Миусская площадь

– Мы коллеги, Константин Алексеевич: только вы работаете на НКВД под дипломатической крышей, а я на СД, на германскую разведку, под крышей частной инженерной фирмы. Разница, согласитесь, не велика. Именно поэтому я уверен, что, прежде чем встретиться со мной, вы просмотрели все документы, собранные обо мне НКВД. И, вероятно, знаете, откуда у меня такой русский.

Слова Вальтера были не просто неожиданными – сказанные совершенно спокойным тоном, как если бы речь шла о вечерней прогулке, они ошеломляли. В первую очередь, откровенностью, которая не могла быть спонтанной, – это был просчитанный и продуманный загодя шаг. Стало быть, и он готовился к этой встрече, и для него она не была случайной. Поражала и его информированность, хотя то, что, оказывается, он знал, было и правдой, и не совсем правдой: Константин Алексеевич никогда не был офицером НКВД, но находиться на дипломатической службе и не быть в контакте с чекистами было и невозможно, и не нужно. Напротив, с чекистами – разведчиками у него были добрые и, действительно, профессиональные отношения. Иногда ему и в самом деле казалось, что он, скорее, разведчик, нежели дипломат. С теми же отделами НКВД, которые занимались контрразведкой, или же выполняли функции политического сыска, он никогда не имел дела: он не интересовал их, они – его.

Дверь в комнату начала подрагивать – как будто кто-то хотел открыть ее, но не мог, – и раздался голос: мужчины, помогите! Аня, держа на руках блюдо с зажаренной курицей, пыталась справиться с неожиданной проблемой. Это-то и спасло Константина Алексеевича от ответной реплики: не вести же такие разговоры в гостях, в обществе столь обворожительной девушки, и дело даже не в конспирации, а просто все дела разведок, контрразведок и прочего становятся чепухой и дребеденью, когда такая женщина рядом – примерно это попытался выразить улыбкой, взглядом, легким пожатием плеч Костя, глядя на Вальтера, уже подхватывающего тяжелое блюдо из рук Ани.

И только тут Константин Алексеевич понял свою оплошность: он пришел в гости с пустыми руками! Думал зайти в магазин, но потом все внимание переключил на Вальтера! Хоть бы бутылку вина да конфет шоколадных коробку! Он почти уже готовился извиняться, думая, как лучше свою неловкость перевести в шутку…

– Прошу к столу, товарищи! – провозгласила Аня, удовлетворенно но и придирчиво осматривая сервировку. – Вы у меня первые гости!

– Новоселье, а нам даже не с чем бокалы поднять, нечем чокнуться! Ну и гостя же вы пригласили, Аня! Честное слово, я не сообразил… не успел как-то, то ли забыл…

– Как нечем? Что забыл? Константин Алексеевич как всегда шутит! – перебил его Вальтер. – Конечно же, мы пришли с вином, как могло быть иначе?

– Вот здорово! А где вино? – спросила Аня. – Я, честно говоря, про вино тоже забыла, вот хороша, гостей созвала!

– Вино у меня – ответил Вальтер. – Попробуете его найти? – действительно, у него не было ни портфеля, на пакета, ни свертка. Вальтер приподнял руки вверх, показывая, что неоткуда появиться вину. – Маленький фокус известного иллюзиониста! – он повернулся спиной, постоял так несколько секунд, производя какие-то манипуляции с полами пиджака, и повернулся вновь лицом, держа в правой руке зеленую высокую бутылку вина: «Черный доктор», господа! Крымское вино. Коллекционное, урожая 1926 года. Надеюсь, наша дама не будет нам за него пенять?

– Какая красота! Откуда такое? И раньше-то его купить было невозможно. «Черный доктор» – это что-то такое, из детства, далекое и теплое, как разговор родителей, который ты слышишь, засыпая. Мы тогда ездили в Крым отдыхать, в Коктебель, война года два как закончилась. Место дикое, несколько домов, народу почти что никого, бухты потрясающие, море, солнце… И это вино – «Черный доктор». Тогда только стало кое-что появляться. Его мама очень любила. Ну и мне попробовать тоже давали чуть-чуть, – перевела Аня ностальгическую ноту воспоминания о бухтах Коктебеля в свой всегдашний радостно-веселый тон.

– А действительно, откуда вино? – спросил потрясенный Константин Алексеевич.

– Как откуда? Да помилуй бог! Торгсины торгуют не только за боны, но и за наличную валюту. За немецкие марки, например.

Вино оказалось и в самом деле изумительным, сладкий вкус вовсе не мешал проявлению терпкости и аромата крымского черного винограда. И когда курица была доедена, а запеченная с нею вместе картошка еще раньше, когда на столе осталась только тарелка с несколькими пучками зелени, Константин Алексеевич заметил, что сейчас, пожалуй, самое время закурить!

– Курите, курите! От этого жилой дух в доме… И мужской! – разрешила Аня, весело и ловко готовя на столе перемену к чаю. Обеденные тарелки, большие, белые, кое-где со стертой эмалью, с переплетенными голубыми и розовыми каемками по краям, остатки дешевого дореволюционного кузнецовского сервиза, оказались на черном жостовском подносе, им на смену приходили синие чайные чашки тонкого старого фарфора, почти прозрачного, если бы не синий кобальт, стеклянная ваза с шоколадными конфетами, а также этажерка из трех тарелок на высокой железной ножке, где лежали вафли и печенье с гравировкой «Красный Октябрь».

– Как у вас оказалось вино? Как вам удалось меня спасти и загладить мою неловкость? Вы же не знали, что мы идем в гости. Эта мысль мне самому-то не сразу в голову пришла, – сказал Константин Алексеевич, затягиваясь папиросой, когда Аня вышла на кухню хлопотать по поводу чая.

– Но ведь она же пришла вам в голову, и мы здесь оказались, – ответил Вальтер.

– Даже если предположить, что вы умеете читать чужие мысли, то прочесть мою вы смогли лишь только после того, как она у меня появилась, но не раньше. Как же вы знали, что мы идем в гости? Да и где было вино, где вы его прятали?

– Ну, это простой трюк, в общем-то элементарный фокус, даже говорить не интересно: пришита такая петля под полой пиджака…

– Как у Раскольникова?

– Помилуй бог! – воскликнул Вальтер. – У меня нет топора, да и старухи тут тоже нет.

– Предположим. Но как вы узнали, что именно сегодня вам понадобится вино? Не всегда же вы носите с собой бутылку, купленную в Торгсине, где торгуют не только за боны, но и за валюту?

– Видите ли, это сложный вопрос. Если хотите, философский. И поверьте, он меня волнует не меньше, чем вас. Да, сегодня утром, еще не будучи с вами знаком, я знал, где окажусь во второй половине дня. Поэтому перед визитом в наркомат я зашел в Торгсин.

– Как это возможно?

– Честно говоря, не знаю. Просто знал, и все. В общем, иногда у меня так бывает… По пустякам, на бытовом уровне.

– Это невозможно даже теоретически. Мы с вами познакомились несколько часов назад. Вы не имели ни малейшей возможности знать о моей случайной встрече с Анной и о ее приглашении… даже если взять во внимание ваше странное признание. Решение придти к Анне, да еще вдвоем с вами, возникло спонтанно, когда мы спускались по лестнице наркомата. Как можно знать то, чего еще попросту нет.

– Я точно не могу вам сказать, но кое-какие соображения у меня есть… если они не покажутся вам совсем бредовыми. Видите ли, мы ведь живем в мире иллюзий, и, возможно, самая большая иллюзия – это время. Возможно, что времени-то и нет. То есть нет прошлого, которое вроде бы за нашей спиной, нет будущего, которое вроде бы впереди. То есть они существуют, но, как бы это выразиться, одновременно. То, что было, никуда не ушло, а существует рядом с нами, и будущее тоже есть, и тоже рядом. Время, с позволения сказать, превращается в пространство, если встать на такую точку зрения, а мы с вами как бы идем по этому пространству в строго определенном направлении – из прошлого в будущее. Но некоторым иногда удается, ну, не то чтобы погулять по этому пространству, самим выбирая маршруты, побродить, что ли, хотя возможно и такое, а чуть-чуть заглянуть вперед, увидеть нечто вроде тропинки, по которой направляешься. Вот и у меня что-то похожее подчас получается. Как вам такая гипотеза?

Странное чувство завладело Константином Алексеевичем: это было чувство рыбака, в самое сердце которого отдается рывок удилища с крупной рыбиной, и одновременно это было что-то похожее на то, что, скорее всего, чувствует карп или сом, заглатывая наживку и ощущая во рту или в горле острие крючка, который, еще, как кажется, можно и выплюнуть. Он чувствовал себя и охотником, и жертвой одновременно, и не мог понять: ему ли улыбнулась удача встретить человека, который, возможно, мог понять загадки Ганусена, или же он будет помогать кому-то что-то понять в скрытой от него игре.