Страница 41 из 88
Страх, что нас разоблачат, был очень велик, ведь из памяти до сих пор не стёрлись слова Конунга, что я унизила его воинов своим участием в схватке на пути к Хельмовой Крепи. Видит Бог, мне не понять чем, но сейчас приходилось вздрагивать от каждого голоса и надеяться только на то, что никто не станет достаточно пристально рассматривать мою облачённую в доспехи фигуру. Даже Эйовин в этом отношении выглядела посолиднее, но ей-то массивности придавали высокий рост и сидящий впереди в седле, тщательно скрытый складками тёплого плаща Мэрри. Доспехи были непривычно тяжелы, что заставляло то и дело вздыхать о тёх лёгких и прочных, которые остались теперь уже в прошлой жизни. Как же это удивительно — быть современной девчонкой, которая ещё совсем недавно сидела ночами напролёт в Твиттере, ходила с подругами в кино и лихачила на своём автомобиле по загородному шоссе, а теперь вот едет на войну и боится, как бы в ней не распознали особу слабого пола. Я, конечно, так же далека от феминизма, как тихая морская гавань от луны, и всё же ночное светило будоражит гавань приливами, а меня, порой, свободолюбием. Ну и куда подевалось это свободолюбие, стоило влюбиться во властного, заносчивого рохиррима? Почему теперь я так страшусь его гнева и осуждения, хотя знаю, что поступаю верно, и если он попытается наказать меня, то будет совершенно несправедлив? Впрочем, не время сейчас думать о наказании и справедливости, так же как и вспоминать об опаляющей страсти Сенешаля и его дурманящих поцелуях. Впереди жесточайшая бойня, исход которой мне доподлинно известен только теоретически, а точнее неизвестен совсем. Нужно сосредоточиться на реальной оценке своих возможностей, а не пытаться глазеть на главу колонны витязей — она всё равно так далеко, что Эйомера отсюда не увидишь. И так даже лучше. Любопытно, что будет, когда на заставе, оставшейся далеко позади, обнаружат, что племянница Тэйодена, малорослик и целительница загадочным образом испарились? Пошлют ли гонца к Королю или решат не отвлекать в такой момент и займутся поисками сами? Об этом, в любом случае, лучше не думать, иначе начну ёрзать в седле и оглядываться, а привлекать к себе внимание категорически нельзя. Особенно сейчас, когда совсем недалеко раздался голос Кайла. Ну и какая нелёгкая его принесла?! Не оглядывайся, Лютиэнь, не оглядывайся!
Не выдержав, я всё же оглянулась, чтобы проверить, нет ли рядом с воином Эрвина, который быстрее друга мог бы опознать мою Талу, но Господь был пока милостив. Что ж, благодарение небесам и за малую заботу.
Стоило приметившей моё движение Эйовин тихо шикнуть, как я выпрямилась в седле и уже не смела проявлять любопытство так открыто.
Вскоре холмы и пригорки закончились, и мы въехали в глубокую, звенящую ручьями долину. Она была необычайно красива в момент пробуждении юной весны: на невысоких кустарниках набухали почки, а между узловатых корней распускались голубые первоцветы и солнечные лютики. Хотелось возмущённо кричать и браниться, когда жеребцы витязей втаптывали хрупкие цветы в густую жижу из глины и последнего таящего снега, но этого тоже никак нельзя было делать. Оставалось закусить губу и, чтобы отвлечься, вслушиваться в звонкое пение засевших в ветвях лиственниц птиц. Выход из долины показался, когда солнце уже клонилось к горизонту, за ним открывались бескрайние поля, которые в глубоких сумерках сменились густым кленовым лесом. Привал показался мне ужасно коротким, спать вдали от костра в железной амуниции было неудобно и холодно, к утру всё тело затекло и невыносимо болело, но лишь только сквозь крючковатые нависающие ветви пробились первые рассветные лучи, как пришлось вновь садиться в седло и, кутаясь в отсыревший за ночь плащ, продолжать путь. Да уж, походная жизнь совсем не была желанным приключением, скорее это борьба за выживание, в которой уже не чувствуешь холода и голода, от мужской ругани не сворачиваются уши, и не ёкает сердце, а всё, чего хочется — это выпить крепкий горячий кофе и забраться под пушистый плед. Ну вот, всего сутки, а мысли уже о несбыточном, о том, чего в любом случае мне уже никогда не испытать. Путь к Мёрзлому Рогу теперь казался прогулкой; прижимаясь к тёплой шее Талы, которая по-любому отдохнула лучше меня, я старалась не сомкнуть век, не погрузиться в глубокий сон. Впрочем, взбодриться и втянуть скрытую шлемом голову в плечи вскоре всё же пришлось: это заставил сделать Эйомер, решивший объехать войска, чтобы осмотреть и подбодрить воинов речами. Как же он силён и вынослив, как хочется приникнуть к родной груди и только слушать зычный, глубокий голос! Но нельзя, нельзя об этом думать! Как и о том, что возможно мы едем на верную гибель. Нужно сохранять оптимизм, только где его взять, когда зуб на зуб не попадает? Безмерно радуясь тому, что Сенешаля позвал Хама, и он так до нас и не доехал, я глубоко вдохнула морозный воздух, решив, что пока всё складывается не так уж и плохо; было бы гораздо неприятнее, если бы рохиррим всё же добрался до хвоста колонны.
День так и прошёл в движении по узкой дороге под кленовым пологом, сменяющимся редкими просветами и лужайками, а когда стемнело, и настало время очередного привала, мы с Эйовин и Мэрри всё же решились отвоевать себе маленький пятачок у весело полыхающего языками пламени костра и вскоре, наевшись густой горячей похлёбки, сомлев, заснули, тесно прижавшись друг к другу. Сквозь подступающий сон я услышала, как кто-то из воинов заметил, что совсем мальчишек понабирали в поход, но было уже всё равно — по продрогшему до костей телу, наконец, разлилось долгожданное тепло, и хотелось только одного — забыться в окутывающей, словно кокон, дрёме.
Приказ подниматься прозвучал в этот раз задолго до того, как небо окрасила алая заря: явившийся к Конунгу вождь лесного племени пообещал провести нас старым трактом в обход контролируемой лазутчиками Врага дороги, и правитель Марки, не долго думая, согласился на его помощь. А вот лучше бы открытое голосование провёл. Зевая, с трудом понимая, что происходит, я уже вскоре оказалась в седле, и, пытаясь ни на кого не наехать в потёмках, которые решили не нарушать светом факелов, тихо сетовала на то, что тут нет демократии. Совсем никакой демократии! Один решил, остальные дружно ринулись выполнять, а как же сон и отдых?! Но на ум приходили лишь слова Шекспира: «Мечты, мечты, где ваша сладость?», и напрашивался ответ: «Поменьше мечтай, не в сказку попала».
Ночные часы казались бесконечно долгими, путь длинным, а мгла непроглядной, но когда я уже начала подумывать, что это просто приснился кошмар и не желает отпускать из своих объятий, как далеко впереди полыхнули огни. Яркие столбы пламени были подобны беснующимся демонам разрушения, гул пожирающего все вокруг огня пока не был слышен, а сами они пока еще были отражением на доспехах едущих впереди воинов. Но уже вскоре, стоило нам выехать из леса и преодолеть заросшее высокой сухой травой поле, перед нами предстал весь ужас разыгравшейся в Гондоре бойни.
Мы опаздывали.
Непоправимо, ужасающе опаздывали.
Опаздывали спасти, опаздывали погибнуть.
Опаздывали объединить свои силы с защитниками Минас-Тирита, чтобы сплотиться против общего Врага.
А Враг бесновался как безумец в ночь полнолуния.
Только не было ночи: это мордорская Тьма полонила мир, застелила его своим сизым туманом, горьким дымом.
Пробитые огненными снарядами стены Белого Града полыхали так неистово, словно пытались призвать на помощь ясный день; широкое поле было заполнено горами трупов людей, орков, троллей, лошадей и варгов; земля превратилась в кровавое месиво, на котором всё ещё отчаянно бились с вражьей ратью разрозненные группы рыцарей.
От оглушительных криков, лязга металла и гула получившего богатую пищу огня закладывало уши, но громче всего прочего прозвучал голос Конунга, призвавшего свой эоред ровняться боевым строем.
Натянув поводья рванувшей вперёд Талы, я выслушала ругань в свой адрес воинов, в крупы жеребцов которых она чуть не вписалась. Мы с Эйовин обменялись взглядами: в узких прорезях шлема мы видели лишь глаза друг друга, но именно в эту минуту давали обещание верности и прощались — ни одна из нас не могла предсказать, что будет с нами уже через полчаса. А Тэйоден, неумолимо торопя время, уже выкрикивал боевой клич. Вторя ему, витязи Рохана подняли свои копья и мечи и, понукая жеребцов, во весь опор лавиной ринулись вперёд.