Миусская площадь

Но где обедать? Есть в столовой наркомата Константину Алексеевичу не очень хотелось – там было людно, шумно и суетно, это было место, куда приходили есть, притом есть быстро и просто, но не общаться и разговаривать. Пригласить же Вальтера в хороший ресторан было бы странно для первого знакомства, да и денег на это не было. Хорошие рестораны можно было позволить себе лишь за границей, когда обстоятельства складывались так, что обедать в более или менее дешевой столовой посольства было невозможно. Свои же деньги Константин Алексеевич старался не тратить, чтобы побольше привести домой и порадовать бонами мать и сестренку. Для них поход в Торгсин, где продавалось фактически все, почти как при НЭПе, был огромной радостью и постепенно становился насущной необходимостью: с начала тридцатых годов полки в магазинах стали пустеть. Боны, денежный суррогат, который он, как и все совслужащие, получал, сдавая твердую валюту в бухгалтерию посольства, постепенно превращались из радости и баловства в необходимость, дающую семье возможность пока не замечать угрожающих последствий коллективизации и индустриализации.

И все же, самое главное, состояло в другом. Место обеда было на сегодня определено для Константина Алексеевича: его ждала Аня, и отказаться от этого визита представлялось решительно невозможным. Значит, нужно было постараться как-то совместить приглашение и новое знакомство. А как? Пойти вместе? Удобно ли? И не пропадет ли та тонкая материя отношений, еще не любовных, но почти, которыми он так дорожил? Вальтер тем временем прятал свою папиросу обратно в портсигар.

– Что ж, хорошая идея, благодарю, – сказал он.

Когда они спускались по широкой лестнице наркомата с огромными окнами от пола до потолка через весь лестничный пролет, на втором этаже явственно почувствовался запах буфета и столовой. В сущности, в нем не было ничего неприятного, но так могла пахнуть только столовая, и заходить туда не хотелось. Но Вальтер мужественно попытался сделать шаг навстречу советскому общепиту.

– Стоит ли? – спросил Константин Алексеевич. – Стоит ли знаменовать наше знакомство обедом в столовой? Я предлагаю кое-что поинтереснее.

Новые знакомые вышли на улицу и испытали то блаженное чувство превосходства, которое дает человеку внешняя свобода: в отличие от подавляющего большинства совслужащих, им не нужно было спешить вовремя вернуться к концу обеденного перерыва, они не были обречены сидеть в субботний, укороченный, рабочий день до пяти часов в своих конторах, министерствах, бюро и комитетах, они были свободны выбирать, где им обедать, с вином или без, и как долго.

– Вы знаете, Вальтер, я нахожусь в некоторой растерянности относительно того, где нам отобедать. Не сомневаюсь, что за время московской жизни вы обошли множество ресторанов. Так?

– Так, так. Это, пожалуй, единственное, что у вас осталось со времен НЭПа почти в нетронутом виде. Кстати, почему их все не разорили пару лет назад, как вы думаете?

– Я думаю, Вальтер, что мы с вами пока еще не в тех отношениях, чтобы свободно и доверительно обсуждать политику советского правительства. Так же, как и немецкого, правда? Она ведь тоже сильно изменилась за последние месяцы, да? Лучше я продолжу свою мысль о перспективах нашего обеда. Пару дней назад я неожиданно получил приглашение от своей сослуживицы: она справляет новоселье. Мне была обещана запеченная в духовом шкафу курица с золотистой корочкой. Я надеюсь, что Анна не обидится на меня, если я поделюсь радостью посещения ее дома со своим новым другом. Может быть, для вас это будет даже интереснее, чем ресторан. Мне, когда бываю за границей, намного интереснее частная жизнь, чем публичная, если в нее, конечно, удается заглянуть.

– С удовольствием приму приглашение, если это удобно. Что же касается частной жизни, то буду рад приоткрыть вам хотя бы свою. Будете в Берлине – милости прошу.

– Благодарю. Буду, и довольно скоро. Кстати, выезжаю почти одновременно с вами, на следующей неделе. И тоже пока нет билета.

– Командировка?

– Да, как раз по делам вашего наркомата. То есть нашего, конечно, советского, который вас принимал.

Константин Алексеевич не сразу, но все же решился пригласить Вальтера. Ситуация складывалась вполне естественная, и придя с другом (курицы-то ведь и на троих хватит?), можно было избежать неуправляемого поворота к любовным отношениям, как бывает, когда люди оказываются вдвоем, и никого рядом нет… Не то чтобы он боялся их, или не хотел – скорее, наоборот… Но прелести в отношениях неопределенных, где грань между дружеской симпатией и быть может зарождающейся обещающей любовью еще не определена, было больше, как в дорогом подарке, который не хочется до времени раскрывать, наслаждаясь гаданием: а что внутри?

Улица Палиха, узкая, неудобная, вихляющая, сочетавшая старые деревянные дома, красные купеческие кирпичные двух– и трехэтажки с новыми, более высокими, но какими-то уж совсем барачного типа строениями, вся гремела и звенела – трамваями, ломовыми телегами и почему-то мотоциклами. Проехал-то, вернее всего, один, но так навонял сизым масляным дымом и так настрелялся выхлопной трубой, что представить его единственное число было невозможно даже грамматически. Черные «эмки» рявкали друг перед другом моторами, выпятив круглые остекленевшие глаза и не будучи в состоянии разъехаться из-за звенящего что было мочи трамвая. Пешеходы жались и шарахались по узким тротуарам. Свернув во двор, новые знакомые, переглянувшись, облегченно вздохнули, прислушиваясь к относительной тишине московского двора.

Константин Алексеевич впервые увидел Аню дома, а не на работе – и почти не узнал. На три звонка дверь открыла легкая красивая девушка в ситцевом платье, приталенном, синем в белый горох, подчеркивавшим красивую фигурку широким белым поясом.

– А я пришел с другом, – как бы извиняясь произнес он. – Вы нас двоих примите?

– С другом так с другом! Вассал моего вассала не мой вассал, но друг моего друга – мой друг! – Аня как всегда была и хороша, и быстра, и весела. Она провела гостей через небольшой коридор, где стояли два шкафа и сундук, а у дальней двери жался велосипед, в свою комнату, где за круглым столом, тоже под абажуром, тоже посреди комнаты, был накрыт стол на двоих, ловко поставила третий прибор и умчалась на кухню.

– Я за обещанной курицей!

– О ней знают не только все соседи, но и весь подъезд: мы по запаху шли и вас нашли, – сказал Вальтер.

Стоя около стола в ожидании хозяйки, когда как-то неловко присесть и остается либо завязать разговор, либо начать рассматривать и комментировать книги на полке, либо выглянуть в окно и похвалить открывшийся пейзаж, Константин Алексеевич выбрал первое:

– Откуда у вас такой прекрасный русский, Вальтер? Вы говорите практически без акцента.

– А вы не знаете? – Вальтер сделал паузу и с наигранным удивлением посмотрел на Костю. – Разве вы не… Разве вам брат не говорил?

– Вот те на! Ну, Борис! – воскликнул Константин Алексеевич, пытаясь изобразить удивление и даже досаду на брата. – Все расскажет, даже о том, что мы братья! Хорошо коли другу! А то ведь знаете один из нынешних лозунгов: болтун находка для шпиона! Когда ж он успел?

– Борис Алексеевич ничего мне не говорил о вас. Даже не представил по фамилии, что было бы естественно.

– Откуда же вы знаете?

– Константин Алексеевич, вы очень симпатичны мне – именно поэтому я принял ваше приглашение и нахожусь здесь, в гостях у вашей обворожительной знакомой. Надеясь на взаимную симпатию, не думаю, что лишь профессиональный интерес заставляет вас тратить свое время на меня. Поэтому мне не хотелось бы, чтобы между нами были какие-либо недоговоренности и вообще игры, свойственные людям нашей профессии, когда мы общаемся с другими или, еще хуже, с дилетантами. Мы с вами коллеги, Константин Алексеевич, и этим сказано все.

– Позвольте, вы тоже дипломат?

– Нет, я инженер. Вы же знаете.

– Ну вот видите! А я при виде любой математической формулы могу упасть в обморок, не то что заниматься тяжелой промышленностью и станками! Куда там.