Страница 81 из 95
– Принеси мне горшочек с водицею. Да не простой, а тот, что у тебя запрятан от других подальше. Как принесешь – отдам тебе сестру. А не принесешь – уж не обессудь, не вернется она домой. Родители, наверное, убиваться будут, да? Себя корить и честить. Или травницу, что послала девицу малую одну в лес, как думаешь? А там недолго и греха дойти, если все вдруг мыслью этой озаботятся, да?
Но не слушал Данька издевательства колдуна, брови насупив смотрел не знамо на что, пока вдруг не осенило догадкою – в развесистой паутине в углу паук появился. Большой, деловитый такой. Появился, да и принялся сеть подновлять. А то уж старая совсем стала, давно не чиненная, провисла да клочья пошла. Токо – откель пауку вдруг взяться, а? Глянул мальчонка в другой угол, а там во мху белый цветок ветреницы проклюнулся. Странное что-то с домом творится началось, а важное, нет ли – неведомо. Но чутье нутряное шептало, что не след колдуну знать об этом.
– Принесу! – уверенно рубанул Данька, переминаясь с ноги на ногу, озираясь по сторонам да желая убраться побыстрее из места этого странного.
– Вот и чудненько! – обрадовался голос, дребезжа радостью меленькой, точно бабский. Словно не чаял так быстро уговорить гостя своего званого на подобное. – Завтра в полночь в зеркальце посмотри – опять здесь очутишься. Отдашь мне горшок – получишь сестру. А пока – ступай.
– Куда? – невольно огорошился мальчонка.
– На полянку ступай, – со снисходительностью, как неразумному, пояснил колдун. – Оттуда домой и вернешься. Только помни – если слово кому скажешь, не видеть тебе сестры больше!
Попятился Даня, провожая спящую Степашку взглядом, пока о лестницу не запнулся. Чуть не свалился, но бог миловал, удалось ухватиться за перила. Ссыпался сухим горохом по лестнице и побежал к дверям скрипучим. Нырнул – и в пристроечку вывалился, больно коленом о полешко ударившись. И здесь обманул, злодей проклятый!
Ох и тяжко дался Даньке следующий день! И ночью уснуть не смог, и по теплому солнышку, как нарочно радостно вызолотившему все листву, маялся, прячась от всех подальше. И не скажешь ведь ничего никому! Застращал колдун-от, запугал совсем – до дрожи. Не за себя боялся мальчонка – за сеструху свою да маменьку с тятенькой. Что с ними будет, ежели она домой не вернется? Ох и страшно, ох и ужасно. Даж в церковь зайти – помолиться, и то не смог. Сидел в церковном саду на скамеечке, как некогда Настасья Ильинична, да деревья с небушком рассматривал, ну точно силясь найти какие подсказки там.
И досиделся – незнамо как, возник рядом с ним Николашка, домовой отца Онуфрия. Да так тихонько подсел, что Даня не заметил даж, лишь по прошествии времени обнаружил соседа странного. Сидит, в душегрею черную безузорную закутанный, руками лапоточки свои обнимает, тож на сад пялится. Растерялся Данька от неожиданности. Нелюдимый Николашка-то, от всех прячется, даж со своими редко когда общается, а тут – натути, появился вдруг.
– Здравствуй, Николашка. Случилось что?
– И вам здравствовать, молодой хозяин, – поерзал домовой на скамеечке, точно от неудобства, но с места не тронулся. – У меня-то ничего не случилося, а вот у вас горе, вижу я.
Поджал мальчонка губы – об их горе все село знало, и напоминать о нем не слишком хорошо было. Прям горечью хинной окатило, аж до сердца. Но не просто так завел домовик разговор, ой не просто!
– Вот, – протянул Николашка ладонь, широкую, как у всех домовых, но не заскорузлую, как у старых, поживших да повидавших многое, а мозолистую. А на ладони той – желудь.
Взял аккуратно мальчонка дар, повертел со всех сторон. Чуется, что не простой он, да понять, в чем именно, не можется.
– Спасибо, Николашка. А что это?
Ссутулился домовик, завздыхал, ну точно хозяйка над убежавшей квашней, прикидывающая, как от напасти избавиться, всех накормить да тумаков не получить, но все ж таки выдавил.
Не всю правду домовик рассказал Захару Мстиславовичу про лечение, что творил Всемил. Николашка, когда прибирался в комнате опосля всего, нашел в уголке желудь. Желудь как желудь, крепенький, гладенький, со шляпкой ребристой, точно только с дуба свалился. Только вот – не водилось в саду церковном дубов-то. Да и некому было желудь притащить в комнату из лесу. Так что прибрал его Николашка на всякий случай, никому не сказавши. А сейчас ну точно что толкнуло изнутри – отдай, тебе не пригодится, а вот другому… Изложил все это путано да стеснительно домовой, опасаясь, что откажется молодой хозяин от дара странного, но тот лишь повнимательнее глянул на желудь, в кулаке его сжал покрепче да поблагодарил. Не приходят просто так подарки подобные, от которых теплом пахнуло да ветром ласковым, ой, не приходят!
Как полночь приблизилась, выскользнул Данька из дому и заперся в пристроечке. Добыл из-под пола горшочек аккуратно запечатанный и обнял как драгоценность великую, ценностью в жизнь человеческую, да и задумался в зеркальце глядючи. Царапало что-то мальчонку, все никак отпустить не желало, а понять, что за мысль наружу просится – не получалося. И так, и этак пытался Даня понять, припоминал сны свои да ночью в доме происходившее, мышь с пауком появившиеся да рассказ про птицу Гамаюн из Ирия желудь принесшую для исцеления наставницы. Но не сходились думы в одно, лишь измаялся сильнее. Так и мучился, пока не покрылось рябью гладь зеркальная, да не провалился сквозь нее в черноту странную.
Очнулся Данька на той же полянке с травою серою, оглянулся внимательно – ничегошеньки не изменилось. Все стоит, не шелохнется, лишь серебрится под светом полной луны. Огромная она туточки, раза в два больше, чем обычно и холодная-прехолодная. Передернул плечами мальчонка и поспешил к дому, уже знаючи, куда идти следует. Забрался потихоньку на чердак, опасаясь, что Степка куда-то исчезла. Но нет – так и продолжала спать, подложив кулачок под щеку и улыбаясь. Сжал посильнее горшочек Даня, невольно подумав, что отлежала, поди, сестра руку себе уже, да и на щеке след останется. Глупошная мысль, за которой страх прятался, да которая отвлекала от него.
– Пришел, значит… – задумчивый шелест неприятного голоса почти заставил мальчонку подпрыгнуть и судорожно заозираться по сторонам, выискивая колдуна.
– Пришел, – голос дал позорного петуха, но волноваться следовало не о том.
– Принес? – продолжил допытываться дух.
Удивился Данька – неужто не видит колдун проклятый происходящее в комнате?
– Принес.
– Ну тогда ставь под слуховым окошком да отходи подальше, – приказал повелительно голос, точно не сомневаясь в покорности гостя званого.
– Нет, – мотнул головой Данька, – сначала пусть Степашка очнется. Откель я знаю, что вы не обманите?
Рассмеялся тоненько, противно колдун, захихикал, иглами ледяными, больно жалящими, рассыпаясь.
– Ишь, какой смелый выискался. А если я заставлю ее умереть?
Заворочалась беспокойно девочка на постели мягкой, заметалась, точно в бреду, сквозь мгновенно накативший жар тоненько вскрикивая да маменьку зовя.
– Тогда… Тогда я горшочек разобью! – отчаянно вскинулся Данька, еще крепче сжимая в руках выкуп затребованный.
А колдун бесплотный лишь пуще залился, чуть ли не подлаивая от смеха, ну точно и страшны ему угрозы данькины, точно для смеха похитил и сестру его, и самого заставил прийти.
– Ой, насмешил! Ну ладно, так и быть, сейчас очнется.
И верно – вынырнула из болезни наколдованной Степашка, лежит, вся мокрая, что мышь под метлой, дышит тяжело-тяжело, лишь глазами по сторонам неосмысленно шарится, ища за что зацепиться.
– Степка! – кинулся мальчонка к сеструхе, брякнул на постель горшочек и обнял потерю родную. – С тобой все хорошо?
Улыбнулась вяло девочка, не понимая, где находится и что происходит.
– А мамка где?
Не успел Данька ответить.
– Убедился? – неприятным тоном осведомился колдун. – Тогда – ставь горшочек, куда я сказал.
– Нет! – вновь заупрямился мальчонка, отпуская сестру и кулаки сжимая, точно готовясь в драку полезть, а сам судорожно зашарил по сторонам взглядом, выискивая живность какую. Неужели не получится?! В прошлый же раз посредь мертвого, ненастоящего дома появилось живое, и мох расти начал. – Вот сначала выйдем из дома, тогда и отдам!