Штрихи к портрету

Мы часто встречаемся со своими однокашниками. Все-таки шесть лет совместного обучения и как минимум четыре года совместного проживания в молодые годы в тесном коллективе сближают. Однажды во время такой встречи речь зашла о «сглазе» и «порче». Володя не преминул сказать, что он может снимать порчу и что у него есть даже доказательства. Оказывается, к нему обратилась женщина, которой сказали, что на ней «порча». Володя провел с ней некий ритуал ее снятия. А через пару недель она пришла к нему счастливая и сообщила, что он действительно это сделал. Аргументация простая. Женщина как-то зашла к тому «специалисту», который ей впервые объявил о порче. Он, едва взглянув на нее, воскликнул:

– Вы где-то побывали!

На удивление в глазах пациентки отреагировал:

– На вас была порча, а сейчас ее нет.

Мы посмеялись и спросили:

– А что такое порча?

– Да фиг ее знает! – прозвучало в ответ.

Вот такие у нас психиатры.

Есть колоритные люди другого типа, слушать которых доставляет удовольствие из-за совершенно особой специфики их речи. К таким я бы отнес Гордеева Михаила Леонидовича, больше известного не в качестве спикера, а в роли главного хирурга Института им. В. А. Алмазова в Санкт-Петербурге.

Однажды мы были в Мурманске на небольшой региональной конференции. После всех заседаний состоялся дружеский ужин. А уже после ужина заведующий кардиохирургическим отделением, провожая Михаила Леонидовича до гостиницы, предложил показать ему свое отделение в больнице, расположенной неподалеку. Сказано – сделано. Зашли и просидели за разговорами почти до утра. Обсудить ведь всегда есть что. В гостиницу Михаил вернулся только к 7 утра. А в 9 утра мы заехали за ним по дороге в аэропорт.

Он сел в машину, и тут кому-то пришла идея заехать по дороге в областную больницу посмотреть на кардиохирургическое отделение. Естественно, никто не догадывался о том, что один из нас там провел практически всю ночь.

Заехали, посмотрели. Заведующий отделением еще никуда не уезжал. Он пригласил всех в свой кабинет, налил по рюмке коньяка и поблагодарил за приезд в их довольно отдаленный регион для профессионального обмена опытом. Все это было оформлено как тост. На слова: «Спасибо вам за ваш приезд» – Михаил Леонидович отреагировал моментально:

– Лучше нашего приезда может быть только наш отъезд.

В другой раз мы шли с ним по улицам столицы Словении Любляны, и, увидев бар, Миша произнес:

– Надо бы протереть оптику.

И добавил:

– Если мы сюда не зайдем, это будет искусственно.

Такая вот у человека речь, – образная.

Недавно мы ехали с ним в Москву на ежегодный съезд российских кардиохирургов в Институте им. А.Н. Бакулева. Говорили о том о сем. Я сказал, что стараюсь уже меньше ходить в операционную сам, а больше давать работать молодым. Миша отреагировал в своем стиле:

– Я бы тоже, по возможности, не ходил, но надо читать классиков.

Я напряг память: кого из классиков он имеет в виду? А Михаил Леонидович продолжал:

– Почитайте «Маугли» Киплинга. Там все написано. Прыгать Акела должен каждый день.

Я чуть не умер со смеху. Только ради того, чтобы услышать, что Акела должен прыгать каждый день, стоило поехать на Бакулевский съезд.

В годы учебы в Военно-медицинской академии мне довелось тесно общаться с парнем, у которого была схожая манера речи. Звали его Саша Окунев. А прозвище было Карась. Говорил он всегда ярко, часто ссылаясь на «классиков». Но иногда обходился и без них. Однажды мы в летний день пошли позагорать на бастионе Петропавловской крепости. Тогда это было нормой. Вход в крепость был свободным, наплыва туристов не отмечалось. Да мы никому и не мешали – лежали себе на бастионе, загорали и расписывали пульку в преферанс. Потом Шура уехал к своей девушке, с которой они должны были поехать в Павловский парк.

Ехать ему надо было довольно далеко: на автобусе от Финляндского вокзала в сторону Ржевки. Автобус был почти заполнен, а Шура почувствовал себя плохо. Может, перезагорал, может, еще что. Стоя на задней площадке, он громко обратился к окружающим (говорил он всегда громко, слегка картавя):

– Мужики, я не пьян, мне просто плохо. Дайте я полежу.

Все раздвинулись и уплотнились, а Шура лег прямо на пол задней площадки автобуса и так пролежал до своей остановки.

Ехать в Павловск ему не хотелось, но девушка была настроена однозначно и решительно, а показывать перед ней свою слабость Шура не хотел. Поэтому он включил все свое красноречие:

– Здесь тоже есть где погулять. Зачем ехать в Павловск? Это же очень далеко. К тому же тебе белки там все ноги оттопчут.

Но даже такой мощный аргумент не возымел действия. В Павловск они поехали. И вот уже в парке Шура решил отлучиться, но не успел сделать десятка шагов, как услышал истошный крик своей девушки. Ей по ногам пробежала белка. Довольный Шура резюмировал:

– Ну, я же тебе говорил, что белки все ноги оттопчут.

Колоритных личностей много. Недавно познакомился с академиком Ноздрачевым Александром Даниловичем. Ему стукнуло, если не ошибаюсь, 86 лет, но энергия из него просто брызжет. После защиты докторской диссертации, где Александр Данилович был научным консультантом, состоялся скромный дружеский ужин в очень узком кругу. Было всего человек двенадцать. Стол должен был быть накрыт в заведении под простым и незатейливым названием «РЕСТОРАН», в Таможенном переулке, практически напротив здания Двенадцати коллегий.

По настоянию А. Д. Ноздрачева этот стол должен был располагаться у третьего окна от конца помещения. Но официанты накрыли его в ближайшем от входа зале, первом из трех расположенных последовательно. Аргументация была простая. Народу мало, и обслуживание будет только в первом зале. На увещевания заказчика метрдотель никак не отреагировал. Но тут пришел Ноздрачев. Увидев стол в неположенном месте, возмутился и потребовал его перенести к указанному им третьему от конца окну. Метрдотель был сразу поставлен на место сказанной безапелляционно фразой, что в противном случае ужин будет отменен и перенесен в другое место. При практически полном отсутствии посетителей отказываться от возможности заработать деньги было бы неразумно.

На то, чтобы перенести пару накрытых столов в другой зал, потребовалось несколько минут. Видя напор, с которым действовал Александр Данилович, я понял, почему он стал не просто академиком, а очень авторитетным академиком.

Объяснилось все чуть позже, когда Ноздрачев сообщил, что именно в этом помещении около двухсот лет назад располагалась первая в России кафедра физиологии. И именно у третьего окна была первая физиологическая лаборатория. Поэтому после защиты диссертации по специальности «Физиология» сам бог велел отметить это в таком примечательном месте. Мелочь? Естественно. Но она продемонстрировала умение человека добиваться своего.

Запомнилась мне и совершенно необычная ситуация, когда тот же академик Ноздрачев сказал, что он коллекционирует рукопожатия. Натолкнуло его на эту мысль ощущение большой, теплой и сильной ладони, когда он впервые по чистой случайности (оказывается, и такое возможно или было возможно!) встретился с Никитой Сергеевичем Хрущевым, который был тогда Генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза, то есть фактически первым лицом в СССР. Доступ к таким персонам для обычных людей закрыт. Безопасность лидеров государств – превыше всего. Но все предусмотреть невозможно.

В августе 1964 года Александр Ноздрачев, тогда еще совсем молодой, оказался в Гурзуфе. Однажды вечером он со своим другом морским офицером, служившим там, прогуливался по берегу моря. Вдруг появился торпедный катер, который на большой скорости подлетел к пирсу и пришвартовался. Офицер сразу определил, что это не их катер. В этот момент на пирс поднялся коренастый немолодой человек, быстрым шагом подошел к ним и протянул руку для пожатия. Этим человеком оказался Никита Сергеевич Хрущев, а за ним уже спешили начальник охраны и командир катера.