Страница 18 из 95
Все даже попятились невольно – до того разгневанным выглядел батюшка, а стоявшие в задних рядах тут же принялись уходить «по делам», вроде бы не выказывая торопливости, но быстро. Ведь стоявшие там и до этого не горели оставаться и оказались около дома травницы только из-за того, что все собрались на ведьму, вот и им пришлось.
А отец Онуфрий не только словом, но и внушительным видом понукал сельчан прекратить заниматься ерундой, так что рассосалась толпа также быстро, как и собралась. Только Настасья, Данька, Фекла да отец Онуфрий остались.
– Иди, помолись, я к тебе попозже зайду, – обратился батюшка к Настасье и удалился, уведя с собой злобно оглядывающуюся Феклу – в очередной раз вразумлять.
Травница же, проводив священника, зашла в дом, села на лавку да там и расплакалась – от пережитого. Ведь сколько людям помогала, сколько вылечила-выходила, а стоит чуть чему случиться – сразу ее в ведьмы записывают. Растерянный Данька не знал что делать, поэтому просто рядышком сел – не бросать же наставницу в таком состоянии.
Вдруг дверь избы тихонько скрипнула да из сеней раздался негромкий голос:
– Настасья, можно к тебе?
Девушка вскинулась и тут же принялась утирать слезы платом, а Данька с удивлением подумал за ради чего к травнице пришла тетка Аксинья.
– Входи, – кликнула Настасья, чуть приведя себя в порядок.
Тетка Аксинья чуть ли не боком протиснулась в избу и нерешительно замялась у порога.
– С чем пожаловала? – недружелюбно спросила травница, настороженная странным поведением женщины.
– Да вот, узнать, как ты, – неловко и очень старательно изобразила улыбку Аксинья.
– С божьей помощью – все в порядке, – ответила Настасья, полнясь новыми подозрениями и невольно сцепляя пальцы в защитном жесте от сглаза.
Аксинья же, увидев его, грустно и на этот раз искренне улыбнулась и, вздохнув, продолжила:
– Рада за тебя, Настасья, – и с заминкой продолжила: – Позволь с твоим учеником переговорить. Наедине.
Травница с тревогой взглянула на Даньку – зачем мальчонка понадобился Аксинье? Тот же только рот раскрыл от удивления.
– Обещаю, ничего плохого не сделаю, – чуть ли не с отчаянием продолжила женщина. – Только переговорить, очень нужно.
Сжала Настасья губы в раздумье, а Аксинья стояла на Даню с мольбой глядючи. Мальчик-то и не против был поговорить – интересно же, что ведьма сказать хочет, но терпеливо ожидал разрешения наставницы.
– Ну ладно, – наконец откликнулась травница, все еще в сомнениях. – Но смотри, Аксинья, я за него ответ несу перед родителями, так что лучше тебе поберечься.
Вроде и не чувствовалось угрозы в голосе Настасьи, но прозвучало так страшно, что Даня даже с испугом глянул на девушку. Впервые он в таком состоянии наставницу видел.
– В травяной сарай идите, – велела травница, усевшись на лавку, с которой успела подняться.
Аксинья закивала и торопливо вышла, а Данька за ней хвостиком потянулся.
А в сарайчике хорошо – пучки трав по стенам да под потолком развешаны на просушки, мухи-пчелы гудят-жужжат, ветерок в окошки подкрышные залетает. Душисто, размористо, дремотно. Любил мальчик тут работать – и посидеть просто так можно, и истории наставницы разные послушать.
Тетка Аксинья нервно оглянулась по сторонам, зачем-то волосы поправила, да и говорит:
– Спасибо вам, что не выдали. И так мне житья нету, а если бы все узнали точно, то порешили бы меня точно.
Данька замялся, не зная, что сказать – он ведь и сам не был уверен, завидная вдовица – ведьма, а тут она сама так впрямую говорит.
– Вы не думайте – не продавалась я черту. Не хотела я, это свекровь все, – и Аксинья принялась вдруг торопливо рассказывать: – Когда она помирала, позвала меня. Говорит, благословить хочу. Пусть и не ладили, но раз выбрал тебя мой сын, значит, так тому и быть.
Всхлипнула женщина, вытерла навернувшиеся слезы и продолжила рассказ.
– Позвала, значит, да и говорит: «Вот, тебе, доченька, клубочек. Наговоренный он – как ни сядешь прясть, нить всегда будет идти тонкая и не рваться». А она и правду пряла так хорошо, что заглядеться можно – и быстро, и ровно, и ниточка выходила тонкая-претонкая. Вот я и взяла, дура! – проговорила Аксинья с такой горечью, что Даньке стала жутко жалко ее, даже не зная, что дальше будет.
– Только я его взяла, как свекровь и померла, да с такой счастливой улыбкой, что мне страшно стало. Не могут люди помирать с такой улыбкой. А той же ночью пришел ко мне черт…
Вот тут Данька и встрепенулся, перебив женщину на полуслове:
– Какой он?
Та растерялась:
– Так вы же должны знать, молодой господин. Ну черт как черт – высокий, лохматый такой. С копытами, – и взглянула на мальчика: продолжать, мол, или нет?
А Даня огорченно поджал губы – не тот. К нему другой приходил, но опять его «молодым господином» назвали. Кивнул мальчик просьбой, и тетка Аксинья продолжила:
– Приходит он ко мне и говорит: «Теперь ты ведьма, должна порчи наводить на людей и скот, молоко отнимать у коров» и еще много всего наговорил, – всхлипнула женщина. – Вот с тех пор уже три года как минуло, и приходится мне это делать. А я не могу! Не хочу! – с отчаянием воскликнула Аксинья, прижимая сжатые в кулаки руки к груди. – Претит это душе моей, хоть и проклята она уже. Не могу больше так жить. Еще несколько дней – и я бы руки на себя наложила, все равно дорога мне одна, – утерла таки ведьма слезу, выкатившуюся из глаз, и вдруг бухнулась на колени, протягивая руки в мольбе: – Помогите мне, молодой хозяин! Вы же добрый! Не выдали меня сегодня! Помогите!
А Данька аж отскочил в ужасе, и тут же кинулся мальчонка к ней – поднимать, а в голове только одна мысль: «Господь, что происходит-то?»
– Поднимитесь, тетя Аксинья, нельзя так, – вцепился Даня в женщину. – Я помогу, помогу, только перестаньте!
– Спасибо вам, молодой хозяин, вовек не забуду вашей милости, – всхлипнула та счастливо и поднялась, опираясь на плечо мальчика – до того ослабела.
А Данька почувствовал себя совсем худо – пообещал ведь, а не знает, как выполнить обещание!
– Тетя Аксинья, я… – забормотал мальчик, – я… не знаю, как вам помочь. Знал бы – сделал, вот те крест! – и перекрестился размашисто, глядя во все глаза на женщину.
– Возьмите у меня… – забормотала Аксинья, роясь в карманах платья, – вот… – и протянула на ладони махонький невзрачный клубочек небеленой пряжи.
– Ах ты, змея подколодная! – в дверях сарая стояла, уперев руки в бока, Настасья, метая молнии. – Я тебе поверила, а ты что делаешь, гадюка этакая! Даня, отойди от нее! – велела травница и прихватила метлу, прислоненную к стене около входа.
– Не губи, Настасья! – ведьма вновь упала на колени, зажав в руке клубочек. – Мне с этим не жить, а он и так… – и прикусила язык, уткнувшись лицом в ладони и съежившись. Но тут же подняла взгляд, горящий темным огнем на бледном лице: – Ему ничего не будет, а мне хоть в петлю. Не губи, Настасья, сама знаешь, как тяжело с этим жить, а он помочь обещал!
Ошалевший Данька только растерянно смотрел то на наставницу, то на Аксинью, не понимая, что происходит.
– А ну, уходи отседова, ведьма проклятая! – травница опасно сощурилась. – Мне он даден для обучения, а не для того, чтобы ты его душу загубила!
– Но ведь… – заплакала Аксинья, а Даньку вдруг будто кто подтолкнул сзади, он и шагнул вперед, к ведьме, и без раздумий взял клубочек с ее раскрытой ладони.
Обе женщины судорожно вздохнули и замерли, глядя на мальчика.
(*) Игоша – дух некрещеного ребенка, проказничающий по ночам в доме. Обычно появлялся в виде безрукого и безногого уродца.
(**) Ведьма может отнимать чужой урожай с помощью «залома» или «закрутки». Для этого она надламывала пучок колосьев около корня, закручивала в узел или просто запутывала и придавливала к земле. Такой залом мало того что уменьшал урожайность поле, так еще и грозил хозяевам поля тяжелой болезнью или смертью. Если жнец нечаянно во время жатвы заденет залом, то обязательно случится несчастье – отнимется рука, разобьет паралич или умрет на месте. Заломить колосья можно на вред любому, а можно на определенного человека, чаще всего это делали на хозяина поля. Залом обычные люди предпочитали не трогать, чтобы он не нанес вред, а звали знахаря или колдуна, чтобы тот особым образом обезвредил его.