Страница 9 из 128
Да, зло существует, она это чувствовала. Но не в виде ведьм, всякой нежити, чертей и блажинов. Истинное зло проистекало из Берлина, струясь в Румынию черным паводковым потоком.
Об этом думала Люсиль Ван Хельсинг, пока ехала на велосипеде по проселочной дороге в город. Последние фрагменты тумана еще окутывали поля морозным дыханием вокруг торчавших тут и там остатков стогов сена.
Люсиль по прошлым своим воспоминаниям праздника Юрьева дня знала, что на деревенской площади кондитеры сейчас устанавливают столы, ломящиеся от всяческой снеди и сладостей. Цыгане ставят палатки для гадалок и других разного рода развлечений. Обязательно будет кукольное представление для детей, акробаты, кувыркающиеся по брусчатке и ковыляющие на ходулях и заставляющие всех задирать головы, а деревенские шутники меж тем осведомлялись у них о погоде «там наверху».
Огнедышащий фокусник будет отрыгивать пламя, всех пугая, но затем приводя после этого всех в восторг. А от колокольни Ратуши к зданию на другом конце площади будет протянута проволока, по которой крошечная девчонка в колготках с опасностью для жизни пройдет с одного ее конца к другому, а толпа внизу будет охать и ахать.
И если кто-нибудь из цыган стащит бумажник или часы с ничего не подозревающего запястья, или станет причиной исчезновения какого-нибудь ожерелья, как будто оно вдруг испарилось невесть куда, то это воровство, казалось, все равно не расстроит людского веселья, равно как и война, нависшая над Европой.
Даже румынские солдаты будут в приподнятом настроении, они будут смеяться и пить, лакомясь вкусностями в различных ларьках. А некоторые даже за них заплатят.
На обреченном корабле играла музыка, и танцевали пассажиры, а ледяные океанские волны уже подкрадывались к их коленям.
Отец Люсиль приехал в город раньше, этим же утром, вызванный на встречу городских голов, созванную местным нацистским атташе капитаном Лобенхоффером. Обычно Люсиль ездила на встречи «отцов города» вместе с отцом, но из-за немца присутствовать сегодня на этом собрании ей было нельзя. Лобенхоффер сразу же узнал бы ее по инциденту у «Брашов Аутоном», откуда она скрылась вместе с его Люгером. Тогда на ней был черный парик, но она не была уверена в том, что его окажется достаточно, чтобы обмануть даже такого тупого нациста.
Она осознавала эту злую иронию, везя с собой оружие этого немца, спрятанное в рюкзаке в буханке свежеиспеченного хлеба, якобы для бабушки.
Люсиль была совсем не против ехать в город на велосипеде. Такие поездки она совершала в детстве много раз. На этом самом велосипеде. Она выехала на главную дорогу, ведущую в город. На нее нахлынули воспоминания, у каждого дома и крестьянского поля, мимо которых она проезжала. Она с наслаждением впитывала в себя атмосферу и звуки весны, распускающихся цветов плодовых деревьев, яблонь, слив, груш и вишни, смешанных с чуть заметным едким запахом навоза, разбросанного по свежевспаханным полям. Блестящая зеленая трава под деревьями была украшена опавшими лепестками, словно нарочно и тщательно уложенными художником по коврам. Она чуть не позабыла обо всем другом на свете посреди этого зеленого буколического пейзажа.
Оркестр на корабле продолжал играть. Но Люсиль была не из тех, кто танцует под его погребальную песнь.
Большинство домов вдоль дороги были безлюдны, так как их жители уже отправились в город на праздник, дороги были такими же пустынными. В голубом небе волнующимся облачком порхала стая скворцов. Коллективный бессмысленный полет, подумала она, так похожий на эту коллективную, бессмысленную войну.
Люсиль пыталась окунуться, утонуть в этом идиллическом весеннем царстве. И это, казалось, у нее получалось. Ее горькие размышления постепенно смягчались пред этой пасторальной картиной. Пока она не услышала у себя за спиной громкий грохот и рычащий гул двигателей. Оглянувшись назад, она увидела, что по дороге едет колонна машин.
Она свернула на своем велосипеде на узкую обочину, но вскоре была вынуждена вообще съехать с дороги. Балансируя на краю канавы, она почувствовала порывы воздуха, ударившие в нее со стороны проехавших мимо грузовиков.
Они были немецкими.
Все знают, какую важную роль играет внешность, женщины больше, мужчины меньше; красное платье говорит об одном, облегающее черное — о другом. Соответствующая прическа, убедительно и умело нанесенный макияж и правильно подобранная обувь, всегда правильная, подходящая обувь.
И поэтому Люсиль по достоинству ценила искусную руку, стоявшую за созданием немецкой формы, особенно этих страшных подразделений Ваффен SS. Серая, стильная, производящая сильное впечатление нацистская форма СС в сравнении с мешковатой коричнево-костюмной шерстью румынской армии отличалась как ястреб от дворовой курицы. Даже от немецкого транспорта исходила какая-то беспощадная сила и власть.
Люсиль глядела на то, как они двигались мимо нее, впереди ехал полугусеничный грузовой тягач с резиновыми шинами спереди и стальными гусеницами сзади.
Единственным пассажиром в нем был какой-то майор СС, стоявший прямо, одной рукой небрежно опираясь на стойку пулемета, установленного в центре машины.
Взгляд Люсиль был прикован к фуражке офицера и страшной эмблеме мертвой головы на ней. Под тенью козырька были видны холодные голубые глаза человека, столь же твердого, как сталь, на которой он ехал. На плечах его было длинное черное кожаное пальто, тянувшееся вплоть до щиколоток его черных сапог. Он стоял прямо, как статуя, высеченная в восславление Германского Тевтонского идеала.
Он проехал мимо Люсиль, даже не взглянув в ее сторону. Это было само по себе необычно, так как Люсиль Ван Хельсинг привыкла, что на нее обращают внимание.
Ее яркие, разлетающиеся в стороны рыжие волосы, потрясающей красоты черты лица и стройная, аппетитно сложенная фигурка обычно вызывали по меньшей мере один брошенный на нее взгляд, но чаще всего второй и третий. Она этим не очень-то и гордилась. Это был факт ее жизни с подросткового возраста. Она просто принимала это как должное. И да, она неоднократно пользовалась этим фактором, но рассматривала его как не более чем небольшое везение в наследственной лотерее.
Полугусеничный вездеход с грохотом проехал мимо нее, словно непристойным матерным лязгом своих стальных гусениц нарушив сельскую идиллию, окружавшую Люсиль.
За ним следовали четыре грузовика, набитые немецкими солдатами, также ехавшими стоя. Кто из нижестоящих чинов посмеет сидеть, если их командир стоит? Их форма тоже была продуманной и толковой, чистой, как автоматы и пулеметы, плотно пригнанные у них на груди. Каждый полный солдатами грузовик, проехавший мимо Люси, заставил ее похолодеть. Эти солдаты не были мобилизованными крестьянами. Это были закаленные войска, у каждого из них было лицо участника боевых действий. Люсиль знала, в чем разница. Она узнала этот взгляд на их лицах, она уже видела его в своем собственном зеркале. Это были убийцы.
Ситуация изменилась.
Как только проехал последний грузовик, Люсиль вновь села на свой велосипед и стала крутить педалями со всей силы, погнавшись в туче пыли вслед за колонной.
Она должна была предупредить отца и всех остальных.
Когда она приблизилась к окраине города, она взглянула на знакомые места уже другими глазами. Глазами немцев. Почерневший от огня остов танка, сдвинутый к обочине дороги. Надпись граффити известковой побелкой на башне: «Антонеску сдохни!» Румынские армейские каски на столбах забора — все изрешеченные пулями.
Сопротивление выставляло такие трофеи подобно тому, как средневековые легионы выставляли на заборах и кольях обезглавленные головы солдат противника. И теперь Люсиль смотрела другими глазами на эти издевательские насмешки, опасаясь, что их люди за это пострадают.
Она налегла на педали вдвое сильнее. Воздух уже разрывался звоном колоколов брашовских церквей, в честь праздника или в качестве предупреждения — точно сказать Люсиль не могла. Но она заметила, что один из колоколов издал какую-то фальшивую ноту, словно он треснул. Она никогда раньше этого не замечала.