Страница 33 из 88
========== глава 17. Не подходи ко мне, я обиделась ==========
Горькие слёзы утопили сознание в пустом, наполненном отчаянием сне, он затянул в себя, словно серая, полная болотной жижи яма, лишь громкий настойчивый стук заставил вынырнуть на поверхность. Поднявшись с постели, удивляясь тому, как темно в комнате, я, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону двери и сдвинула щеколду.
— Лютиэнь, ну сколько же можно спать? Я думала, ты поможешь мне внизу, я совсем с ног сбилась с приготовлениями, — проскользнув мимо меня, Эйовин подошла к столику у окна и ловким движением зажгла свечу, я пока не научилась так орудовать кремнем. — Что случилось?
Под взглядом всплеснувшей руками рохирримки я почувствовала себя совсем жалкой. Опухшие веки больно резало, от потрясения и подступившей слабости кружилась голова, наверное, и выгляжу ужасно.
— Ты заболела? — бросив на кровать принесённый свёрток, девушка прижала ладонь к моему лбу. — Жара нет, что у тебя болит?
— Всё в порядке, честно, — не желая говорить, что поверила её брату, который в очередной раз лишь жестоко посмеялся надо мной, я прикоснулась к белому, расшитому речным жемчугом платью подруги. — Ты очень красивая.
Эйовин и впрямь сейчас была необыкновенно хороша: стройный стан облегала тонкая, лёгкая ткань, светлые волосы перехвачены золотой лентой, милое лицо разрумянилось от хлопот и предвкушения праздника, вот только в голубых глазах плескалась тревога, которой я совсем не хотела.
— Ты плакала, — она едва уловимым движением на мгновение дотронулась тонкими пальцами до моих влажных ресниц. — Это всё из-за погибших в битве? Да? Прости меня, ты совсем ещё дитя, а я так закрутилась в делах, что не нашла времени поговорить, утешить.
— Разговорами не вылечишь каждую душу, поверь, на это просто не хватит сил, — как же хочется лечь обратно в кровать и снова забыться в зыбком сне, но, чувствую, не судьба.
— Вылечим, сегодня обязательно получится, — пообещала Эйовин, снова берясь за свёрток. — Скоро начнётся праздник, уверена, тебе на нём понравится.
Увидев, как она развернула алую тунику, я едва дар речи не потеряла: одежда, конечно, красивая, но разве обязательно одевать меня так ярко, чтобы было видно из любого конца залы? К тому же там будет Эйомер, поэтому спускаться совершенно не хочется, терпеть его отчуждение нет никакого желания. Впрочем, Эйовин проявила истинно рохирримское упрямство, заявив на все мои жалобы на плохое самочувствие, что останется со мной и будет упорно лечить всеми известными ей припарками, если я решу пропустить торжество. Отчётливо понимая, что тогда сюда заявится её братец, исключительно чтобы выяснить, в чём, собственно, дело, и предложит ещё и своё лечение, я вынуждена была сдаться. Впервые за время, прошедшее с той памятной ночи, посреди которой я оказалась во дворе Медусельда, мне пригодилось моё белое дизайнерское платье: его тонкая ткань красиво сочеталась с туникой, а скромное декольте очень неплохо смотрелось под треугольным вырезом.
Присев на сундук, пока Эйовин расчёсывала мои волосы, я любовалась красиво вышитыми бархатными рукавами, а в груди уже закипал гнев: в самом деле, почему я должна прятаться? Чего мне бояться? Разве я его целовала, а потом даже поздороваться не соизволила? Нет. Это Эйомер перешёл все допустимые границы, именно он целовал меня в ту ночь, а теперь даже взглянуть в мою сторону не желает. Я ведь не совершила никаких тяжких преступлений, и не заслужила ни наказания, ни уроков в воспитательных целях. Он запер меня в темнице, в которой я едва не погибла, разве этого не достаточно, чтобы искупить вину за непослушание? Зачем ещё унижать, ведь сам однажды намекнул, что скорее светлячки появятся в стужу, чем он обратит на меня внимание. Это было хотя бы честно. Впрочем, я тоже хороша, почему поверила, откликнулась, размечталась? Почему повела себя столь наивно и доверчиво? Он — принц Марки, а я здесь обычная девчонка без рода и племени, чувства которой, похоже, даже уважать не нужно. Правильнее было оттолкнуть его, а не пылко отвечать на ласку, но в те минуты я не могла не верить ему. Сама виновата. Теперь есть лишь два пути: либо покинуть Медусельд и Эдорас, либо отгородиться от Сенешаля ледяной стеной молчания. Идти мне некуда, так что остаётся только второй вариант, и начинать нужно прямо сейчас. Конечно, трудно игнорировать его в обстоятельствах, когда хочется наговорить кучу «любезностей» и огреть подносом по белобрысой голове ещё сильнее, чем Гриму, но придётся потерпеть. Нужно же показать этому самовлюблённому ловеласу, что у меня есть гордость, и что впредь ему не стоит даже приближаться ко мне.
Застегнув на талии тонкий серебряный поясок, который вместе с туникой принесла Эйовин, я вслед за ней вышла из комнаты и направилась к лестнице. Настроение было скверным, и вряд ли оно улучшится на пиру, посвящённому славе павших воинов, но не пойти нельзя, иначе это будет воспринято как неуважение. Голова всё ещё болела от слёз и переживаний, поэтому пришлось крепко держаться за перила, чтобы не скатиться кубарем по ступенькам. Снизу доносился гул голосов, а когда мы вошли в зал, то я поняла, что такое настоящий роханский размах: накрытые белыми расшитыми скатертями столы ломились от обильного угощения: сыров, колбас, паштетов, запечённых поросят, блюд с отварным картофелем и жареными куропатками, фруктами и пирогами. Похоже, повариха с кухарками расстарались на славу, да и винные погреба, судя по всему, неиссякаемы: ни разу ещё не видела столько кувшинов с вином и бочонков эля за раз. Всё правильно — упьёмся в хлам, поминая павших.
Пробираясь среди шумной толпы витязей и горожан, я вслед за Эйовин подошла ближе к трону Конунга, который о чём-то переговаривался с Арагорном, Гэндальфом и… Эйомером. Дыхание перехватило от того, как потрясающе он сейчас выглядел: наконец-то искупался и привёл в порядок волосы, великолепно пошитый камзол сидел как влитой на мускулистой, подтянутой фигуре, выглядывающая из-под него белоснежная рубашка оттеняла смуглую кожу. Красив, как картинка; наверное, специально приоделся, чтобы охмурять пришедших на праздник девиц. Интересно, многих перелапает по тёмным углам? От вспыхнувшей ревности потемнело в глазах, но прав на него у меня никаких нет, так разве позволительно возмущаться? Испугавшись, что он обернётся и прочтёт все мысли по моему побледневшему лицу, я спряталась за спину Эйовин, подмечая, что это уже вошло в привычку, и взглянула на Тэйодена, который поднялся, чтобы произнести речь, восхваляющую воинов, положивших свои жизни на алтарь победы в Хельмовой Крепи. Он был хорошим оратором и сумел искусно сплести события минувшего прошлого и прежних побед с нынешней, упомянув о том, что, только питая свои сердца храбростью, можно одолеть Врага, и потомкам Эйорлинга это всегда было и будет под силу. Едва он закончил, присутствующие мужчины подняли кубки во славу погибших, а затем начали рассаживаться за столы.
Присев рядом с потянувшей меня за собой Эйовин, хотя хотелось, конечно, поближе к дверям, я старалась не отрывать глаз от тарелки, в которую положила немного картофеля и кусочек мяса. Аппетит так и не появился, но поесть было нужно, иначе желудок разболится ещё сильнее, чем сейчас. По мере того, как разливалось по кубкам вино, разговоры становились всё более шумными, вскоре зазвучала и музыка. Невольно оглянувшись в поисках залихватски наигрывающего волынщика, я заметила тех самых, казавшихся мальчишками, хоббитов: они увлечённо рассказывали что-то нескольким витязям за соседним столом, а те, посмеиваясь, подливали им эль. Почему-то это вызвало улыбку, да и радостная атмосфера праздника поднимала настроение. Было интересно слушать о воинских подвигах рохиррим, их легенды и песни, которые вскоре стали одну за другой затягивать воины. Глубокие сильные голоса проникали в самое сердце, затрагивая в нём потаённые струны и заставляя забывать обо всём, что терзало ещё совсем недавно. Конечно, боль никуда не ушла, но ведь я не гарпия, чтобы долго злиться, ревновать и ненавидеть. Всем переболею, всё выдержу, а сейчас, в редкие минуты веселья, не время для печали. Почувствовав, как ноги коснулось что-то мягкое и влажное, я приподняла скатерть и заглянула под стол: там расположилась большая чёрная собака с целым выводком лохматых щенят, один из которых и пытался попробовать на вкус мою тряпичную туфлю. Взяв с одного из блюд аппетитную колбаску и пользуясь тем, что Эйовин занята беседой с сидящим напротив нас Хамой, я аккуратно скользнула под стол и начала угощать довольно виляющее хвостами семейство. Накормив последним кусочком щенка, которому так понравились мои туфли, я присела на пол и прижала его к груди, рассмеявшись, когда он, тявкнув, уткнулся носиком в мою шею. На душе стало совсем легко, и отчего-то вспомнилось, как отец привёл в дом овчарку, которую забрал из приюта для бездомных животных. Она была уже немолода и прихрамывала на переднюю лапу, но для нас с братом не было лучшего подарка, чем верный четвероногий друг. Целых семь лет она согревала наш дом своим теплым верным сердцем, потом, когда пришлось с ней проститься, у нас появился мастиф. У этого маленького комочка в моих руках, конечно не было и следов какой-либо породы, но отчего-то своим мокрым носиком он напомнил мне о доме и былом, таком простом счастье. Вокруг звучали музыка и нескончаемые разговоры, а я сидела среди щенков и множества ног и выбираться обратно совсем не хотелось, как когда-то в детстве, когда на Рождество съехались родственники: за праздничным столом они засиделись глубоко за полночь, мне же было всего четыре года и хотелось одновременно спать и слушать их разговоры. Я тогда нашла очень простой выход — забралась под стол и свернулась клубком на мягком ковре. Эту хитрость очень быстро обнаружил папа и, пожурив, отнёс в постель. Ну, а сейчас вряд ли кому-то есть дело до моего отсутствия, скоро захмелеют так, что начнут не только петь, но и отплясывать.