Погребальная похоть

Понаблюдав за ней с минуту, он водрузил ноги на край лавочки, свернулся калачиком и прилёг на рюкзак, лежащий меж ники, как на подушку. Вскоре раздался звук подтверждающего смс о том, что машина в пути. Он всё также лежал.

— Эй, ну хорош, — погладила она его за волосы, — неужели самому не противно?

— Мне космически безразлично. По правде, мне ужасно хотелось помыться только когда я из Ховринки вылез. Учитывая ещё все давешние потные поездки между вагонов и беготню от контров... Я был довольно не свеж – в старом камуфляже, который вообще выкинул.

— Но сегодня же ты не воняешь, — хитро заметила она, — так стало быть, заселялся таки в отель, да?

— А вот и нет, — уселся он обратно, как праведный гражданин, — не с первой попытки, но мне удалось помыться по сути примерно также, как наполнить этот рюкзак шоколадками! — Света посмотрела на него с оторопевшим видом. — Я вычитал об этом на одном специфическом форуме. Суть в том, чтоб найти дешевый отельчик, и просто с невозмутимым видом пройти внутрь. Ох, карта бы мне очень пригодилась тогда, но видимо потом я оказался недалеко от какого-то вокзала, и сразу несколько заведений в пределах часа обошел. Так вот, где-то сразу встречали, где-то окликали, и приходилось разворачиваться. Только в одном охранник сидел, представляете? И наконец в четвертом, штоле, или пятом, к которому я вышел через полдня только, на ресепшене никого не оказалось. Ну и я мигом по лестнице, а там на втором этаже слышу голоса, один так спокойно что-то объяснял – я заподозрил персонал и тихонько на цырлах поднялся выше, а там и свободный душ обнаружился. Хорошо так помылся, уж пользуясь-то случаем, неспешно.

Света смеялась.

Через несколько мгновений в далеке слева показался деловито повернувший автомобиль.

— А пока будем ехать, можно ознакомится с твоим дневником?

— Пожалуйста.

Он шустро достал и передал книгу. К тротуару причалил блестящий чернотой седан известного немецкого производителя. На какую-то долю секунды шофёр, мужчина в костюме тройке и с благородной сединой, не смог-таки утаить удивления, но уголками губ улыбнулся и даже вышел поприветствовать, распахнул заднюю пассажирскую дверцу перед юной леди. Она учтиво кивнула. Юзернейм занял место позади водителя. В машине Света объявила:

— Будьте любезны, прокатите по садовому. Мы не спешим.

«Пожалуйста, как пожелаете», — ответил шеф, и повозка плавно тронулась. Света включила иллюминацию и раскрыла чтиво.

Йус силился не засыпать, посматривая то в окно, то на сосредоточенную над его многолетними страданиями прекрасную спутницу, оккультную любовницу, метафизическую владычицу и просто алхимическую сестру. Долго она не выражала никаких эмоций, а он догадывался, что читать такое с каменным лицом должно быть нереально.

Значит, чего и следовало ожидать, — предполагал он, — решила начать с пролога и последующих анализов детства на наличие счастья и дотошных ретроспекций школьно-студенческих времён. Благо, что получилось не затянуто, насыщено и обличающе.

Он отвернулся к окну. Садовое, чем бы оно ни являлось, впечатляло своей громадой и едва уловимым духом середины двадцатого века, благодаря встречающейся, среди прочего, архитектуре того времени. Послышался шелест страниц. Стихло. Через несколько мгновений Светлана вдруг тихонько засмеялась, что послужило короткой переглядке – и она отметила этот момент, или, быть может, всё прочитанное, самым что ни на есть реальным пальцем вверх.

Интересно, что вызвало смех? Фетишистско-пунктуационная игра слов о дальнейшей судьбе очаровательных туфелек, обнаруженных на окне в подъезде («дрочить нельзя оставить») ; или какая-нибудь из кучи шуток аутоэротического характера, например, про пенис, сам по себе вытягивающийся антенной для ощущения вибраций нескончаемого мирского траха? Впрочем, и ядовитой самоиронии было хоть отбавляй. Да чего там только не было – он не удивился бы, если б она вдруг выбежала из остановившейся на светофоре машины.

Она пролистала дальше и встретила любопытный заголовок – "Старый Единорог и терновый венец одиноких ночей", первый абзац гласил:

«В моей памяти хорошо сохранились те детские (или потусторонние?) мировосприятия, когда казалось, что на земле происходит что-то... Достойное. Смотрите, когда-то давно предки человека сообразили (скорее из практических, нежели эстетических побуждений) укутываться и фиксировать на теле какие-нибудь лохмотья. Постепенно люди придумали всевозможные одежды и строгие костюмы, в коих они выглядят важно и величественно. И точно так, будто бы нет у них между ног ничего такого. И это делает их, в детском сознании, ну очень возвышенными. Можно же забыть на секунду даже о своей собственной пипке и предположить, что ни у кого ничего нет? Нужно! Это очень приятно предположить, я бы даже сказал "лампово". Возможно, неврастения довела до того, что в иной момент вся генитально-сексуальная (первопричинная) сущность бытия так сильно заглушается для защиты моей исхудавшей психики, что я действительно воспринимаю всех людей какбы роботами, не-сексуальными объектами; наделяю их каким-то высшим смыслом, той самой, никогда и не существовавшей достойностью».

Дальше текста было ну очень много, и Светочка перевернула стопку страниц. Обнаружилась заметка "Половая трагикомедия":

«В действительности, если абстрагироваться и беззаботно прикрыть веки, всё это – мерзко и смешно. Какие-то, чёрт подери, промежности. Гениталии. Вожделение. Обычные животные инстинкты. Однако, самими двуногими общепринято было, что всё это норма – часть здоровой и полноценной жизни. Хуже того, это было форсированное воздействие некоторых процессов самого, что ни на есть, вшитого в подкорку, скрипта генерации на эту многострадальную планету новых пользователей.

Всё это так нелепо, что не хочется верить. Почему-то нельзя было позволить человеку существовать как-то иначе, задумано было вот это вот – письки, сиськи, гормоны, одиночество, порнография, отчаяние, мастурбация, алкоголь, бритвенные лезвия, нейромедиаторы, эскапизм»...

Из нескольких следующих текстов её впечатлила запись, озаглавленная как "Скорбь Генитального Естества":

«Я ничто, только ощущение постоянного вневагинального холода. Внеобъятной стужи. Неподзорного мороза.

Я ничто, только суперзаряженный генератор высоких чувств, уносящийся на холостом ходу в сумасшествие.

Я ничто, только катастрофическая противоположность всем хомосапиенсам.

Возможно, я только вера в энное число милых девочек, похотливых самок, блудливых женщин, кои были бы счастливы погружаться со мной в разнообразные глубины разврата – цепляясь за эту крохотную надежду, словно за колечко в пирсингованном капюшоне клитора, я болтаюсь под иллюзорной негой над унылой бездной бытия.

О головокружительный, бесконечный вселенский трах, смилуйся! Не надо мне монашества, не нужно мне кастарции! О Мир Секса, я – брошенное дитя Твоё, буду смиренен. Я буду входить в Тебя, астрально, через милых девочек в сновидениях. Я буду сидировать раздачи на порнолабе. Незаметно, я всегда буду где-то рядом, такой невольно противоположный, как отражение в луже».

На автора, тем временем, напала какая-то сказочная, томительная блажь. Просто он очередной раз обратил внимание, осознал и принял на веру, что вокруг, на самом, мать его, деле, происходит нечто невероятное! Казалось, что если попросить «шеф, давай на взлёт» – у автомобиля выросли бы такие же чёрные, из металлических чешуек, драконьи крылья, и они спокойно полетели бы куда-нибудь в Дубаи, где были бы почётными гостями и членами жюри всемирного конкурса "Андрогин Вселенной", где раздавали бы высшие баллы своим даркушным, олдскульным и пансексуальным товарищам; а потом началась бы массовая оргия и попойка, распространяющаяся в самолёты – битком набитые фрикоидной порноармией аэробусы! И особые дивизии боевых агендеров в чёрно-розовом камуфляже покоряли бы Амстердам, Берлин, Париж, Прагу, Мадрид, Квебек и Сан-Франциско, и был бы большой праздник, свободная любовь, самореализация! Мир и любовь! А потом он проснулся бы в своей кровати, в компании бонга, каких-то пустых пакетиков, бутылочек от декстрометрофана, и всё встало бы на свои места.