Страница 12 из 16
– Так и что? Какое имя мы ему дадим? – остаток вечера они жарко спорили, как лучше назвать своего первенца.
Через неделю Иван Васильевич перезвонил сам.
– Добрый день Иван, удобно?
– Да-да, конечно! – Иван крепче обычного прижимал телефон к уху.
– Вы не могли бы после работы заехать ко мне в больницу? Я сегодня в ночную дежурю.
– Конечно, обязательно! Буду около восьми.
– Жду!
Следующие полдня Иван изнемогал от нетерпения. Стрелки часов практически не двигались. Он не мог найти себе места. В конце концов, отпросился с работы и приехал в больницу на два часа раньше условленного срока.
Набрал номер Петрова.
– Иван Васильевич, я тут пораньше освободился. В общем, я уже в фойе больницы. Буду ждать вас здесь.
– Все нормально. Поднимайтесь ко мне.
Ивану неожиданно стало тяжело подниматься. Как будто к каждой ноге привязали гирю, а сзади кто-то тянул его в обратную сторону. И с каждой ступенькой все сильнее и сильнее сжималось его сердце.
Он постучался.
– Да, входите.
– Здравствуйте еще раз. Присаживайтесь поудобнее.
Иван кивнул и сел на диван, тон Ивана Васильевича показался Ване еще более подозрительным. Петров взял стул и сел напротив.
– Иван, – сказал врач, глядя ему в глаза. – Нам предстоит серьезный и важный разговор. Будьте, пожалуйста, предельно внимательны!
– Да, конечно! Слушаю вас!
– Скажите, были ли в вашей родне или в родне супруги родственники с синдромом Дауна?
У Ивана сердце ушло в пятки. Худшие опасения были готовы подтвердиться.
– У меня точно нет. У Маши… Не знаю… Она детдомовская… У нас эта тема закрыта… Я знаю только ее учительницу по музыкальному училищу… И то только потому, что она похоронена рядом с моей бабушкой… Маша отказывается говорить об этом… А я не настаиваю.
Иван Петрович некоторое время задумчиво смотрел на листок с результатами анализов.
– Анализ подтверждают патологические отклонения плода в части хромосом, – помедлив, произнес он. – Но это не стопроцентный приговор. В десяти процентах случаев с такими результатами рождаются полноценные дети.
– А в остальных девяноста процентах рождается кто? – тихо спросил Иван вдруг осипшим голосом.
– В остальных рождаются детки с синдромом Дауна. Я обязан вам рассказать об этом. И о возможных вариантах развития этой ситуации. Более того, ни к чему вас не призываю. Решение, оставлять ребенка или нет, принимаете только вы, – Иван Васильевич говорил спокойным и монотонным голосом.
У Ивана шумело в ушах, сказанные слова доносились, как через вату.
– Вы меня слышите? – доктор даже дотронулся до плеча Ивана. – Вам плохо?
– Я… Нет, ничего… Продолжайте…
Через час Морозов вышел из ординаторской и на негнущихся ногах медленно пошел к выходу из больницы. В сквере он обессиленно опустился на деревянную лавочку. Ничего не хотелось. Неизвестно, сколько бы он так просидел, находясь в прострации, если бы не звонок мобильника.
– Да? – он даже не посмотрел, кто ему звонит.
– Привет, дорогой! Ты где? Времени десятый час. Что-то на работе случилось?
– Да, милая. Отчет доделываю. Ложись без меня.
– Хорошо. До ночи, пожалуйста, только не засиживайся! Я переживаю, когда ты поздно возвращаешься.
– Хорошо. Я закажу такси. Не волнуйся. Целую.
– У тебя все нормально? Голос какой-то странный у тебя, – взволнованно спросила Маша.
– Да, конечно! Все хорошо, не волнуйся, милая! – с бесконечной теплотой ответил он. – Ложись, не жди меня. Тебе доктор рекомендовал соблюдать режим, помнишь?
– Помню, – добродушно пробурчала она. – Целую, пошла ложиться.
Иван ощутил, наконец, холод, который пробрался до самых костей. Встал и направился пешком в сторону дома. Он понимал, что сегодня просто не сможет своей любимой Машеньке выговорить эту страшную правду.
В окнах их квартиры на третьем этаже было темно. Иван выдохнул и зашел в подъезд.
Впереди его ждал выходной, самый ужасный выходной в его жизни. Они с Машей должны выбрать и принять решение. Иван вдруг ясно осознал: сегодня их жизнь изменилась навсегда, вне зависимости от решения, которое они примут.
Катя вытащила из пакетика тестер.
– Ну что, жизнь, удиви меня еще чем-нибудь! – с этими словами она направилась в уборную.
Разглядывая второй в своей жизни тест с двумя красными линиями, Катя громко расхохоталась.
– Да хрен вам всем! – зло выкрикнула она.
Ненависть вошла в нее окончательно, заслонив собой весь белый свет. Ненависть к каждому, кто, так или иначе, был с ней рядом. К матери, которая ее никогда не любила. К отцу, который ее вообще за человека не считал. К Ольге, которая вычеркнула ее из своей жизни, как только узнала о ее беременности. К Леониду, этому гаду, который лишил ее девственности, воспользовался и бросил. Наконец, к самой себе. Она не хотела больше сопротивляться этому чувству. Ненависть давала ей силы жить дальше, несмотря ни на что.
После окончания девятого класса Катя поступила в колледж на парикмахера. Кое-как училась, с трудом сдавая сессии. Она ждала своего восемнадцатилетия. Цель работать проводником и ездить по стране была теперь ее единственной мечтой в жизни. Уехать и забыть – это все, к чему она стремилась.
Дворовая компания, в которой Катерина случайно оказалась, стала для нее островом свободы. В ней она чувствовала себя и легко, и весело, и непринужденно. Один из ее друзей, Митька, долговязый конопатый парень, в этой компании слыл «ди-джеем Кедро». Он всегда носил в рюкзаке колонки. В Медведковском лесопарке, который находился в километре от ее дома, они часто устраивали тусу. Жгли костер, пили вино и танцевали, разделяясь на парочки. Кедро очень смешно стал за ней ухаживать. Она отдалась ему сразу, изображая из себя искушенную львицу. Ни о каких отношениях речи не шло. Ей просто нравилось проводить с ним время на крыше соседней многоэтажки. Они пили вино, рассуждали о взрослой жизни. Потом целовались, страстно стягивая друг с друга одежду. Потом молча лежали, прижавшись друг к другу и думая о своем.
Катя зашла в ванную. Посмотрела в зеркало.
Больше надо мной никто не посмеет издеваться! Попробуйте только вякнуть! И вы увидите, что дальше будет! Никаких абортов! Никаких искусственных родов! Я буду рожать! Пусть мамаша порадуется!
Хищный оскал изменил ее лицо. Она отвернулась. Слез не было. Чувств не было. И горя тоже не было. Им на смену пришли равнодушие и пустота.
Катя достала из шкафчика эластичные бинты: «Привет, друзья мои. Мы снова с вами вместе, теперь вы будете меня охранять все девять месяцев».
Когда отец узнал о том, что его младшая дочь беременна и нужно дать согласие на искусственные роды, случился скандал.
Он отвел Зинаиду Степановну на кухню, прикрыл дверь и дал волю своему копившемуся столько лет гневу:
– Какая же ты тварь! Подлая. Ты мне испоганила всю жизнь, я бы уже давно отсидел за то, что… Такую тварь как ты! Зачем я женился на тебе тогда?! Чего боялся?! Уже давно бы вышел! – Он не кричал, но говорил очень громко, вены на его шее вздулись от распирающего его возмущения.
Мать молчала.
– Ненавижу тебя, ненавижу! Если бы ты знала, как ты мне отвратительна была всю жизнь. Если бы знала! Все! На этом конец, – он замахнулся на нее с перекошенным от гнева лицом, но в последний момент сдержался, только с отвращением сплюнул супруге под ноги. А потом стремительно вышел из кухни. Через мгновенье входная дверь громко хлопнула.
С тех пор, он все реже и реже стал ночевать дома. Спал отдельно от жены. У него был такой устрашающий вид, что Катя с матерью старались не попадаться ему на глаза.
А Зинаида Степановна после этого замкнулась в себе. Перестала обращать внимание на Катерину вовсе. Теперь, каждый раз, когда они сталкивались в коридоре или на кухне, она шарахалась от нее, как от прокаженной.