Вечное небо казахов

Чтобы выполнить поручение Бапы-хана, Ер-Тостик отправляется в путь, где к нему присоединяются поджидающие его «великаны и мастера подземного мира», обладающие разного рода сверхъестественными качествами. В индуизме есть представление о «сиддхах» – экстраординарных способностях, приобретаемых в ходе духовного роста – телепатии, левитации и т. п. В народном сознании сиддхи часто персонифицируются как духи и демоны. Человек не должен привязываться к сиддхам, иначе его духовный рост остановится. После того, как Ер-Тостик выполнил поручение, его друзья оставляют его.

О символизме трех арканов, натянутых поперек пути победившего в байге Шалкуйрука, во втором параграфе первой главы исследования «Мифоритуальные основания казахской культуры» было высказано предположение, проводящее параллель между этими арканами и нитью судьбы, а также тремя душами Шалкуйрука. Если учесть представления о том, что каждый из миров дарит живому существу одну из его душ, и о том, что душа и тело существа связаны между собой невидимой нитью, возможно, что арканы эти имеют отношение к символизму сутратмы – нити, связующей миры в индуизме [144]. Тогда три аркана можно было бы соотнести с тремя мирами. Шалкуйрук говорит Ер-Тостику: «Если я, разгорячившись в беге, порву все три аркана, то не смогу остановиться, и ты меня больше не увидишь. Если ни один из арканов не порвется, то я упаду на землю и умру. Если трехслойный аркан порвется частично, я смогу остановиться и даже если упаду на землю, душа опять вернется ко мне, не теряй надежду». То есть тулпар, который в некотором смысле представляет ипостась героя, его дух, обязательно должен порвать трехслойный аркан, но частично. Если символизм этого аркана действительно имеет отношение к нити, связующей миры, то слова Шалкуйрука можно толковать так. Поскольку речь идет об инициационных испытаниях, то герой (его ипостась – тулпар) должен преодолеть ограниченность, привязанность к плотному миру (и, возможно, миру форм вообще, ведь необходимо порвать один или два аркана). Если он не сможет порвать ни одного из арканов, то его ждет смерть (неудача в инициации символически означает привязку к миру плотных форм – миру смерти, гробнице). Если он порвет все три аркана, то в своем преодолении он уйдет за пределы трех проявленных миров, в трансцендентность, станет полностью недоступен.

В речи Шалкуйрука употреблено идиоматическое выражение «күдер үзбе», означающее «не теряй надежду». Но дословно оно означает «не рви кудер». По-казахски «күдер» – это замша. В толгау жырау ХVIII века Актамберды «Күлдір-күлдір кісінетіп», в котором выражается идеал жизни воина-кочевника, есть фраза: «Прицепив замшевый шнур, наденем ли мы камкап?!», где қамқап – драгоценный материал из шерсти. За ХIХ и ХХ века казахи настолько утратили воинские традиции, что многие фразы из устной литературы прежних времен, связанные с воинским одеянием, воинскими чинами и наградами, оказываются непонятными даже этнографам. Загадочный «замшевый шнур», о котором упоминает Актамберды-жырау, – это еще один забытый символ. Кстати, у некоторых североамериканских племен во время посвящения в воины юношам делали параллельные надрезы кожи на груди, через эти надрезы протягивали кожаные шнуры, которые привязывались к тотемному столбу (образу Мировой оси). В боевом танце посвящаемый должен был рывком отпрыгнуть от столба, чтобы привязанные шнурами к столбу полосы его кожи порвались. Не сумевший сделать это юноша считался не прошедшим инициацию и был обречен умереть у столба от голода и кровопотери. Рваные шрамы на груди прошедшего инициацию были напоминанием об испытании, символом статуса взрослого воина, полноценного члена племени. В североамериканском инициационном ритуале речь явно идет о общечеловеческом символизме нити, связующей миры, и о преодолении привязки к миру (или одному из миров). Конечно, нет никаких оснований проводить прямые параллели казахских символов трехслойного аркана и замшевого шнура с североамериканским индейским ритуалом, но иногда поражает детальное сходство тюркских и североамериканских обычаев, тем более что генетическое родство тюрков и некоторых североамериканских племен доказано наукой. И если в «Жылан қайыс» речь идет о змеиной коже – материальном теле, то и «замша» – это кожа, и в индейском ритуале кожаные веревки должны порвать полосы кожи посвящаемого. То есть речь идет не о схожести ритуалов, а о некоем едином или схожем комплексе символических идей и концепций, лежащих в основе этих ритуалов.

Добывание Шалкуйруком со дна бездонного озера огромного (в 40 обхватов) драгоценного казана отдаленно напоминает добывание богами и асурами чаши с напитком бессмертия со дна океана, а также добывание Гильгамешем растения бессмертия со дна океана и жемчужины в гностическом «Гимне жемчужины», то есть речь идет об извлечении бессмертной сущности со дна океана – из глубин плотного мира. Казан, возможно, представляет собой аналог жертвенной чаши, сердца и т. п.

Попытка сжечь Ер-Тостика и его друзей в запертом железном дворце может быть проанализирована в космогоническом аспекте [145], а также может быть сравнена с распространенным мотивом героя (Божественного ребенка, Христа с тремя отроками) в огненной печи. То есть эпизод можно параллельно интерпретировать в космогоническом и инициационном аспекте. Испытания Ер-Тостику и его спутникам устраивает Темир-хан, чье имя означает «железо» и в более широком смысле – «металл». Здесь содержится намек на мотивы огня и кузницы, инициационные испытания, связанные с кузнечным искусством, о которых говорилось в предыдущей главе.

В благодарность за выполненное поручение Бапы-хан отдает Ер-Тостику свою дочь, так Ер-Тостик становится еще и зятем Бапы-хана. Кстати, и в «Жылан қабықты жігіт» юношу к Бапы-хану приводит его дочь. С благословения Бапы-хана Ер-Тостик отправляется к двери, ведущей в надземный мир. Дорога к этой двери длиной в 6 месяцев так тяжела, что в дороге умирают дочь Бапы-хана и спутники, данные царем подземного мира. Выживают только Ер-Тостик, Шалкуйрук и одна невольница. Напомним, что в «Жылан қабықты жігіт» возвращение джигита в свой мир происходит так просто, что и не описывается: одарив джигита, Бапы-хан просто предлагает ему вернуться к людям. Затем возникает вопрос: почему, провалившись под землю, Ер-Тостик с Шалкуйруком не попытались выбраться в свой мир там же, через дыру, в которую они провалились, а отправились к Бапы-хану, затем по его поручению проделали долгий путь к Темир-хану и обратно, а уж потом начали страшный путь к двери, ведущей на поверхность мира, тем более что эта дверь на деле представляет дыру в небосводе, не более доступную, чем дыра, в которую они провалились? Логично было бы сделать вывод, что дверь, к которой стремится Ер-Тостик, это некая другая дверь, а не та дыра, в которую он провалился, и не тот лаз, через который к Бапы-хану попал джигит в мифе «Жылан қабықты жігіт», и что путь к этой двери не просто тяжел, а закономерно пролегает через ставку Бапы-хана.

Устав от долгого пути, Ер-Тостик с выжившими спутниками засыпает у родника, рядом с которым растет Байтерек. Он просыпается от какого-то шума и видит, как вверх по дереву к гнезду с птенцами ползет дракон. Выстрелом из лука Ер-Тостик убивает дракона. Вдруг поднимается буря, начинается дождь с градом, слышится свистящий голос, и на вершину дерева садится Алып Қара Кұс (Огромная черная птица) – Самрук. Самрук настолько огромна, что длина ее одного крыла представляет путь длиной в месяц. У Самрук две головы – птичья и человеческая. Она хватает Ер-Тостика и пытается проглотить его. Но птенцы не дают ей сделать это, заставляют вырыгнуть Ер-Тостика, объясняя, что он – их спаситель. Самрук падает в ноги Ер-Тостику и становится его другом. Оказывается, Самрук откладывает яйца один раз в год. Когда она улетает далеко от гнезда в поисках пищи, дракон нападает на ее птенцов. Самрук летела к гнезду, ожидая, что и в этот раз ее птенцы погибли, заранее оплакивая их. Буран – это ветер от ее крыльев, дождь с градом – ее слезы. Благодарная Самрук посадила Ер-Тостика на крыло и вынесла его на поверхность земли через «тесную дырку».

144

Генон Р. Символы священной науки. С. 367. О подобном символизме в казахской культуре мы будем говорить, анализируя «Хвалебную песнь» Казтугана в главе «Изначальный ислам – тенгрианство – в наследии жырау…».

145

См. главу «Мифологические пространства» в книге С. Кондыбая «Введение в казахскую мифологию», в которой он анализирует символические образы изначального «огненного пространства» в тюркской и казахской мифологии.