Страница 3 из 13
В Ташкентском госпитале психиатрическое отделение располагалось на отшибе, в отдельно стоящем домике. В кабинете у Володи были жалюзи и кондиционер. Во время сеансов психотерапии он опускал жалюзи и под тихое жужжание кондиционера что-то втюхивал своим пациентам. Он рассказывал, что однажды после затянувшихся почти до утра посиделок проводил коллективный сеанс психотерапии. Бубнил что-то себе под нос и уснул сам. Как говорит Володя, хорошо, что проснулся первым. Смотрит, а все еще спят.
Среди его пациентов было много амбулаторных больных, пришедших, что называется, «с улицы». Естественно, просто так на прием попасть было невозможно. Но у Володи к тому времени уже сложилась большая «частная практика», в основном из женщин. Я сам видел, как на проходной в госпитале разъяренные женщины штурмовали турникет, когда начальник госпиталя по каким-то соображениям захотел ввести запрет на амбулаторные приемы. При этом Володя даже пальцем не шелохнул, чтобы к нему пропустили его пациенток. Он прекрасно знал, что они сами добьются этого через собственные каналы, притом очень оперативно. Так оно и случилось.
Во внутреннем дворике психиатрического отделения Ташкентского госпиталя рос виноград. Осенью Володя его собирал, давил и делал сухое вино. Во время моего приезда мы допивали прошлогоднее вино, разлитое по трехлитровым банкам. Со слов Володи, у него в сезон выходило примерно 30–40 таких банок. Как раз в это время проходил очередной чемпионат мира по футболу. По дороге домой мы заезжали на Алайский базар, брали свежие помидоры, молодую картошку и зелень. А вечером за ужином смотрели футбол. Наша обычная вечерняя трапеза состояла из отваренной молодой картошки, икры минтая, перемешанной с мелко нарезанным репчатым луком и подсолнечным маслом, и свежих помидоров (отдельно). Все это запивалось сухим вином из собственного психиатрического виноградника. Икра минтая, видимо, была случайной, но удачной находкой самого Володи, потому что больше в таком варианте (вперемешку с мелко нарезанным репчатым луком и подсолнечным маслом) я ее не пробовал никогда. Семья Володи в это время была в отъезде (как и полагается делать в самые жаркие месяцы всем уважаемым людям в Ташкенте). Отсюда и необходимость готовить самим, что, по большому счету, нам нравилось.
Тогда же за долгими разговорами Володя рассказывал о своей «клиентуре». Если кто помнит, это было время Гдляна и Иванова, то есть время разоблачения «цеховиков». Естественно, какая-то часть из них пыталась найти спасение в лечебных учреждениях. А у Володи в отделении – вообще курорт, да еще и на охраняемой Министерством обороны территории. Его рассказы меня впечатлили. Вот одна из таких маленьких историй.
К Володе обратился один из лежавших у него пациентов, работавший директором небольшого заводика. Причем этот человек отсидел срок за экономические преступления, потом был за хорошее поведение переведен на «химию», то есть на поселение с принудительной отработкой. А после окончательного освобождения стал директором того же заводика, где отбывал свою «химию». Мафия есть мафия. Теперь же ему снова грозили неприятности, и он лечился от «невроза» в отделении у Владимира Леонидовича.
Однажды этот маленький директор подошел к Володе и конфиденциально попросил проконсультировать свою коллегу, которая была крупной «цеховичкой», имела соответствующие доходы, позволявшие ей, например, круглогодично оплачивать номер «люкс» в московской гостинице «Россия». Женщина была еврейкой и очень почитала своего отца. А тот, к несчастью, был ярым идейным коммунистом. И вдруг папа узнает о противозаконной деятельности дочери. Возникает реальная угроза, что родной отец сдаст дочь органам КГБ. У дочери – альтернатива: «по-взрослому» сесть в тюрьму на длительный срок или убрать с дороги отца. И то и другое – неприемлемо. Володя по просьбе дочери встретился с отцом. Они побеседовали трижды, после чего папа сказал, что никуда жаловаться не пойдет. Мир в семье был восстановлен, а Володя на несколько лет стал личным консультантом этой женщины с приличным неофициальным жалованьем. Они встречались примерно раз в месяц или же по необходимости, обсуждали насущные вопросы. Но жалованье, превышавшее выдаваемое Министерством обороны, платилось регулярно.
Правда, продолжалось это недолго, только до распада СССР, после которого Володя перекочевал в столицу нашей Родины, где и обретается по настоящее время. На новом месте пришлось вновь налаживать связи, формировать новую «клиентуру», но и здесь Володя преуспел. Он просто перешел на другой уровень.
Как-то его прямо из санатория на черноморском берегу выдернули для оказания психологической помощи дочери одной из высокопоставленных персон нашего государства. У женщины произошла семейная драма. Месяц Владимир Леонидович провел возле нее, сначала в отделении реанимации, а в конце – на закрытой даче отца, где проходил процесс реабилитации. В итоге ситуация нормализовалась, семья сохранилась, а родители успокоились. Володя же в итоге приобрел колоссальный профессиональный авторитет. И, соответственно, связи.
Как-то Владимира Леонидовича, ставшего в то время «доктором Владимиром», попросили проконсультировать мальчика лет девяти. Мама с двумя детьми жила в Лондоне, где она, получая доходы из российской «газовой трубы», купила дом рядом с одной из самых престижных частных школ. Но мальчик, бывший ее младшим сыном, категорически отказывался ходить в школу один. С ним должен был находиться рядом кто-то из близких. В школе это не возбранялось (при высокой стоимости обучения на такие мелочи обычно внимания не обращают), но маму беспокоило. Володя прилетел в Лондон, естественно, бизнес-классом. Там его встретили в «новорусском» стиле на двух больших «джипах» и привезли в дом, где жили потенциальные пациенты.
Был выходной день. Володя ходил по дому, говорил мало, в том числе и с мальчиком. К вечеру, глядя на такое поведение приглашенного доктора, мама стала нервничать. Но вдруг перед сном ребенок заявляет, что завтра он пойдет в школу один. В шоке пребывают все, кроме Владимира Леонидовича, который все воспринимает как нечто само собой разумеющееся. И действительно с этой поры мальчик стал ходить в школу самостоятельно. Более того, у него была еще и клаустрофобия, то есть боязнь закрытых пространств. Еще один визит Володи в Лондон, и спустя некоторое время мама сообщила, что ребенок перестал бояться ездить в лифте.
В чем секрет – не знаю, но однажды сам смог убедиться в эффективности Володиных методов. После рождения второго ребенка у моей дочери старшая девочка стала по несколько раз в день какать в штанишки. Даже не столько какать, сколько пачкать. Естественно, мама сразу шла ее помыть и переодеть. Нельзя сказать, что родители все внимание уделяли младшему ребенку. Совершенно нет. Но ревность со стороны старшей была страшная. И ничего поделать не удавалось. Продолжалось все это года полтора. Показывали врачам, возили в церковь. Ничего не помогало. Я обратился к Володе. Он сказал, что вообще-то с детьми не работает, но готов попробовать. Только надо сказать ребенку, что она поедет к волшебнику. Он устроил целый спектакль со свечами и прочими волшебными атрибутами. Результат – все абсолютно нормализовалось. Вот уже больше трех лет у ребенка нет никаких проблем со стулом. Володя помог или что-нибудь произошло другое – бог ведает. Но факт остается фактом: по времени все совпало.
У нас с Володей совсем другие отношения, чем с большинством моих друзей. Они складывались с первых дней нашего знакомства. Я поступил в Военно-медицинскую академию шестнадцатилетним выпускником школы. А Володя к моменту поступления успел окончить фармацевтическое училище, отслужить два года срочной службы и дослужиться до старшего сержанта. Мне было шестнадцать, а ему исполнилось уже двадцать два года, и был он назначен заместителем командира нашего взвода. Мы все хорошо помним, как он нас гонял во время «курса молодого бойца» до принятия присяги: «подъем» и «отбой» по секундам, зарядка, проверка формы с ежедневным подшиванием подворотничка, строевая подготовка, марш-броски, лазание по полям с рытьем окопов на занятиях по тактике. В столовой он тоже чувствовал себя «дедом». Даже прозвище получил – «Куркуль». Сейчас сам над этим смеется. Но, видимо, делал это без зла или действительно обладает каким-то даром. Во всяком случае, за прошедшие годы авторитет его только рос и укреплялся, хотя посмеиваемся мы над ним до сих пор. Главное, что он никогда не обижается.