Red lines

- Он на кухне, ловит вкусняшки.

Гермиона глядит на них и немного улыбается.

- Всё-таки странно слышать лишь одну половину разговора, - говорит она. – В прочем, неважно. Предлагаю трансгрессировать в Хогсмид, а уже оттуда отправиться в школу. Только вот не знаю, как быть с Фредом. В Лондон мы ездили на машине, но может ли он трансгрессировать в своем нынешнем виде?

Джордж переглядывается с братом.

- Да. Мы трансгрессировали вместе на площадь Гриммо. Но я не знаю, стоит ли сейчас…

Он не задумывался о том, что могут возникнуть сложности. Но Фред выглядит упрямо и категорично заявляет:

- Или я иду с вами, или ты остаешься здесь.

- Но Фред… - пытается спорить Джордж, хотя по взгляду близнеца ясно, что сейчас это напрасно.

- Только так, - безапелляционно перебивает он и скрещивает руки на груди. Джордж вздыхает и принимает поражение. Это совсем не сложно, потому что на самом деле он тоже не хочет расставаться с братом.

- Я буду держать Фреда, - отвечает он Гермионе, - а ты меня. Направление тоже задам я. И всё получится.

Девушка всё ещё сомневается – это читается по её лицу. Она обеспокоенно жуёт губу, глотая слова, которые пытается удержать, и не говорит ничего, не возражает.

Все вместе они покидают сад и защитный барьер, оставшийся ещё с войны, немного проходят вперёд по дороге, гуляя, а после, взявшись за руки с Джорджем посередине, трансгрессируют. Ладонь Гермионы горячая и немного влажная, Фреда – на контрасте – прохладная и приятная. Джордж неосознанно сжимает крепче руку близнеца, и когда они все оказываются на улочке в Хогсмиде, не сразу отпускает её, хотя ладошку девушки выпускает мгновенно.

Хогвартс возвышается искалеченной черной грудой и вызывает ассоциацию с раненым чешуйчатым драконом, истекающим кровью. Он тоже пострадал. Он также поломан войной, как и все вокруг. Но его шрамы заживут со временем, сотрутся историей и магией.

Джордж не успевает остановить себя, прежде чем его ладонь накрывает оставшуюся вместо уха дыру. Первое время ему часто казалось, что потерянная часть тела вернулась, даже болела или горела. Иногда он просыпался, и ему становилось жутко неудобно лежать на той стороне, где оборванная кожа и плоть соприкасались с тканью подушки. Это вызывало раздражение и покраснение в первые дни после того, как он снял повязку. Тогда он часто прикасался к пустоте вместо уха, не задумываясь, но однажды заметил на себе взгляд Фреда, слишком серьезный и пристальный, и с тех пор заставлял себя остановиться прежде, чем пальцы смыкались на пустоте в очередной раз. Брат так и не сказал ему ничего по этому поводу.

Но сейчас, глядя на полуразрушенный замок, место, которое не было ему чужим до сих пор, Джордж ощущает сильнее не только его шрамы, но и свои.

Фред тотчас поворачивает голову и смотрит на него, немного щурясь. Джордж едва уловимо улыбается ему в ответ, пытаясь без слов сказать, что всё в порядке. Единственный, кто не в порядке на самом деле, это Фред. Ведь он тот, кто умер. Не Джордж, не Билл, не папа, не Рон. Все они пострадали, все были на грани, но избежали худшего. И Джордж ненавидит тот факт, что единственный, кто не смог, это его Фред. Тот самый Фред, который даже после смерти беспокоится о нём.

- Идёмте, - произносит Гермиона. Джордж кивает. И они шагают по той самой дороге, по которой так часто бегали школьниками, в сторону замка. И если абстрагироваться, если унять сердце и подключить воспоминания, то на секунду можно представить, что они снова ученики, решившие провести выходной в Хогсмиде и сейчас возвращающиеся назад в Хогвартс. А там их непременно встретит Филч со своей кошкой, будут звучать смех и разговоры, а карманы отяжелеют от купленных сладостей и шутих. Гарри будет ходить с таким лицом, будто ежесекундно решает глобальные мировые проблемы, Рон и Гермиона цапаться из-за каждой мелочи, а сами Фред и Джордж вместе с Ли Джорданом побегут испытывать купленные хлопушки и бомбы на слизеринцах.

Но прошлому место в прошлом.

Джордж не позволяет себе вздыхать. Он лишь заставляет себя прогнать воспоминания и сосредоточиться на том, что происходит в действительности. Они все выросли. И вернулись сюда за советом своего мёртвого директора. Ради Фреда.

***

Фред беспокоится. Разумеется. Он был бы спокоен в данной ситуации лишь при одном условии – если бы у него совсем не было мозгов. Но на их отсутствие он никогда не жаловался, так что сейчас он взволнован всем, что творится. Он замечает напряжение Джорджа. И то, как брат тянется к своему оторванному уху – верный признак того, что он не в порядке. И хотя его улыбка утверждает обратное, Фред всё равно не может не тревожиться о нём. А вся эта история с возвращением в Хогвартс, с грядущим разговором с Дамблдором только увеличивают зудящее беспокойство.

Двери распахнуты, одна часть полотна сорвана с петель и, порубленная в нескольких местах, валяется неподалеку. Фред перешагивает через обломки. Пол покрыт обвалившейся штукатуркой, кусками камней и битыми стеклами. Но под слоем пыли, от которой можно задохнуться, то там, то здесь видно тёмные пятна. Кровь. Оборванные нити жизней.

Фред вздрагивает, когда думает, что где-то здесь может быть и его пятно тоже. Он не помнит, как умер, как умирал или что было, пока он не вернулся. Он и не пытался вспоминать. Но сейчас в его ушах внезапно раздается грохот, похожий на далекое эхо. И Фреду кажется, что пол под его ногами качается и дрожит.

Джордж шагает немного впереди, сразу за Гермионой, и Фреду хочется прикоснуться к его спине, привлечь внимание. Но он не делает этого. Ему кажется, что пальцы рук погрузили в горячее масло, и оно, обжигая, проедает кожу насквозь, до самых костей. Это неприятное чувство заставляет сильнее сжимать кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы одной болью перекрыть другую.

Но Джордж будто слышит его дискомфорт на каком-то нереальном для других уровне. Он оборачивается и смотрит на брата.

- Всё нормально, Фред? – спрашивает он участливо. – Если хочешь, можешь подождать нас здесь.

- Всё нормально, - отвечает Фред. – Мне интересно послушать, что скажет старик.

Потому что если Дамблдор заявит то же, что и Грейндежр, Фред просто схватит его проклятый портрет и выбросит в окно. Он не позволит никому запудрить мозги его близнеца. Они все никогда не поймут их отношения, их истинную связь и её силу. Они только наблюдатели, которым позволено лицезреть со стороны, что такое истинные соулмейты. Красные нити судьбы, если есть, связывают не только мизинцы близнецов, но их всех. Опутывают целым клубком, так близко, так тесно, крепко. Не разрубишь, не разъединишь.

Двери в Большой зал тоже распахнуты, но оттуда сквозит мёртвым холодом и тишиной. Фред знает, что все тела лежали здесь. Он помнит, как очнулся и увидел плачущую на своем теле маму. И лицо Джорджа. Пустое. Мёртвое. Хотя он-то был жив.

Фред замедляет шаг, заглядывает внутрь. Он делает это так бесшумно, что Гермиона и Джордж не останавливаются следом за ним. Но Фред не чувствует, что они нужны ему. Не сейчас. Он словно возвращается куда-то, где им не место. И ему кажется, что он может слышать шёпот мертвых.

И он – их часть.

Фред делает шаг вперёд и останавливается на пороге Большого зала. Столы располагаются вдоль стен, но на них нет посуды. Скамьи – напротив, несколько из них перевернуты и лежат на полу. Здесь не так много мусора, и оттого кровавые следы видны лучше. Зачарованный потолок жизнерадостно сияет небесной лазурью, но под ним раскинулось невидимое кладбище.

Лёгкий холод прикасается к основанию шеи позади и длинными пальцами скользит под одежду, вызывая мурашки. Фред резко оглядывается, но за спиной никого нет. Только пустота.

Он сам теперь едва ли больше, чем ничто.

Но он не может – не должен – так думать. Джордж убьёт его, если узнает. А он узнает, потому что они делятся друг с другом всем, даже без единого слова.

Джордж стоит на коленях у его головы с опустошенным неживым взглядом. И Фред думает, что вся его семья мертва, что брат погиб. Но на самом деле единственный, кто здесь умер, это он. И Джордж не слышит его голос. Это – самый ужасный момент на свете, от которого останавливается сердце.