Страница 43 из 88
— Я доброволец.
— Добровольно подрядился на смерть? — грубовато хохотнул гондорец, от души хлопнув по спине так, что ноги снова подкосились. — Впрочем, ты неплохо бился, мои воины тебя издалека заметили.
— Спасибо, — всего одно тихое слово сорвалось с губ, но в нём было всё: благодарность за грубую похвалу, за спасение, за то, что до сих пор жива.
Не надолго же меня хватило, впрочем, всё только начиналось. Оглушительный гул труб и незнакомый рёв заставили нас одновременно обернуться к южному краю Пеленнора, откуда надвигались новые приспешники Мордора — Харад.
— Готов продолжить боевое крещение?
А что, есть выбор? Тогда я лучше скажусь мёртвой, впрочем, скоро и притворяться не будет нужды. Лишь кивнув Боромиру, я устремила взгляд туда же, куда и он со своими витязями: на вновь прибывшие рати Врага. Впереди скакала конница, затем шла пехота, а замыкали устрашающую картину исполинские мумаки, на широких спинах которых в похожих на башенки деревянных кабинках сидели возницы и стрелки. Сейчас отсюда было видно, как Эйомер, развернув конников эореда, направил их к наступающим, в то время как пешие рохиррим бились у стен города с полчищами Мордора. Оглушённая барабанной дробью, криками и лязгом металла я тщетно пыталась увидеть Конунга, но он словно сквозь землю провалился. Наверняка, где-то там Эйовин и Мэрри нуждаются в моей помощи, но мне к ним ни за что не пробиться, а значит, всё что остаётся — это вместе с гондорскими витязями атаковать пехотинцев Харада.
Не знаю, откуда взялись силы; наверное, это и есть то, что называют вторым дыханием, но уже вскоре я вновь оказалась в центре сражения, схватившись с похожим на талиба воином, который был раза в два выше меня самой, а уж о мощи и говорить не приходилось. Отмахиваясь, словно от назойливой мухи, он всё же был вынужден обратить на меня своё бесценное внимание и, ругаясь, хотя я не понимала ни слова из его тарабарщины, ответить на вызов. Сражаться с ним было в разы труднее, чем с орками: те, конечно, были злобными тварями, но и вполовину не такими хитрыми, как этот язычник. Больше всего меня бесили амулеты из черепов мелких животных на его толстой шее и закрывавшая лицо чёрная тряпка. В самом деле, что это он паранжу нацепил? Или от кого скрывается? Стараясь оттянуть время и собраться с духом, я злила и отвлекала его обманными выпадами, а затем, юрко увернувшись от коварного удара, выхватила из-за отворота сапога кинжал и вонзила точнёхонько ему под рёбра. Да только не учла живучести и упрямства харадрима: взревев, как бык в мартовском загуле, что, кстати, было недалеко от истины, он бросился на меня в новой атаке, и пришлось спасаться позорным бегством, рванув к одному из ревущих мумаков. Животное показало всё своё наплевательское отношение к тому, за кого сражаться, лёгким движением заключённых в шипастые браслеты ног затоптав моего обидчика, но и мне самой пришлось несладко: увернуться от колонноподобных задних конечностей «слонопотама», надеясь, что он не испражнится сию секунду мне на голову — та ещё задача.
Оказавшись, наконец, на свободном пятачке среди всего этого безумия и понимая, что уши заложило настолько, что, наверное, уже никогда не услышу ни одного звука, я снова принялась искать взглядом своих и даже к недолгой радости нашла: не так далеко отсюда, на возвышающемся над Андуином холме, окружив себя кольцом щитов, собрались рохиррим. Биться против мумаков они не могли: слишком бурно на этих исполинов реагировали скакуны, но, похоже, решили обороняться до последнего. Радость была недолгой, потому что мне было ни за что не добраться до них, а значит, придётся продолжать сражаться вместе с витязями Гондора, которые продолжали упорно и хладнокровно теснить пехоту Харада.
Совсем рядом раздался яростный крик Боромира, сумевшего прикончить очередного черепоносца, и, решив, что возле Маршала всяко безопаснее, да и погибнуть в случае неудачи всё же почётнее, я уже больше не отходила от спасшего меня от орков отряда. Казалось, сражению не видно конца, руки, одеревенев, уже не чувствовали меча, и приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы удержаться и не пасть перед полчищами Врага, дивизии которого были неисчислимы и словно вырастали из-под земли. Лёгкие от нехватки кислорода горели огнём, каждый вдох, каждый новый удар давались всё с большим трудом, и уже не было гордости, а лишь глубокая благодарность, когда изредка кто-нибудь из гондорцев толкал к себе за спину, давая короткие мгновения передышки.
Именно в одну из таких минут я и увидела причаливший к пристани разномастный флот. Ох, как были рады ему орки и харадримы, да только я ещё больше. Это, наконец, пришёл с помощью Арагорн, и эта помощь была необходима, как воздух. Со стен Минас-Тирита донёсся рёв труб, призывающий воинов укрыться на втором ярусе. В городе явно решили, что это нападение пиратов Умбара, но стоило над одним из кораблей взвиться стягу с Белым Древом, как паника улеглась, а уже вскоре на пристань начали высаживаться следопыты, ополченцы южных провинций из Лебеннина и Ламедона и устрашающее воинство тёмных призраков. От подобного зрелища можно было поседеть в одну минуту, и всё же перевес был теперь на стороне защитников Гондора, и это не могло не вселять в душу надежду и радость. А с надеждой стало легче сражаться и гнаться за орками и троллями, которые, отступая, норовили укрыться в полосе леса. Да только кто же им позволит?! Час, и поле боя превратилось в место скорби, усеянный трупами могильник, в котором искали своих, чтобы живых или мёртвых забрать подальше от тел врагов. С трудом передвигаясь под свинцовой тяжестью доспехов, убрав в ножны меч и всё ещё не веря, что жива, я тоже пыталась искать, но глаза слезились от пота и гари пожарищ, едва ли позволяя рассмотреть хоть что-то.
— Можешь снять шлем, он велик тебе, как и прочая амуниция, — предложил всё ещё находившийся рядом Боромир, который ещё минуту назад отдавал приказы своим витязям, а теперь словно ссутулился и постарел, видя сколько вокруг нас погибших воинов, которые до последнего вздоха защищали государство наместников. — Снимай, уже нечего опасаться.
— И даже гнева? — взявшись за кожаное крепление под подбородком, мечтая избавиться от тяжёлой, надоевшей железяки, от которой нещадно болела шея, я всё же сомневалась в том, стоит ли открывать своё лицо.
— Ты храбро сражался, и несмотря на юный возраст проявил завидную отвагу, так от чего же мне гневаться?
— Надеюсь, слово гондорского наследника нерушимо, — сняв, наконец, шлем, я упрямо взглянула в зелёные глаза витязя, читая в них недоумение, неверие и, наконец, гнев, который он обещал не проявлять.
— Несносная девчонка, нет на тебя управы у Сенешаля? — помня, что обещал не упрекать, Боромир прикоснулся ладонью к моей влажной от испарины щеке, и этого полного доброты жеста хватило, чтобы из глаз хлынули так долго сдерживаемые слёзы усталости, боли, отчаяния и страха. Я и сама не заметила того мгновения, когда он обнял меня, только, уткнувшись лицом в его сокрытую латами широкую грудь, пыталась сдержать рвущиеся из сорванного, саднящего горла рыдания. — Полно, девочка, ты всё выдержала, теперь поздно проявлять детскую слабость.
— Мне нужно найти друга, — лишь через несколько долгих минут мне удалось немного успокоиться и перестать заливать солёной влагой его доспехи. — Друзей…
— У меня тоже их здесь немало, и хотелось бы верить, что хоть кого-то из них смерть пощадила.
Вместе мы, как и множество других воинов, долго бродили среди изуродованных тел людей, орков, троллей и скакунов, осматривали покореженные орудия и тараны, помогали гасить догорающие пожары; и если Боромиру выпало найти многих своих витязей, и он то и дело отдавал приказы оттащить павших или отнести в Палаты исцеления раненых, то мне везло или не везло, не знаю: подруги и хафлинга нигде видно не было. В душе росло отчаяние, а серый пасмурный день ближе к вечеру становился всё сумрачней, когда слух резанул глухой, гортанный крик. Обернувшись на него, за громоздкими телами нескольких сражённых мумаков я заметила, как в воздухе взметнулась копна золотистых волос. Дыхание перехватило, а ноги, не разбирая пути, понесли туда, где кажется была та, которую я искала. Нужно было бы помнить обо всём, но разве это возможно, когда после пережитого разум просто отказывается понимать хоть что-то? Так было и в ту минуту. Повесть профессора была напрочь забыта, а сердце ухнуло вниз, стоило увидеть упавшего на колени Эйомера, в отчаянии прижимавшего к груди бледное, бездыханное тело сестры. По смуглым щекам катились слёзы от рыданий, которые он даже не пытался сдержать или скрыть, широкие ладони метались по тонкому, безвольному телу в поисках ран, и было лишь одно стремление: помочь, разделить горе. Но стоило мне подойти ближе, как рохиррим поднял стеклянные от влаги и горя глаза, и той ненависти, что в них отразилась, хватило бы, чтобы убить, растерзать в клочья.