Страница 46 из 88
— Я виновата перед тобой, мой господин, — слова сами сорвались с губ. Он ждал их, так отчего же злится ещё больше? Отчего серые глаза полыхнули таким огнём?
— Ты хоть понимаешь, что я потерял того, кто заменил мне отца, а мог потерять и сестру? Хоть одна из вас могла подумать обо мне, о том, каково будет мне, если кто-то из вас погибнет? Или все мысли были о том, чтобы доказать свою удаль?! Что и кому вы доказали?!
— Я виновата, мой господин, — его крик раскалённой сталью резанул по нервам, сил едва хватило, чтобы не сжаться, как маленький перепуганный кролик. Неужели это не сон, и Эйомер был рядом, держал на руках последние несколько часов? Зачем? Чтобы излить свой гнев ещё раз? Посчитал, что предыдущего раза мне было недостаточно? О, с лихвой, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь.
— Виновата? Что же ты не защищаешься? Не ищешь себе оправдания?!
— Потому, что его нет, мой господин.
— Моя сестра защищала тебя, как тигрица. Едва я спросил, как она могла поддаться на твои нелепые идеи, как она заявила, что это было её решение уйти в Гондор с эоредом, сказала, что это она уговорила тебя быть рядом с ней. Это так?
— Как она себя чувствует, мой господин?
— Прекрати! — испуганно вздрогнув от раздражённого рыка Эйомера, воспользовавшись тем, что он наконец разжал руки, я соскользнула с его колен на пол и, едва сумев устоять на ногах, плотнее закуталась в одеяло. — Эйовин очень слаба, но Арагорну удалось отвести от неё смерть; время и лечение помогут ей исцелиться. Я в неоплатном долгу перед дунаданом.
Вряд ли долг был бы столь неоплатным, если бы что-то случилось со мной. От одной этой мысли на душе стало совсем плохо, стоило вспомнить ненависть в его глазах, чтобы понять, что всё так и есть. Если бы я была хоть немного дорога Эйомеру, разве не испытал бы он хоть немного раскаяния? Но нет, опять сплошные обвинения. Виновата. Кругом и во всём виновата. Хочет, чтобы я начала оправдываться? А какой в этом смысл?
— Я могу навестить Эйовин?
— Ты сама едва стоишь на ногах, — кажется, в его голосе прозвучало что-то похожее на сострадание. Но мне уже не верилось, что он способен на такие эмоции в отношении меня. Если бы хотел, всё было бы по-другому, а не так.
Подобрав край мешающего идти одеяла, я направилась к сундуку, на котором лежало оставленное Ранарой платье, но, заметив на нём шнуровку, лишь в отчаянии прижала к лицу забинтованную ладонь: мне ни за что не справиться сейчас с этими тонкими лентами.
— Лютиэнь, — от раздавшегося за спиной тихого, чуть хриплого голоса Эйомера, от его прикосновения к плечу по коже побежали мурашки. Почему же рохиррим волнует меня, словно нет нанесённых им прежде ран? Почему не сопротивляюсь, когда он так бережно прижимает к груди, когда невесомыми поцелуями касается волос? — Моя шальная девочка, разве ты не понимаешь, какой опасности себя подвергла?
Поникнув, словно сорванный полевой цветок, я прислонилась к его груди, как никогда прежде нуждаясь в утешении, в ласке прижавшихся к виску горячих губ. Безвольная? Да. Но иначе сломаюсь.
— Позволь, я помогу тебе.
Дождавшись неуверенного кивка, Эйомер развернул меня из казавшегося невыносимо тяжёлым одеяла и, отложив его на кровать, помог одеться в тёплое бархатное платье, а затем, усадив на стул, начал расчёсывать до невозможности запутавшиеся волосы. От того, как бережно он разбирал каждую прядь, как аккуратно заплетал замысловатую косу, на глаза навернулись непрошенные слёзы, сдержать которые удалось лишь ценой неимоверных усилий. Почему же он ждал оправданий только от меня? Разве самому сказать нечего? Или свои поступки он считает единственно правильными, а меня недостойной даже простого «Прости»?
Но Эйомер молчал и в те минуты, и позже, когда вёл меня по малолюдным коридорам Цитадели к Палатам исцеления. Он поддерживал за руку, словно чувствовал, как трудно мне даётся каждый шаг, но не обмолвился и словом пока помогал пробираться между узкими кроватями с раненными воинами и подвёл к окну, возле которого за невысокой ширмой устроили роханскую принцессу.
В это время целительница как раз уговаривала её выпить какой-то остро пахнущий травами отвар. Заметив нас, девушка была вынуждена согласиться. Она была очень бледной и почти не отрывала головы от подушки, но меж тем с лёгкостью сумела сослать брата проверить, как себя чувствуют особо ретивые витязи Марки, которым тоже не повезло попасть в эту обитель стонов, зловония, крови и гноя. Хотя, конечно, такой удел всё же не худший, ведь они живы, а раны, даст Эру, затянутся.
Подруга медленно, нехотя рассказала о смерти Конунга и схватке с предводителем назгулов, который так нагло насмехался, не ведая, что нашёл, наконец, свою истинную погибель. В небесно-голубых глазах стояли слёзы, а слова были тихими и неуверенными, но я знала, как нужно ей выговориться, как трудно поведать о тех чувствах и страхах, которые не понять мужчинам. Мне удалось немного отвлечь Эйовин приукрашенным шутками рассказом о том, как я сбежала от обвешанного цацками из черепов харадрима, и сетованиями на то, что на таком большом Пеленнорском поле не нашлось ни одной мыши, чтобы попугать мумаков, которые, по слухам, панически боятся грызунов. Устроившись на низенькой скамеечке у её кровати, я ещё некоторое время пыталась что-нибудь припомнить о том моменте, когда под предводительством Арагорна на подмогу прибыло войско призраков, но было слишком поздно, и вскоре мы просто заснули, уже не обращая внимания на то и дело раздающиеся болезненные стоны и крепкую, цветистую брань мечущихся в бреду раненых воинов.
Комментарий к глава 21. Ты - моя шальная девочка
У тех, кто оставляет отзывы, улучшается карма, а у автора поднимается настроение)))
https://vk.com/club118071311?w=wall-118071311_407%2Fall
========== глава 22. Выбирая свой личный ад, самое главное не ошибиться ==========
«То, что я готова пойти за тобой в ад, вовсе не означает, что ты должен меня туда отправлять», — именно так бы я сказала сейчас Эйомеру. Именно эти слова обитали в продрогшей душе, когда глубокой ночью раздался тихий стук в дверь. Думает, я всё та же глупая девчонка, которую можно облагодетельствовать ночными визитами, уходя с рассветом? Нет! Этого больше не повторится никогда. Ты преподнёс слишком жестокий урок, Сенешаль. Или теперь уже некоронованный Конунг? Велел убираться? Что ж, так и будет. Я постараюсь больше никогда не появляться на твоём жизненном пути, не приносить своим присутствием никаких хлопот. Наивная девочка, которая сама выдумала себе сказку, сама поверила в неё, сама натворила непоправимых глупостей. Открылась, подарила тебе то, что более всего ценится в девушке в этом суровом мире, а взамен? Ни одного обещания, никаких гарантий, что не выбросишь на помойку, когда надоем. Ты выбросил даже раньше, чем этого можно было бы ожидать. Так зачем пришёл теперь? Понял, что не всё сломал в новой игрушке, и можно ещё развлечься? Ошибаешься. Растоптав душу, вряд ли стоит думать о целых руках. Не таких уж и целых. Несколько часов назад у тебя был шанс снова заморочить мне голову, я была ещё слишком слаба: воля и гордость побитыми собаками прятались в те минуты на самом краю сознания. Тебе нужно было произнести лишь несколько слов, я бы поверила. Наверное. Да что там. Наверняка. Но ты то ли решил быть честным, то ли и мысли не допускал, что твоя игрушка вспомнит, что она живая, что сломаться – ещё не значит закончить жить. Теперь же время упущено, поздно. Всё, что у меня есть, это гордость. Поверь, я сумею по кирпичику сложить из неё высокую стену; тебе никогда не увидеть, что за ней делается, как захлёбывается своей кровью маленький птенец зяблика. Так ты меня однажды назвал? Что ж, я докажу, что во мне есть силы, о которых ты не подозреваешь. Чего бы мне это ни стоило, докажу. Я смогу взлететь, и даже, если суждена смерть, не сомневайся, это будет красиво.
Слёз не было, ни одной, с тех пор, как Ранара поздним вечером увела меня из Палат Исцеления и, заставив съесть горячую лепёшку с молоком, уложила спать. Сна тоже не было. Были лишь мысли. Они окружали сознание воздушными замками, которые рушились, заменяясь новыми. Были воспоминания, много воспоминаний. Словно блики они прорывались сквозь темноту полуночи, заставляя задуматься о том, над чем раньше не нашла времени, не сочла нужным. Конечно, как и любая девчонка, я имею право влюбиться, кто же с этим поспорит. Но как же нужно было забыться, чтобы строить отношения, которые приемлемы лишь для времени, в котором я была рождена, с витязем Марки? Как можно было быть столь бесшабашной и легкомысленной, чтобы, забыв обо всём, отдаться своим чувствам и не подумать, какой меня саму и всё, что происходит с нами, видит Эйомер? Эйомер, чьи нрав и взгляды до невозможности строги? За кого он принял меня? За ветреную девицу? За девку, с которой можно провести несколько ночей, а потом сказать: «Убирайся!»? Что для него значила моя невинность, с такой легкостью подаренная ему? Разве так она ценна? Нет. Вот он и не ценит. Если бы у меня только хватило ума держать его на приличном расстоянии, прятать взор и не забывать задвигать щеколду на двери, возможно, все сложилось бы по-другому. Только возможно. Но смогла бы я, испуганная, затравленная, одинокая в этом чужом мире удержаться от искушения согреться, хоть на миг почувствовать себя нужной и любимой? Нет. Как же было устоять, если он столь хорош собой, что сердце стучит, как сумасшедшее, от одного насмешливого взгляда? Откуда было взяться хладнокровию и рассудительности, если я как в омут с головой окунулась в свою любовь, в его страсть? Говорят, если хочешь, чтобы желание исполнилось, не желай слишком многого, не перегружай чашу судьбы. Я же, наверное, слишком жадная: захотела любви и защиты, поддержки от того, кто не собирался мне их давать. Он взял то, что мимолётно интересно каждому мужчине, возможно даже, в душе посмеялся над простодушием странной девчонки, а затем оттолкнул как лишнюю, ненужную обузу. Ещё днём я искала оправдания его поступку, верила, что он был вне себя от горя, считая, что Эйовин погибла, а теперь не буду, не стану. Из нас двоих он старше и сильнее, так почему же именно я должна быть всё понимающей и прощающей, в то время как Эйомер даже извиниться не захотел, или же не посчитал нужным?