88
Радуясь тёплым солнечным лучам, льющимся сквозь высокие узкие окна, я прошла по длинному коридору и, толкнув незапертую дверь, оказалась в поистине чудесном месте, словно, пусть и ненадолго, вернулась в полный весенних красок Итилиэн. Оплетённые девичьим виноградом и плющом кованные беседки казались загадочными домиками, невысокие туи и можжевельник были такими пушистыми и зелёными, что хотелось прикоснуться, ощутить их жизненную энергию и пряную свежесть, а от запаха множества гиацинтов, нарциссов и тюльпанов что-то в груди встрепенулось, наполняя сердце сладкой пеленой грёз. Нужно обязательно привести сюда Эйомера, хочу чтобы он поцеловал, обнял меня именно в таком чудесном месте. А ещё нестерпимо захотелось поскорее вернуться в Медусельд — там за дворцом есть небольшой сад. Здорово будет узнать, какие цветы в нём распускаются весной, а какие стоит посадить к лету. Погружённая в свои мечты я шла по узкой каменной дорожке из известняка, огибая ухоженные клумбы, пока не заметила подругу: она стояла у небольшого звонкого фонтана, о чём-то увлечённо беседуя с не уступающей ей ростом красивой рыжеволосой девушкой. Тонкими, изящными чертами лица та отдалённо напоминала Элладана и Элрохира, а цвет глаз, даже отсюда, с моего места, казался зелёным, как молодая листва явора. Решив, что несмотря на её яркую внешность, Эйовин со своими классическими чертами всё же красивее, я приблизилась к ним, одновременно с отчаянием и облегчением понимая, что трудный разговор с подругой придётся немного отложить.
— Лютиэнь, ты, наконец, пришла! — заметив моё появление, мягко улыбнулась сестра Эйомера, и всё же её внимательный взгляд выдавал одно: она действительно планировала засыпать меня массой вопросов, — я уж думала, ты решила меня избегать.
— Как можно? — на самом деле, может быть и хотела, но не решилась бы вести себя столь трусливо. — Я просто так устала, что никак не могла проснуться.
— Да уж, я ещё не забыла, как ты вчера заснула без задних ног, — приобняв меня за плечо, Эойвин повернулась к рыжеволосой девушке, которая вежливо молчала, пока мы беседовали. — Лотириэль, позволь тебе представить Лютиэнь — нашу целительницу и единственную девушку-воина, которая осмелилась сражаться в битве на Моранноне. Лютиэнь, это младшая дочь князя Дол-Амрота Имрахиля и невеста моего брата Лотириэль, она прибыла в столицу только сегодня утром.
— Брата? Как жаль, — нахмурившись, не совсем понимая, о чём она говорит я быстрым движением отвела назад прилипшую к щеке прядь волос. — Тэйодред погиб. Разве…
— Ты не поняла, всё не так, — на миг погрустнев, рохирримка нашла в себе силы рассмеяться звонко, словно тончайший колокольчик. — Лотириэль невеста Эйомера. Уверена, нам будет веселее во дворце втроем, когда по окончании траура по дядюшке они сыграют свадьбу. Это в конце августа, на Праздник Урожая. Совсем скоро.
— Разумеется, — ответила Лотириэль, вглядываясь в солнечные блики, скользящие по городским крышам. — Надеюсь, ещё будет тепло, не выношу холод.
— Летом… — лишь тихий шелест сорвался с пересохших губ, зародившийся в горле комок не позволил больше сказать ни слова, взгляд на миг вновь рванулся к прекрасному, немного печальному лицу дочери Имрахиля, а затем пришлось опустить ресницы, чтобы не выдать боли, сметающей всё в растерянной, преданной душе.
Говорят, когда мир рушится, из-под ног уходит земля. Это не так. На самом деле падает небо, и ты внезапно понимаешь, что сейчас, сию минуту будешь раздавлен тоннами острых хрустальных осколков. Ты стоишь и не можешь оторвать взгляда от стремительно приближающегося голубого купола. Уже предчувствуешь, как будешь разорвана в клочья, знаешь, ощущаешь, как будут рассечены кожа и плоть, почти осязаешь текущую из ран горячую кровь, но не делаешь и шага, чтобы убежать, спастись. Потому что знаешь — уже поздно, ты уже мёртва, хотя ещё дышишь. Ведь убить можно не только тело, гораздо страшнее, когда смертельные раны наносят душе, а тело замирает, не в силах побороть охватившее оцепенение. Вокруг звучат голоса, но не понимая, о чём они спрашивают, качаешь головой, говоришь, что нужно идти, и вот тело накрывает судорожная агония, конвульсии, заставляющие бежать прочь, спотыкаясь о неровные камни дорожки.
Раскрывшиеся навстречу солнечным лучам алые тюльпаны на клумбах — словно рубиновые сгустки, ошметки разорванной, растоптанной любви, того единственного, что у меня было в этом неприветливом, погрязшем в войнах мире. Дрожащие на лёгком ветру невесомые белые нарциссы как вестники беды, и даже несколько голубей, спустившихся поклевать раскрошенную кем-то у деревянной скамейки хлебную корку, кажутся кладбищенскими воронами, стремящимися растерзать остывающую плоть. Тряхнув головой, чтобы избавиться от нахлынувших кошмарных видений, я вбежала в залитый светом коридор, но и здесь за толстыми каменными стенами не смогла и на миг отрешиться от обрушившейся оглушительной правды: всё ложь, всё, во что я верила — ложь, единственный, кому я доверяла — лжец. Сердце больно ухнуло в груди, запутавшись в подоле, подкосились ноги, однако падение, разбитые в кровь ладони, содранные колени не причиняли и крупицы боли. Нужно уходить, пока никто не знает, пока никто не видит меня такой. Пока никто больше кроме НЕГО не понял, как я наивна, как легко мною воспользоваться, превратив в любовницу, подстилку для своей похоти. Все светлые воспоминания, что так бережно хранила в душе, словно покрылись коркой грязи, отвратительного желтеющего гноя. Всё, что считала любовью, оказалось лишь жестокой, расчётливо нанесённой раной. Надругательством над той, что не достойна доверия. ОН ведь ненавидел. Ненавидел с самого начала, с первой минуты, с первого взгляда! Так какой же нужно было быть идиоткой, чтобы поверить в то, что неприязнь и пренебрежение могут обернуться нежными чувствами? Способен ли ОН на них вообще, если, не задумываясь, лишил чести чужеземную девчонку?
А я верила каждому ЕГО слову…
Дура!
Радовалась, сама отпирала дверь…
Дура!
Столько раз просила ЕГО о поцелуях… Нуждалась в ЕГО руках… Верила в то, что защитит, а ЕМУ всегда было плевать!
Боже, какая дура!
Эйомер — чужой жених. Наречённый дочери Князя Дол-Амрота. Скоро свадьба.
А кто же я? Что меня теперь ждёт? Почему в моей Сказке, в книге Профессора ни в одной строчке не сказано о том, как бесчестны мужчины Арды? Или мужчина о мужчинах подобного не напишет? Может, дело в зеркале Владычицы Лориэна, оно и тут всё исказило? Если бы я только знала, то была бы предупреждена, что нельзя доверять тому, кто кажется доблестнее всех других. Потому что доблесть — она лишь на поле брани, а в жизни всё по-другому, в жизни ей места нет. Лишь Ранара упорно твердила, что рохиррим — дикари. Только слишком поздно я её встретила, да и поверила бы, если была так отчаянно влюблена? Так сильно, что под рёбрами теперь словно режет насквозь крошево из хрустальных осколков. Нужно уходить. Если Эйовин поспешит следом, что я ей скажу? Как объясню, что со мной?
Стремительно ускользающих сил едва хватило, чтобы подняться на ноги, и, скомкав в мокрой от крови ладони край бархатного подола, поспешить к винтовой лестнице, ведущей вниз на первый этаж, во внутренний двор, а потом к свободе. Куда — не знаю, но нужно уходить. Как можно дальше. Пока ещё не поздно. Хотя кому я вру? Уже давно слишком поздно, просто не знала, просто по-детски верила в принцев, добро, честь и любовь. Теперь же остаётся, как в страшном сне, пройти сквозь лабиринт, чтобы найти то место, где можно укрыться от чужих глаз, зализать раны, осознать, сколько еще я смогу с ними прожить?
Тело била дрожь, желудок свернулся в тугой узел, когда впереди, наконец, показался холл и за ним высокие, распахнутые настежь двери, а на плечо неожиданно легла, схватила, останавливая, чья-то могучая ладонь.
Поневоле притормозив, с трудом вдыхая воздух сквозь рвущиеся из горла всхлипы, пытаясь хоть что-то рассмотреть за застилающими взор слезами, я едва смогла узнать лицо удивлённого, оторопевшего Эйомера.