Страница 78 из 95
Давно уж Даня догадывался, что страшный нечистик, через зеркало пришедший и его заместо сестры забравший в полон странный, не черт. Икон-креста не боится, с тем страшным, волосатым, что копытами раздвоенными топал, желая мальчонкину душу забрать, когда тот по жалости клубочек ведьмовской тетки Аксиньи взял, спорил и отстоял. Да и дела у него совершенно другие – природе помогать больше, чем за людские души совращать. И рассказы домового про дела древние вспоминались, и много всего прочего. Однако же, догадываться – это одно, а знать доподлинно – как камень с сердца снять.
– Не черт, – кивнул шептарь, подтверждаючи.
– А кто же? – хриплым шепотом поинтересовался Данька, желая загадку разрешить иль хоть краешек от нее приподнять. А самого то в жар, то в холод бросает от волнения и все вокруг таким странным чуется. Кажется, взгляни иль руку протяни – коснуться, и все-все тайны природные раскроются, ну точно на ладони будут, бери их и рассматривай.
– Не могу этого тебе сказать пока, – с сожалением покачал головой Всемил. – Нельзя пока. Но если сам догадаешься…
И замолк многозначительно, словно подначивая мальчонку на что. А тот лишь губы поджал от огорчения. Мысли кружатся, мельтешат, ну точно птицы непоседливые в стае, все никак успокоиться не могут, выстроиться хоть в клин, хоть в линию – для понимания. Но хочь мысли и мельтешат, а вопросы остались, да сколько еще их! Грех не поспрашать, может еще что выведается.
– А вы тоже… знались?
Замкнулся было Всемил, но сказавши «аз» и «буки» говори.
– Я тоже… знался, – вымолвил словно сквозь силу, а Даньку горечью и печалью, что в голосе таились, резануло наново. – Только вот не выдержал, испытания не прошел, потому знахарем и остался.
– А стали бы?.. Этим… Суженым? – порозовел смущением мальчонка.
Фыркнул смешливо знахарь, ну точно кот, что шутку услышал презабавную, но прямо так и не ответил, вновь загадками заговорил.
– Суженым-то суженым, да не таким, как тебе представляется. Как поймешь, с кем знакомство свел и беседы ведешь – узнаешь. Или он тебе сам скажет – как время придет.
– А что, там это… Ну… Хозяюшкой не нужно будет стать? – через смущение вытолкнул Данька, все еще ушами пламенея да руки в волнении сжимая.
Чуялось – была бы возможность, рассмеялся бы Всемил, а так чувства мальчишки хоть как, но берег, не позволяя излишнему веселью наружу выплескиваться.
– Хозяюшкой – нет. Для другого ты судьбой назначенный стал. И если справишься – быть тебе не просто знахарем, а поболе.
– А если я не захочу? – скорее из упрямства, чем из каких других чувств поинтересовался Данька. Хотел он, ой как хотел. Не представлял себе уже другой жизни – без общения с хозяевами домашними, лесными да озерными, без странных происшествий, что в жизни случалось, без мира того, что открывается на разломе года да на Ивана Купала, и в который можно погрузиться, цветочек Ивана-да-Марьи сжав, и без многого другого. Но основное – без помощи людям. Ведь во все страшные истории ввязывался исключительно ради этого, за свое благо не радея. Правда, ежели бы самому мальчонке об этом сказали прямо, удивился бы безмерно, потому как – ни разу не задумывался, что же его толкает да по пути странному ведет.
Глянул с насмешкой Всемил, ну точно на ребенка малого.
– Правда не захочешь? Значит, останешься жить там, – и, не сдержавшись, фыркнул: – Хозяюшкой.
Вскинулся Данька, с которого все смущение разом слетело, петушком драчливым, кулаки сжавши. И не понять, почему – а обидно! Словно девчонкой обозвали. И ответить как – тоже не понятно, но – надо.
– Не сумлевайтесь – выдержу! И получше вас стану, вот!
Ох, не туда хотел повернуть разговор Всемил, не туда, да не о том сказать, но как не умел с людьми общаться, так и не научился. Да делать-от нечего – куда дышло, туда и вышло.
– Становись, – кивнул шептун со всей серьезностью. – Только помни: золотые яблоки только с золотой яблоньки сорвать можно. Чистой.
У мальчонки аж кулаки разжались сами собой.
– А вы… Там и ваша яблоня есть?
– Есть, – криво усмехнулся Всемил. – Только не золотая уже. Потому и пришел поговорить. Предупредить и предостеречь на будущее. Пока твои помыслы чисты. Смотри, чтобы так и оставались.
Данька в ответ только и смог кивнуть.
========== Глава 48 ==========
И в этот раз остался Данька на святки один в избе. Умотала к подружкам Стешка, степенно ушли Петр Матвеич да Лисавета Николаевна, забрав гостинцы наготовленные да велев присматривать за избою. Больше за ради того, чтобы сын при деле остался, чем из беспокойства. Привыкли уж, что ни уголек из печи нечаянный не выскочит, ни водой талой порог не подмоет, ни снег яблони иль крышу над хлевом не поломает. Как заговоренное хозяйство от случаев таких стало с некоторых пор. Ежели не обращать внимания, то и не заметишь, а как запридумаешься — сразу мысли в голову разные лезут. Попривыкли, конечно, ужо, что у Даньки все с домовыми да дворовыми ладится, а все равно ж удивление нет-нет, да проявится. Откель у сына способности такие? Да видать не только у сына, раз и Степаниду травница тож приважила.
Полагала Лисавета Николаевна — могло что от бабки ее передаться. Не любили в семье ее поминать. К концу жизни совсем с ума сошла, все о сокровищах несметных грезила да жалела, что не ухватила свой шанс. И Степку постоянно с пути сбивала да подбивала не упустить его, сказками дурными голову девчонке дурила. Потому ограждала Лисавета Тимофеевна дочь как могла. А теперича, когда сын да дочь по одной дорожке пошли, сомнения нет-нет, да и возникали. А может зря ограждала? Мож чего умного иль полезного было в речах старческих? А опосля вспоминались они полностью, и выдыхала Лисавета Тимофеевна — нет, все правильно сделала. Нече слушать про неизвестно откуда свалившиеся жемчуга да каменья. За просто так ничто не дается, за все платить надобно, и неизвестно чем заплатила бы дочка любимая. Так что пусть себе учится, ума да опыта набирается, даже не «авось», а точно пригодится. Вот выучится, станет травницей уважаемой, тогда и богатство появится. Вот ежели бы еще муж справный попался, вот как с Петром Матвеичем ей самой свезло, тогда б вообще все прекрасно станет. Вот и раздумывала вечерами да ночами темными Лисавета Тимофеевна, молясь богу о хорошей судьбе для кровиночек своих.
Не догадывался о мыслях маменьки Данька, его другое мучило и терзало — звать ли в гости черта в эти святки или нет? Столько всего узнано, но еще больше покрыто завесой таинственной. Вроде как краешек приподняли, показали да поманили, а дальше — ни-ни! Ни ходи, рано тебе еще. Даже с месяц назад Даня обижался на такое, а ныне раздумья тревожные одолевали. Вроде и жуть как интересно, и боязливость проклюнулась. Смог Всемил внушить мысли разные, но такие ли, как желал, когда предостережения сказывал, умалчивая о главном? Ох, не такие, да делать нечего.
Раздумывал-раздумывал Данька, машинально в избе прибираясь, а как очнулся, глядь — на столе уж и зеркальце стоит, и свечи воском пахнут, и самовар бочками полированными блестит да жаром пышет, и блюдо с пирогами завлекает ароматами печеными, да плошка с вареньем земляничным, горкою наваленным, притулилась рядышком. И когда успел все сделать?
Потряс головой мальчонка, точно дурной сон прогоняя, да и уселся за стол, подперев щеку кулаком — полночи ждать. Раз уж все равно все заготовлено точно само собой, мож так и следует?
А за окошком луна серебрится огромная, звездами мерцающими окруженная. Сугробы блестят таинственно, ну точно дорожки-обманки светлячковые, что на Ивана Купала к цветку папоротника заманивают, а выводят к бочагам да в болото искальщиков кладов незадачливых. Кружат дорожки от дома к дому, то к смеху девичьему выводят, то к разговорам степенным, то к пляскам удалым иль пьяненьким. Кому что любо в святки, тот тем и занимается. А гадания — они удел в девичий, людей, веселья желающих, да отчаявшихся.