Страница 4 из 5
В 1992 году, после падения советского режима, мои родители переезжают в Грузию. Тем самым мать выполняет последнюю волю своего отца. Ей 54 года.
В Абхазии идет война. В горах Сванетии беженцы нуждаются в гуманитарной помощи. Родители улетают туда на вертолете. Там, во всеобщем хаосе, мама пропадает. Отец отыскивает ее в ночи, опустившейся на аэропорт Кутаиси. Врач растирает ее обмороженные руки и ноги. Он подходит к совершенно бледному отцу и шепчет ему на ухо: «Пульс – 27, я никогда не видел, чтобы кто-то выжил со столь слабым пульсом».
У Ирины Гедеванишвили проблемы с сердцем. Но служить своему народу она будет еще 20 лет.
Она умирает 26 мая 2011 года в Кахетии, на рассвете, в день национального грузинского праздника. Умирает недалеко от Бадбийского монастыря, где покоятся мощи святой Нины с 347 года. Заупокойную литургию служит на грузинском языке польский священник в католическом кафедральном соборе Тбилиси. Похороны ведет на русском испанский священник, региональный викарий Opus Dei в России, в сопровождении православного хора. В Париже панихиду служит отец Арчил, настоятель прихода Святой Нины, в греческом православном кафедральном соборе. Грузинский храм слишком маленький для этого события.
Моя мать… Я ее вижу в длинном бархатном вишневом платье с черным ремешком на талии и изысканным золотым медальоном на шее. На медальоне – святой Георгий Победоносец, поражающий дракона.
Отец выясняет судьбу своих родственников в России. После 1923 года у нас не было вестей о Сергее Дианине, сыне Александра Дианина и Елизаветы, приемной дочери Бородина. Павел впервые встретился со сводным братом на похоронах отца в декабре 1918 года. После отъезда Павла во Францию они вели активную переписку. Но с ужесточением советского режима пришлось ее прекратить, чтобы не навлечь на Сергея опасность.
В 2002 году я начинаю поиски. В Интернете я читаю: «Дианин Сергей Александрович (1888, Петербург – 1968, с. Давыдово) – советский музыковед и математик. Отец Д. – ученик А. П. Бородина, доктор философии и химик А. П. Дианин, мать – Елизавета Гавриловна, приемная дочь композитора. В 1915 окончил физико-математич. ф-т Петерб. ун-та, опубликовал неск. работ по муз. акустике. Деятельность Д. посв. изучению биографии Бородина, его творчества и эпистолярного наследия. Д. подготовил к печати капитальный труд “Письма А. П. Бородина” (в. 1–2, 1927–28; 1936; в. 3–4, 1949–50), в к-ром собраны и опубликованы (нек-рые впервые) с обширными комментариями все письма и муз. – критич. статьи композитора. Работа Д. “Бородин” включает, помимо биографии, раскрывающей мн. факты жизни А. П. Бородина, остававшиеся неизвестными, ок. 150 писем, адресованных композитору, а также др. ценные материалы и документы. Сочинения: Бородин. Жизнеописание, материалы и документы, М., 1955, 1960, пер. на англ. яз., Oxf., 1963)».
В Интернете есть информация о другом Сергее Дианине: «Родился в 1965 году в Москве. В 1988 году окончил Московский авиационный институт. Генеральный директор компании “Рольф Лизинг” (группа «Рольф»), специализирующейся на автолизинге». Пишу в МАИ, мое письмо передают Сергею. Он сразу отвечает, мы встречаемся в Москве. Мы, скорее всего, родственники. Сергей Юрьевич Дианин будет помогать в поисках.
Узнаем следующее: Сергей Александрович Дианин вместе с женой и сыном переехал в семейный дом в Давыдово перед Второй мировой войной и прожил там до своей кончины в 1968 году; его сын умер от туберкулеза в 1943 году, а значит, мы единственные потомки Александра Дианина, химика; в 1980 году по завещанию Сергея Александровича семейный дом Дианиных стал музеем Александра Бородина – единственным в мире музеем великого композитора.
В 2005 году мы с Сергеем Юрьевичем Дианиным и его женой Наташей отправляемся в Давыдово. Директор музея потрясена. Она не знала о существовании Павла Александровича Дианина: чтобы избежать неприятностей, Сергей Александрович никогда не рассказывал жителям Давыдова о своем сводном брате, живущем во Франции.
В музее две большие комнаты: первая посвящена Бородину, вторая – Дианиным. В ней, помимо портрета Павла Афанасьевича, общего предка и первого священника села Давыдова, сейчас висят фотографии Павла Александровича, моего дедушки, и Кирилла Павловича, моего отца.
Жизнь в Давыдове идет своим чередом, и центр этой жизни – внушительная Преображенская церковь, которую большевики, по милости Божией, не разрушили.
С братом Степаном (слева). Париж, 1980 г.
Мученики
Окунемся в 1975 год. Мне 13 лет. Запад переживает «кризис Церкви». Христианство – само христианство, а не только его храмы – разрушают, «взрывают» известные священники, епископы и кардиналы, которые утратили веру, но по дьявольскому наущению остаются в Церкви, чтобы уничтожать ее изнутри.
Один из наших школьных учителей, решивший спасти нашу христианскую идентичность, приглашает группу специалистов рассказать нам о гонениях на верующих в СССР. Нам показывают слайды разрушенных и взорванных церквей, на этот раз в прямом смысле слова. Нам показывают фотографии психушек, где «лечат» христиан, упорствующих в вере. Нам показывают портреты мучеников – православных, католиков, протестантов, – истерзанных за верность Евангелию.
На перемене, вместо того чтобы побежать с ребятами играть в футбол, я укрываюсь в углу школьного двора. Я чувствую сердцем и телом, как некто незнакомый овладевает моей душой. Я больше не прежний. Я испытываю огромную скорбь и огромную радость. Меня охватывает Святой Дух, Он пробуждает и встряхивает меня. Но я ничего не знаю о Святом Духе.
Мученики вошли в мою жизнь подобно стреле, пронзающей тело.
В западном мире, который обрушивается под грузом материализма, легкой жизни и ненасытной жажды удовольствий, мученики станут моим спасением. Христианство для меня – уже не тот разлагающийся труп, что я вижу повсюду вокруг себя. Христианство – это всепобеждающий Крест, высящийся над Голгофой XX века. Это ярко-красная кровь верности милосердию и любви Божией.
Мое христианское воспитание минимально. Дома о Боге не говорят. В школе говорят, но никто не знает, о чем идет речь: нас не учат христианской вере и нравственности. Про добродетели и заповеди молчат. Я знаю, что есть три важных понятия: вера, надежда и любовь. Но то, что о них рассказывают, неубедительно: это всего лишь политическое пустословие.
Мученики. Я смотрю на них, только на них и повсюду ощущаю их присутствие и поддержку.
«Русская идея»
Школа для меня – ад. Несмотря на огромные усилия, по всем предметам я предпоследний в классе. Я силен только в плавании – в плавании я первый.
Я учу английский, но мне не разрешают взять немецкий вторым языком. «Для идиотов у нас испанский, а не немецкий!» – вот что я слышу. Моя мать, раньше преподававшая испанский, в панике. Она прибегает в школу: «Мой сын будет учить немецкий! Испанскому я сама могу его научить!» Она побеждает. Я учу немецкий.
Мне плохо дается латынь. Этот язык мне отвратителен: никто не старается правильно произносить латинские слова под предлогом, что никто не знает, как их надо произносить. В наказание вместо латинского языка меня заставлют изучать технологию. На этот раз мать отступает.
Родители волнуются за мое будущее.
Видя, как я люблю рубить деревья и косить траву, они уже решили: я буду садовником.
Однажды я прошу бабушку Нину почитать мне что-нибудь по-русски. Она радостно улыбается и выбирает рассказ Чехова «Студент».
Вечер Страстной пятницы, холодно, опускается ночь. Студент духовной академии возвращается с охоты и останавливается погреться у костра, разложенного в поле. Рядом – две вдовы, мать и дочь, Василиса и Лукерья. Он беседует с ними, рассказывает о событиях, происшедших в Страстную пятницу во дворе первосвященника, когда предали Иисуса.