Страница 8 из 39
Таким образом, вырисовывается следующая картина: в Сибири – культ посланника Тенгри и учителя шаманов Орла-Меркита, в Средней Азии – культ суфийского святого Орла-Буркута, в котором просматриваются черты пастушеского божества и Первошамана, многие легенды о Буркуте совпадают с казахскими легендами о Коркуте – особенно легенды о борьбе со смертью, о соперничестве с Мусой-Моисеем, о привилегированном положении перед Богом.
Чтобы правильно оценить эту картину верований разных тюркских народов, необходимо включить ее в более широкий контекст: Буркут-Меркит (в некоторых вариантах Мать Хищная Птица, Алып Каракус, Самрук, Шынырау и т. д.) представляется сидящим на вершине Мирового Дерева, на ветвях которого находятся гнезда. В них Орлица высиживает и воспитывает души будущих шаманов, по некоторым версиям, в гнездах отдыхают и души еще нерожденных детей перед приходом в наш мир [39]. Большинство исследователей, в том числе наиболее объективных, в этой мифологеме птицы на вершине Мирового Дерева, растущего на вершине Мировой Горы, усматривают передне- или южноазиатское влияние, указывая, например, на сходство этого образа с образом птицы Симург (в казахских сказках Самрук), сидящей на вершине дерева Туба на горе Каф, а также с вылупившейся из волшебным образом сотворенного на вершине Мировой Горы Кайласа яйца и ставшей учителем Первого Шамана птицей Гарудой в индотибетской мифологии (через ламаизм).
В исламском эзотеризме Симург характеризуется как «самый старший из детей самого Творца» [40], высший в иерархии ангелов, непосредственно участвующих в организации низшего, «тварного», мира. В гнезде Симурга в образе сокола пребывают человеческие души до их материального рождения. «Птица Симург отождествляется в исламском эзотеризме со святым Духом, с духовной основой реализации. В христианском эзотеризме аналогом Симурга является символ Голубя [41]. В «орнитологическую» тематику вписывается и сын древнеегипетского верховного бога Осириса соколиноголовый Гор-Ахут, созвучие имени которого с именем Коркута отметил О. Сулейменов в книге «Язык письма».
Птица-Громовержец североамериканских индейцев не только мечет молнии и производит крыльями гром, несет с собой дождь, как Меркит-Самрук и туркменский уже антропоморфный Буркут. Она связана «со Скалой, которая является «ангельской» или «полубожественной» персонификацией космического аспекта» [42] Птицы. Это позволяет напрямую соотнести ее с эзотерическим Коркутом, первой ипостасью которого является Камень.
Если отбросить некоторые терминологические нюансы, Коркут как ипостась Тенгри, созидающая этот мир, может быть отождествлен с Симургом. То есть, наряду с эзотерическим представлением о неантропоморфном Коркуте, имеющем семь ипостасей, и экзотерическим фольклорным представлением о мудром старце – Первошамане, Сказителе, Пророке, Создателе кобыза, существовал, возможно, в очень отдаленные времена символизм Коркута – Орла, Посланника Тенгри, гнездящегося на вершине Мирового Дерева. Выше уже говорилось, что текстуальный анализ Ветхого Завета позволяет представить Дух Господень, витающий над хаосом во время творения, именно как птицу (что заставляет вспомнить архаичные космогонические мифы тюрков о водоплавающей птице, создающей твердь на поверхности океана из ила или своего пуха). В образе Орла-Меркита, а также казахского покровителя шаманов и музыкантов, Коркут является основой духовной реализации.
Сибирский Меркит иногда предстает как Мать Хищная Птица. Вообще, в фольклоре речь идет о самке, высиживающей яйца и вскармливающей птенцов. Так и Святой Дух, поверхностно воспринимающийся как мужественный аспект, в соответствии с разработками христианских теологов представляет в некоторых ситуациях, в частности в непорочном зачатии, женственный, небесно-материнский аспект. «…Святой Дух выполняет скорее «женскую», «материнскую» функцию в Рождестве Богочеловека, снабжая Деву Марию особой парадоксальной возможностью нетварной природы» [43].
С учетом данных северо- и южноамериканских мифологических представлений, а также связи тюрков с североамериканскими индейцами, говорить о заимствовании тюрками идеи Птицы – ипостаси Бога, как это принято у европейских ученых, не приходится. Надо признать, что здесь мы имеем дело с еще одним осколком некогда общей для всего человечества традиции. Дж. Черчвард пишет, что «птицы как символы Творческого Начала Божества широко использовались» на континенте Му [44]. Этот символизм был распространен и среди американских индейцев, и в Великой Уйгурской империи, и на Гавайях, и в Индии, и в Египте. «Например, глаза птиц представляют собой уйгурские символы Солнца и Единого Божества»[45] (сравните с представлением Солнца как глаза Митры и казахское выражение «күннiң көзi» – «глаз дня» о Солнце).
Такие настойчивые попытки обосновать заимствование тюрками у индоевропейцев распространенной в Евразии, Африке, Северной и Южной Америке мифологемы хищной птицы – посредника между мирами, между Всевышним и людьми, лишь еще раз демонстрируют безнравственность и научную бесперспективность всякого рода «арийских», «европоцентристских» теорий. Если даже ограничиться рамками казахского фольклора, то мы находим целый спектр идей и образов, полученных в результате развития этой мифологемы. Они достаточно подробно рассмотрены С. Кондыбаем в Книге четвертой «Мифологии предказахов». Это и чисто сказочный, и реалистичный образ горного орла, становящийся в поэзии жырау символом врожденной устремленности ввысь, неизменности благородной внутренней природы, реализующей себя вопреки любым обстоятельствам (Нуртуган). Это и зафиксированный А. Диваевым этиологический миф о происхождении казахских гончих «тазы». Существует такая сказочная птица Ит Ала Қаз (Собака – Пестрый Гусь), гнездящаяся на вершинах мазаров, построенных на возвышенностях в безводных и безлюдных местах. Отложив яйца, Ит Ала Қаз навсегда покидает гнездо. Из ее яиц вылупляются щенки, большинство из которых погибает от жажды. Изредка выживает щенок, который превращается в крылатую гончую Кумай. Этот миф заставляет вспомнить и грифонов – крылатых «собак Зевса», стерегущих золото в стране гипербореев, и иранского Симурга-Сэнмурва – обитающего на Мировом Дереве «царя птиц» с головой и лапами пса, с крыльями и в рыбьей чешуе. Созвучие имен «Қумай» и «Умай» напоминает о тотемной природе собаки, о священном образе собаки-кормилицы в иранской мифологии и о ранней концепции О. Сулейменова, выводящего индоевропейское «собака/спако» из тюркского «iз бағар». По версии С. Кондыбая, слово «қаз» («гусь») некогда обозначало «птица» вообще. О символизме «ала» («пестрый») мы уже говорили выше, так что «Ит Ала Қаз» более точно было бы перевести как «Собака – Птица-Посредник». Мифу о небесном происхождении Кумай вполне соответствует благородный нрав чистопородной казахской гончей тазы (строгая моногамность и целомудрие, заставляющее пару убегать для случки за сотни километров от человеческого жилья, от чужого глаза), так что в повести М. Магауина «Смерть гончей» тазы символизирует мир уходящей в небытие традиционной казахской культуры.
Важное место в казахской мифологии занимает образ Алып Қарақұс («гигантская черная птица»), чьих птенцов спасает от дракона Ер-Тостик. У нее две головы – орлиная и человеческая. Размах крыльев ее таков, что всадник должен проделать месяц пути вдоль одного крыла, во время ее полета поднимается буря, солнце затмевается, слезы ее подобны дождю с градом, а Мировое Дерево прогибается под ее тяжестью. В благодарность за спасение птенцов она переносит батыра из мира иного в обычный мир, на поверхность земли. В основе этого амбивалентного образа лежит, по мнению Н. Шахановой, реальный, широко распространенный вид орла-могильника из семейства ястребиных [46]. Орел-могильник гнездится только на деревьях и охотится на птиц, мелкую дичь и змей, на основе чего, по-видимому, и формируется образ Алып Каракус, гнездящейся на Мировом Дереве и борющейся со змеями. С другой стороны, за орлом-могильником отмечена неблаговидная привычка воровать цыплят и кур, что вполне могло оформиться в суеверное представление об Алып Каракус, на шаныраке юрты подстерегающей возможность украсть душу новорожденного или роженицы, а также в сказках – в виде тучи, похищающей волшебных новорожденных жеребят с золотой гривой и серебряным хвостом. Разложение некогда единого в своей амбивалентности мифологического образа на уровне бытовых суеверий зашло так далеко, что для отпора Каракус считалось желательным присутствие в юрте во время родов беркута.
39
Элиаде М. Шаманизм. 1998, с. 41.
40
См. Сохраварди Ш.Я. Багряный ангел // Конец Света. С. 74. «Сын Творца» в данном тексте – метафора Ангела, сущности Высшего Мира, изошедшей непосредственно от Творца, без опосредующей инстанции.
41
Комментарии А. Дугина к тексту Сохраварди // Там же. С. 81.
42
Шюон Ф. Очевидное и тайна. М. 2007, с. 111.
43
См. Дугин А. Абсолютная Родина. С. 276.
44
Черчвард Дж. Древний континент Му. С. 128.
45
Там же. С. 129.
46
Шаханова Н. Мир традиционной культуры казахов. С. 22.