Страница 63 из 106
И после его слов о смерти в глазах Марлин не мелькнуло ни призрака жалости, как было бы у других. Она привыкла, кажется, к мрачному смирению с судьбой своего профессора. И, быть может, любила в нем даже это.
Гвин не заметил, когда вдруг стал думать о любви девушки, как о чем-то настоящем, а не о детской влюбленности. Возможно, обостренная Древней магией интуиция и знание людей подсказывали ему, где истина, а где ложь даже в таких сложных чувствах. Даже если сам он не хотел, чтобы её любовь была правдой. Потому что никогда не сможет ответить ей тем же.
***
Юноша буквально сорвал с себя одежду и бросил в горящий камин. А затем несколько часов отмокал в горячей ванне. Но даже это не было в силах унять его дрожь. С остервенением он соскребал с себя кровавые следы, вычищал остатки чужого тела из-под ногтей и волос, подавляя в себе приступы паники.
Он убийца.
Он чудовище.
Он не просто убил второго Жреца, как убил сначала первого. Но пытал его. Мучал. Издевался.
Он был тьмой.
И в том состоянии не было ему равных. И если бы пожелал, мог бы свернуть империю.
Но Роза, его Роза, всегда видела в нем героя. Когда он совершил свое первое убийство. Когда не спасал людей. Когда приходил с ранами на теле и ничего не объяснял. Она все равно любила его всего.
Но любила бы она его теперь так же, как прежде? После того, что он сделал. Нашла бы силы в себе любить чудовище?
И Марлин, его малышка Марлин всегда равнялась на него. И вот её пример предал все законы мира. А Мартин? Брат, что гордился и восхищался им, пророчил великое будущее. Родители, любящие безмерно своего отважного сына. Своего особенного талантливого мальчика.
И вот кем стал их Мерлин… Вот куда упал их герой…
На самое дно. И душа в осколки.
Нет!
Гвин ударил кулаком по воде, разбрызгивая воду. Их нет, нет, нет… Они не увидят, во что он превратился. Никогда. Потому что, будь они живы, он бы не сорвался. Они были его якорем, его семья. Без них его унесло штормом в море тьмы. Не выплыть, не спастись. И каждый день топил его все сильнее. Да и стоит ли спасаться? Кто он без них? Давно мертвец.
Глаза стали влажными то ли от воды, то ли от слез, застилающих взгляд.
Мерлин погиб. А Гвин не желал жить. Он сделал, что должно. Он отомстил. Убийца его семьи обратился в прах кострища. Испытав все те муки, что уготовил сам своим жертвам. Справедливость свершилась. И теперь, когда юноша был противен сам себе, ничто не держало его в этом мире. Больше нет. После свершенного зла, пусть и во имя справедливости, он не мог жить как прежде. Не мог вернуться в мракоборцы и строить из себя героя. Он не герой, о нет.
Он боялся, что не выдержит своей тьмы, снова даст ей волю. Боялся, что тогда совершит новое зло. Которому больше не будет оправданий. Сойдет с ума, как первый Жрец. И начнет убивать невинных. Ведь разве то, что он сделал, не первый шаг к пропасти? Сломавшись один раз, как можно быть уверенным, что это не повторится? И если так… Лучше смерть, чем такое. Смерть – это свобода.
Голые плечи снова и снова ударялись о стену, такой сильной была лихорадка. Гвин совершенно потерял чувство времени и пространства. Порой ему казалось, что он опять стоит на скале, внизу шумит море, а за спиной горит Жрец. А иногда на мгновенья он вновь оказывался в саду своего дома, и мертвая Роза лежала на его руках. Её кровь сочилась из раны сквозь его пальцы, а пустые глаза отражали утреннее небо.
«Спаси меня», - шептали мертвые серые губы. Её, его или Жреца. Гвин не мог разобрать.
Зажмурившись и набрав в грудь воздуха, он нырнул в воду, позволяя теплу заливать уши, обволакивая голое замерзшее тело. И там открыл глаза. Из сумрака ванны на него смотрели большие зеленые глаза. Гриди. Давний грех. Убийство невинного существа. Тогда это заставило его страдать. И разве мог он знать в то утро, что через несколько лет будет с наслаждением убивать живого человека, пусть и заслуживающего смерти куда больше того озерного монстра? От неожиданности Гвин едва не захлебнулся. Вода попала в раскрывшийся рот, он дернулся, вырываясь наверх и, кашляя, перегнулся через край ванны.
Не было, не было здесь гриди. Это призраки его тьмы кружат над его телом, своей новой жертвой, словно стервятники.
Юноша сплюнул на пол набравшуюся в рот воду и с удивлением увидел, что она приобрела розовый цвет. Должно быть, в ужасе он не заметил, как прикусил до крови язык. Или у него уже начались галлюцинации…
Откинувшись обратно на стену, Гвин зажмурился, пытаясь прогнать наваждение. Дрожь прошла, хоть вода в ванной уже совсем и остыла.
«Ты говорил, что не хочешь стать таким, как остальные мракоборцы. И не станешь. Но посмотри на себя, Мерлин. То, во что ты превращаешься, еще хуже», - печальным взглядом смотрел на него из тьмы мыслей Робб.
Мистер Пристли внимательно вглядывался в лицо своего напарника, прежде чем вступить в бой с неравным противником: «Это твоя работа – защищать мир».
Мартин, живой, ярко и тепло улыбался младшему брату. «Это не твоя вина, Мерлин», - шептали его губы.
«Каждый выбор влечет за собой последствия», - это был самый первый и самый важный урок Жреца. И Гвин сделал неправильный выбор. И это разрушило всю его жизнь.
«Я люблю тебя тем, кем ты стал и кем будешь потом», - убеждала Роза. Решительная. Отважная Роза Смит. Она должна была прожить долгую и чудесную жизнь, родить синеглазых детей, увидеть свет. Но полюбила не того человека. Ведь в тот день, когда она познакомилась с маленьким Мерлином Гвином, судьба ее была предрешена. И смерть занесла в свой календарь её последний возраст – двадцать лет.
«Ты герой, Мерлин. Ты никогда не станешь злодеем. Ты никогда не позволишь тьме поглотить себя», - она верила в это. До самого конца.
«Ты не меньшее чудовище, чем те, от кого ты поклялся защищать людей. О нет, мальчик, даже большее», - из глубины тьмы и холода шипел ненавидяще Жрец.
И вдруг тот, другой Жрец, первый, умирал на руках Мерлина, шептал кровавыми губами, принимая смерть как выход в новую жизнь: «Свобода… всё, чего я хотел».
Мерлин резко содрогнулся всем телом, затылком больно ударившись о стену, и распахнул глаза.
Вода в ванной замерзла от холода его сердца. Решение было принято.
***
Марлин пытливым взглядом смотрела на мужчину. Его не пугало и не напрягало это, он с легкостью отвечал ей тем же.
- Где вы были летом? – спросила девушка как можно более беззаботно, но сквозь напускную легкость слышалось напряженное волнение.
Поразмыслив секунду, Гвин ответил:
- Там, где мне и место. На войне. Меня отправляли в разные города на зачистки или поимки Пожирателей.
- Почему же перестали?
Хороший вопрос. Посчитали, что ему нужен отдых. Еще помнят о его семье. Никогда не забудут. Пока он жив. Последнее напоминание. Памятник той трагедии. Мертвый серый камень.
- Отрядили воспитывать новичков, - совсем не то, что думал, ответил мужчина. – А после сюда.
Здесь хорошо. Здесь покой. Здесь тьма в сердце вновь укрыта столетним льдом. Только… здесь словно нет войны. И на самом деле Гвин не чувствует себя здесь полезным. Он не сражается. А ведь с его знаниями он бы мог стольких спасти. Или погубить…
- Быть может, в следующем году вас снова сделают куратором, - уголок губ Марлин невольно дернулся вверх. – И вы снова будете моим учителем.
- Куратор не учитель, - возразил Гвин. Не в том смысле, что вкладывала в это слово девушка. Марлин не обиделась на поправку.
- Наверное. Но я имела в виду вас, как учителя нашего кружка.
Она осеклась, ожидая реакции.
- Уже ближе.
Гвин улыбнулся и все же заставил себя подняться.
- Раз уж я на работе, пора ей и заняться, - объявил он, глядя в глаза Марлин так внимательно, словно в последний раз. Будто хотел запомнить их навсегда. На то «навсегда», что еще было отведено ему судьбой. Хотя будь его воля, он бы сократил это «навсегда» до пары минут.
- Была рада увидеться, - кивнула ему Марлин и неловко потянула вперед руку. То ли, чтобы пожать, то ли обнять. Но быстро спохватилась и спрятала за спину.