Страница 57 из 95
Но дождался-таки Даня. Тронул его кто мягкой лапкой на выходе из леса: остановись, мол, погоди. Отговорился мальчонка перед наставницей, что хочет еще на одну полянку забежать, проверить, как дела, да и помчался обратно по тропочке к бурелому приметному. Словно магнитом его туточки тянуло. Прибежал, огляделся да и присел на ствол поваленный — дожидаться.
Невольготно пока в лесу-то. От сугробов ноздреватых, в корнях деревьев таящихся, холодом так и тянет. Хоть и последние, а словно последний рубеж держат, все никак отпустить не желают, все глубже в тени забираются, но не сдаются. Травка молоденькая еще коричневую, мертвячного вида сухую листву не забила. Ветви голые чернеются. А все ж таки — живой лес, настоящий и словно чем теплым изнутри, из сердцевины своей дышит. Как изразцы узорчатые на печке — печка давно остыла, а ладонями да пальцами к ним прижмешься — и тепло-тепло становится. Вот так и тут. Сидишь, на снег смотришь, а все равно теплом оглаживает.
— Здрав буди, молодой хозяин, — лесной батюшко появился внезапно, как из-под земли вынырнул, Данька даже вздрогнул чуток, но тут же подхватился и земно поклонился, как положено. Все ж таки, хоть и выглядит как человек с бородой зеленою, не простая нечисть, а сам хозяин леса. Его даже кикиморки побаивались копировать, завсегда лик попроще выбирали.
— Здравствуй, батюшка!
— Дай-ка я на тебя гляну, — загудел леший да принялся вертеть Даню, словно маленького, хоть и вытянулся он изрядно. — Хорош стал! — заявил лешак уверенно, на стволе устраиваясь да оставляя Даньку в недоумении. — Догадываюсь, зачем звал, — покивал лешак, с хитринкой поглядывая мальчонку. — Благодарность тебе велено передать.
— Ох, хорошо-то как, божечки! — выдохнул Данька облегчением, улыбаясь — получилось! Не погиб тот, чужой леший! Не останется лес без хозяина! А ведь лес без хозяина — это беда. И травам, и зверью плохо, и людям. Некоторые думают, что без лешака можно будет безбоязненно в лес ходить, деревья рубить, зверье ловить, однако же даже мыслишки не возникает, что без хозяев все зверье лесной между собой перессорится да подерется. Вот наладились две птичьи семьи на одно дерево, ругаются, отношения выясняют, чириканье стоит да перья летят. Кто их запросто успокоит? Токо лешак — и приструнит, и поругает, и разведет. А ежели вот так не одна семья птичья, а все? А если не токо птицы? Тут и призадумаешься. Или вот, что будет, если вырубят излишне лес? Если ему не помочь, то умрет лес. Да и травок настоящих лечебных — тож не будет. Так что пользителен леший для всех.
— И подарочек тебе тож велено передать, храни его бережно, ведь это плакун-трава, — протянул с этими словами леший Даньке цветочек невзрачный, засушенный. Принял его мальчонка в ладони сложенные, с благоговением разглядывая. Вроде как обычный зверобой, только цветочки синенькие, как василечки разлапистые. И тяжеленький, как иван-да-марья лесным хозяином даденная. Пожалел мельком Данька, что не может так невредимыми хранить травы, что сам собирает, и легонько потрогал цветочек небесный. А тот под пальцем прогибается, словно живой, и пахнет даже. Подивился Даня очередному чуду да запрятал осторожно за пазуху.
— Благодарствую, вовек не забуду! — ответствовал мальчонка, руки к груди прижимая да словно чуя дар богатый, цены которому нет.
И ведь действительно нет. Плакун-трава — она всем травам мать и родилась из слез самой Богородицы! Оберегает она и от дурных глаз и желаний, и от несчастий с болезнями. А еще сказывали, что она может сохранить и уберечь от ведьм и колдунов — и колдовство злыдней снимает, и с глаз пелену колдовскую убирает, даже дьяволу, черту самому главному, силы противиться дает! Потому и хранится в каждом доме пучок травки этой, только выглядит она совсем не так, как Даньке дадена, и силы-от не имеет.
— Ты от участи, что хуже смерти вашей, спас. А это многого стоит, — поглядел лешак строго — запомни, мол! — Так что это так, подарок малый, пока он в силу не вошел еще. Из сохранов взял. А как силу вернет, так по-нормальному и поблагодарит.
Данька токо кивнул, до того дух захлестнуло. Если это — подарок малый, то что же настоящим будет?!
Покатились дальше дни веревочкой золотистою, свиваясь, расплетаясь и заплетаясь обратно в косу длинную. Родной дом, травницы, лес да церковь — все как и в прошлом году бывало, за одним исключением. Стала Настасья Ильинична вместе с Данькой и Степашку с собою брать. Вроде как и не учит ничего, а с собой таскает малявку эту глазастую. Даня поначалу сопел даж — на что им хвостик? Ну и грызло чуток изнутри, что теперь внимание наставницы не на одного его направлено. Он же ученик, а не Степка! А потом ничего, попривык. Даже сам стал мелкую в бок толкать, когда доходили до мест правильных. А та старается понять, что да как, но ничего не видит. Огорчается втихую, чуть не ревет, но таскается упорно. А травница, видя ее упрямство правильное, сказки сказывает про нечистиков лесных. Не в лесу, понятное дело, не любят они этого, а дома уже, собранное да найденное перебирая, раскладывая да готовя. Степашка слушает, уши развесивши, а сама незаметно для себя, все за Настасьей Ильиничной повторяет. А ежели где не то или не так, то травница завсегда мягонько поправляет да так, что Степка и не замечает. А Данька, из-за книжек уши навостривший, все видит да подмечает. И интересно ему, и странновато как-то, как и то, что ночами снится. Поутру уж и не помнит, токо отголоски — и голоса серебряные, и руки ласковые, и смех хрустальный.
Вилась веревочка, вилась, пока страшное не случилось — у всех, кто дитев новорожденных кормит, молоко скисать начало, прямо в грудях. Поначалу думали, что только у них в селе такая напасть, а оказалось — нет, по всей губернии ужас такой творится.
========== Глава 36 ==========
Началось все с того, что прибежала ввечеру сеструха Марфы, жены брата старосты, вся белая, трясется, ужасы рассказывая. Под вечер Марфе нехорошо вдруг стало — загорелась вся, как в лихорадке, раскраснелась, чуть на пол не свалилась. Поймали ее, в кровать уложили, решили, что просто жар роженицы настиг. Пущай спустя три месяца после родов, но и не такое ж бывает. Из подпола лед притащили, на лоб положили, вроде полегчало ей. Забылась Марфа чутким, мечущимся сном, а через часок и сынишка захныкал, есть запросил. Принесли его Марфе, приложили, а молока-то и нет! И так пробовали, и этак, а у нее бедняжки, грудь прямо на глазах распухает и краснеет, аж трогать больно. Вот туточки все окончательно переполошились, да за травницей послали. Собралась наскоро Настасья Ильинична, котомку свою лекарскую прихватила да и поспешила к болящей, а с ней и Данька увязался, домой уйти не успевший.
Хоть и не пустили мальчонку в спальню, да у того даж в горнице горло захлестнуло ужасом — из-под двери закрытой точно угорь черный извивался да ко всем тянулся. Мужиков стороной обходил, а как бабу учует, сразу к ней полз. Тыкнется слепым кутенком — раз, другой, а опосля отдернется, брезгливо встрепенется, точно собака шелудивая после дождя, да дальше тянется. Да до того эта щупальца страшная, что даже домашние хозяева от нее попрятались.
Глотнул Данька, перекрестился, крестик в горсти сжал, да пошел навстречу ей. А та словно почуяла что — отдернулась торопливо, да под дверь убралась. А мальчонка и забыл уж, как ему дорогу муж Марфин заступил — идет себе и идет, путь себе раздвигая, как волны иорданские. Дверь точно сама отворилася, а за нею — спаленка с кроватью да люлькою. Сестра Марфина с сыном ее плачущим ходит, хоть как укачать пытается, мать в изголовье стоит, платок на голову накинутый за угол кусает, лишь бы не разрыдаться да не помешать, муж такое же рядышком зверем набычившийся да кулаки сжавший. А змеюка эта черная прямо у Марфы из груди тянется! Извивается, сжимает, дыхания лишает. Как только Данька ступил на порог, так щупальца вся в Марфу и нырнула. Видать больно это, потому как закричала женщина голосом страшным да вся выгнулася. Муж ее чуть на Даню с кулаками не кинулся — первым мальчонка попался на взгляд лютый, как у зверя бешеного, да перехватила травница его, приказав жену за плечи держать. Видела она тоже страхолюдность эту, да как подступиться — не ведала. Не по силам ей это, ой не по силам! А вот подопечному ее, похоже, и сдюжить, и справиться.