Вечное небо казахов

Легенда о Граале представляет связующее звено между кельтской друидической традицией и историческим христианством. По мнению Р. Генона, последние друиды – хранители уходящей из мира кельтской традиции – сконцентрировали в ней то знание, которое не должно было исчезнуть вместе с ними, и передали его традиции, которой предстояло сохраниться. Знания о Камне, первой ипостаси Коркута в тенгрианстве, и иранская легенда об Ангеле-Камне, белой жемчужине, ставшей Черным камнем Каабы, точно так же представляют связующее звено между исторически более ранними традициями нашего региона и исламом. Но какая извечная тайна скрывается в том, что Камень тенгрианской традиции символизирует верность, преданность Всевышнему, тогда как камень, из которого была высечена чаша Грааля, выпал из лба главы восставших против Господа ангелов? Ведь и в том, и в другом случае речь идет именно о Первом среди Ангелов (первой ипостаси Коркута).

Чаша святого Грааля становится невидимой, недоступной людям, что символизирует исчезновение, удаление от нашего мира символизируемой ею традиции, возвращение ее к Истоку, Началу знаний и бытия. Не так ли и Коркут становится тем, о ком «нельзя сказать, что он жив, и нельзя сказать, что он мертв»: воды Сырдарьи подмыли берег, и Камень упал в воду. Но искать его надо, как утверждает казахская сказка, не внизу, в реке, а вверху, в гнезде Самрук на вершине Байтерека, а точнее, в своем сердце. Гнездо Самрук, как и «золотой зародыш» индуизма, космическое яйцо [76], из которого рождается наш мир, представляет начало, центр и вершину, место нахождения бессмертной духовной сущности. Гнездо Самрук – сердце нашего мира. Чаша вообще и наполненная кровью Спасителя чаша Грааля в частности символизируют сердце человека – его собственный центр и вершину, то место, где скрывается его Камень – бессмертная сущность, связывающая (как и «третий глаз») с вечностью. Степные каменные балбалы – наши каменные «баба» – предки держат на уровне сердца в чаше ладони жертвенную чашу.

Связь «небесного камня», являющего «сгусток сакральности», с духовным статусом человека отмечается в разных традициях. У австралийцев, например, куски кварца считаются «застывшим светом», отколотым от небосвода – трона Всевышнего существа. Во время шаманского посвящения неофит «глотает» кристаллы кварца, старые шаманы «втирают» их ему в тело. Именно «застывший свет» дает шаману его сверхъестественные возможности. Неофит окропляется «святой и могущественной водой», которая воспринимается как жидкий кварц [77]. У тюрков упавший с неба магический камень, с помощью которого вызывается дождь, называется «жады-тас» – «магический камень», «камень памяти». Среди казахов была широко распространена вера в «шамшырақ тас» («камень-светильник»). Несколько легенд о шамшырак-тас приводит Б. Жусупов в книге «Жиделi-Байсын күйлерi» в связи с анализом кюя Усена-торе «Шамшырак». «Шамшырақ тас», излучающий яркий свет в ночи, может находиться во рту у змеи, у гигантских сомов, у бобров, то есть у существ, жизнь которых связана с водой. По легендам, обладатель «шамшырақ тас», обычно вожак, держит его в зубах, освещая дорогу для своей стаи. По мнению исследователя, «шамшырак-тас» символизирует вечные ценности – сакральную силу, красоту и благородство, человечность и щедрость[78].

Само выражение «шамшырак», распространенное и в казахском бытовом языке, имеет корни в исламском эзотеризме, в частности в школе Сохраварди, где имеет значение «солнечное, рассветное озарение» («шемс-ишракья»). Представления о шамшырак-тас имеют множество параллелей в традициях разных народов. Средневековая европейская алхимия часто обращается к символу Философского камня. Этот Камень «…известен всем людям… он находится во всех вещах, созданных Богом», «…Камень приносят нам рыбы и птицы», «…из него ключом бьет вода вечности» [79]. Философский камень символизирует истинное, внутреннее «Я» человека, его называют «внутренним другом», «внутренним мастером» и идентифицируют с Меркурием, Мудрецом, Учителем, Хизром, Христом. В алхимических трактатах содержится обращение к адепту: «Превращайтесь из мертвых камней в живые Философские камни», что означает пробуждение к истинной жизни, актуализацию божественного бессмертного начала, скрывающегося в смертной оболочке. Философский камень означает преодоление противоположностей, выход за рамки дуальности, парадоксальное состояние целостности, совершенства, и тем самым сакральности и Бога» [80]. Освещающий дорогу во тьме камень – первая ипостась преодолевшего дуализм жизни и смерти Коркута, Черный камень исламской традиции и Философский камень средневековых алхимиков представляют три версии одного мифа. Характерно, что Философский камень нужно найти и узнать в презренном предмете, услышать его голос, взывающий к человеку о помощи, в то время как в казахской легенде гигантский сом или змея в ночи при свете шамшырак-тас нападают на человека. Если в алхимическом процессе акцент делается на медитативность, долгий процесс самоочищения, то для овладения шамшырак-тас нужны отвага и мужество.

В разных традициях существо, связанное с водным или подземным миром, обладает небесной драгоценностью, что символизирует присутствие божественного начала (духа) в смертной оболочке (теле). Такой символизм характерен и для гностического «Гимна жемчужине».

Вообще, мотив, когда земноводное животное обладает небесной драгоценностью, можно считать таким же архетипическим, как и мотив проглатывания солнца животным, символизирующим тьму и хаос. В сущности, это тот же миф, но на микрокосмическом или, точнее, на духовном уровне. Цитатой этого мифа является мотив добывания сокровища, какой-либо ценной вещи из-под воды, например, эпизод «Ер-Тостика», когда тулпар Шалкуйрык со дна моря добывает казан. Здесь казан как аналог чаши представляет символ сердца – вместилища бессмертного духа, высшего «Я».

К.Г. Юнг вслед за Гераклитом разрабатывает очень интересную для нас мифологическую тему: когда дух слабеет, он спускается с огненной вершины и становится водой. В эпоху, когда дух находится уже не вверху, а внизу, является не огнем, а водой, путь души, взыскующей духа – своего потерянного отца, ведет к воде. К.Г. Юнг описывает типичное сновидение протестантского пастора: «он спускается по склону к лежащему в темном, глубоком ущелье озеру. Он приближается к берегу, становится темно и жутко; внезапно на поверхность воды налетает порыв ветра… Дорога ведет сновидца к воде, полной тайн, к воде, одухотворенной ветром, этим “духом, который дышит, где хочет”» [81]. Если, по Юнгу, огненный дух превращается в воду, то в символизме христианского обряда крещения женская вода, духовно оплодотворенная мужским огнем Святого Духа, дает второе – духовное – рождение крестящемуся.

Коркут, чьими ипостасями являются и огонь, и вода, и ветер, играет, плавая на реке. Казахские музыканты в фольклоре также играют у воды. В казахской традиции музыкант-неофит получал посвящение-благословение в буранную ночь именем Нуртоле. Уже отмечалось, что миф о Нуртоле можно рассматривать как миф о Спасителе, световом человеке, борющемся с силами хаоса. Было показано также, что миф этот может рассматриваться и как инверсия общечеловеческого мифа о Божественном ребенке-музыканте, появляющемся из океана. Нуртоле («дитя света») может рассматриваться и как небесная драгоценность, скрытая на дне моря. Но не змеи захватили его там (как в большинстве мифов), а он сам удерживает их очарованием своей музыки. Если попытаться подойти к этому мифу как к Гераклитовскому, странность его становится еще более очевидна. Нуртоле – дитя света, но и огнедышащие змеи во главе с крылатым многоглавым драконом также являются очевидными символами духа. При этом духа не ослабшего, а чересчур сильного: своим дыханием дракон разжигает многочисленные пожары на земле, свернувшийся вокруг юрты огненный дракон аналогичен огненной печи духа, в которой без всякого вреда для себя находятся Христос и преданные ему отроки. Миф о Нуртоле не укладывается и в структуру символизма крещения, также достаточно распространенного: огненный дракон – символ духа и фаллический символ – погружается в воду. Следовало бы ожидать рождения младенца от союза огня и воды. Но…

76

С. Кондыбай реконструирует этот космогонический миф в тюркских мифах о прародине.

77

Элиаде М. Шаманизм. С. 108.

78

Жусупов Б. Жидели-Байсын күйлерi. 2000. С. 144.

79

Элиаде М. Азиатская алхимия. С. 239.

80

Там же. С. 239.

81

См. Юнг К.Г. Божественный ребенок. С. 263.