Страница 23 из 31
- Мам, знаешь… Сегодня пришли приставы и опечатали твою квартиру, сказав, что не выплачен кредит, два миллиона долг… Что это было? Ты как? Можешь рассказать, что произошло за текущее время?
- Что это у тебя в руках?… - вместо ответа оказался прикованным взгляд матери к плюшевому мишке, которого Розалинда не выпускала из рук, с тех пор как они оказались за дверью без права вернуться. В какой-то мере она прикрывала игрушкой револьвер, тяжелым камнем оттягивавший внутренний карман, в какой-то мере ее не отпускали полусентиментальные, полутрагические воспоминания о прошедшем… Что ж, Алина так Алина теперь вместо нее, мать всегда была слабой и впечатлительной, кажется, только благодаря некому подлецу Григорию она смогла построить свой бизнес, просуществовавший сравнительно недолго. Не услышав ответа от Розалинды, женщина, задумчивой утомленностью уходя вглубь сиденья, отозвалась, ссутулившись:
- Только сегодня? Надо же… Я считала, что уже давно… Но все это мелочи, главное, что Алина теперь с нами, она же останется с нами?
- Да, мама, все в порядке, - отозвалась глухо Розалинда.
- И ты теперь тоже с нами! Но все-таки, что же в тебе изменилось? Неужели это ты? - по-прежнему рассматривала как восставшего мертвеца мать дочь. Кажется, в сознании ее оставалась теперь только Алина, только ее она считала возможным сохранить. Лилии стало горько, отчаяние скользкими щупальцами охватывало ее сердце, словно соединяющееся с волей Ворона. Между тем Цетон выжимал последние силы из машины на гололеде, как будто не замечая обилия машин вокруг, гнал куда-то сквозь ночь, становившуюся планомерно пустынной.
- Куда мы? - обеспокоенно спросила Розалинда, мать, кажется, вместе с Алиной задремывала, не веря, что освободилась, остальное ей уже казалось неважным, от чего-то она, подобно Алине, верила Цетону, как будто он не представлял никакой опасности, впрочем, для нее действительно никакой.
- К Григорию, - отрывисто ответил Цетон: - Пора выбросить шашек из игры в шахматы. Эта шашка возомнила, что прошла в дамки, ничтожество.
- Григорию? Что вы о нем знаете? Нельзя! Это страшный человек! - исказилось ужасом лицо оживившейся матери, но она тут же смиренно умолкла, когда Цетон ответил, поворачиваясь из-за места водителя, словно прекрасно следя за дорогой затылком:
- Сударыня, не посмею вас разочаровать, но я еще страшнее. Если вы хотите восстановить справедливость, доверьтесь мне, хотя я не утверждаю, что все пройдет безопасно.
- Что пройдет? - задрожала всем телом мать, Алина, вторя ее страху и уже более чем устав за день, расплакалась, на заднем сидении к ее утешению подключилась и Розалинда, но одними губами, зная, что слуга слышит даже беззвучный шепот, приказала:
- Убей его, Цетон! Убей их всех!
- Придет время, я все объясню, пока постарайтесь ничего не увидеть и не услышать, оставаясь в зоне моей защиты, - угрожающе проговорил Цетон.
Подъехали к какому-то роскошному жилому комплексу стеклянных небоскребов, что-то вроде Кутузовской Ривьеры, хотя Розалинда и в исторических-то монолитах плохо разбиралась, не то что в современных. Потребовали пропуск, Цетон тут же предъявил на всех пропуски, как шулер, вытаскивая каждый раз нужную карту из рукава. Да и без того Розалинда уже знала, что он постоянно врет, притворяясь живым, на самом деле находясь где-то на одной с ней параллели, где-то в пепле среди терний. И нежность, сопряженная с лютой ненавистью, породила эта мысль в ее сердце по отношению к Ворону, который, осторожно поглядывал по сторонам, проверяя одним верным взглядом местность, но никого, кажется, Григорий не ждал таких полночных гостей. Холод пронизывал пространство, Цетон уверенно потребовал дам войти в лифт, нажал на необходимый этаж, очевидно, данным-давно зная адрес. В холодных чертах его лица присутствовала сосредоточенная уверенная мстительность, как будто кто-то посмел обойти его на несколько ходов, и теперь пришло время отыграться.
- Стойте здесь, за дверью, - почти приказал Цетон: - О чрезвычайных обстоятельствах ты, Розалинда, сможешь сообщить, я всегда тебя услышу.
С этими словами он нажал на кнопку звонка, и, не ответив, на вопрос, кто явился в столь позднее время, вломился в дом, выбив одним ударом ноги железную дверь, сделав широкий шаг.
Происходящее далее Розалинда не видела, хотя, в общем-то хотела видеть, ощущая неимоверное наслаждение от вида боли врагов, как месть за ее собственную. Мать пугливо прятала лицо Алины у себя на животе, говоря в ступоре:
- Может, не стоило так? Это ведь только мои догадки… У нас нет доказательств, сейчас сработает сигнализация! Розалинда, кто этот твой слуга? Он вообще человек?
- Вроде был таковым, не волнуйся, он всегда знает, что делает, только сегодня удивился приставам, а теперь нашел разгадку, - даже не соврала девушка.
Тем временем Цетон протащил Григория за шею в его кабинет, сжимая позвонки до треска, однако шея не ломалась, а Григорий только криво усмехался, пытаясь освободиться неслабыми ударами ног, на что Цетон только шипел:
- Ничтожество! Так ты работаешь? Обобрал жертву и живешь припеваючи, ожидая, когда она сам дойдет до конца отчаяния? О! Да я, кажется, наткнулся на современных Бонни и Клайда! Ты вторая половина ее комбинации? Вы думаете праздновать победу вдвоем? Поверь, тебя там точно не будет!
С этими словами Цетон все же сломал шею врагу, но без особой надежды таким образом его уничтожить. С дорогих деревянных полок посыпались книги, когда в них полетело, казалось, обездвиженное обмякшее тело, но через миг шея встала на свое место, а слащавое лоснящееся лицо Григория сморщилось в приторной улыбке:
- А что, брат, не нравится, что тебя кто-то посмел обойти? Отчаяние не дает нам строгих указаний, ему важен результат. Зачем же изощряться до мазохизма ради рутины? Ведь это всего лишь наша работа! Что ты о себе возомнил? Что ты спаситель? Что ты умеешь любить?
С этими славами слащавая улыбка сменилась злобным оскалом варана, человеческое лицо растаяло, превращаясь в рычащую пасть, Цетон тоже потерял человеческий облик, гнев Ворона повис над ним темным облаком, вместо ожесточенно-холодного лица предстало рыло летучей мыши. Чудовища почти бесшумно дрались в узкой комнате, пытаясь оторвать друг другу руки, ноги, головы, Цетон щелкал зубами, впиваясь в тело врага и вырывая оттуда куски мяса, за что получал едва ли не более тяжелые повреждения, но словно не замечал их, все вгрызался и вгрызался в плоть противника. Кровь топила знания раскрытых страниц, книги бесполезной грудой впитывали багровый водопад, забрызгивающий все вокруг, стекла, мебель. Ворон Григорий окончательно потерял человеческий облик, два облака из гнева скрывали детали противостояния, но Розалинда, ослушавшись совета, возжелала увидеть истинное обличие своего слуги и всю его жестокость от начала до конца.
Вместо того она лицезрела, как “Клайд” раздирает его едва ли не на части, хотя и Цетон не отставал, уже одна из отвратительных лап ящерицы отлетела под обширный деревянный письменный стол, хлынула кровь, но враг не сдавался. Розалинда украдкой наблюдала из холла, задумчиво и заинтересованно склонив голову набок, она не думала о том, что произойдет в случае поражении и гибели слуги, она не представляла, что может сделать с ней разъяренный враг, она просто не считала ни в коей мере, что Цетон способен проиграть. А в зеркале двоилось с реальностью крошечно жестокое поле битвы, Цетон оказался берсеркером, так как явно забывал о себе от гнева, будто превращаясь в разъяренного зверя, у которого пытаются отобрать добычу, а еще говорит “ворон ворону глаз не выклюет”…
Григорий, нет, просто безымянное нечеловек, вывернулся и прогрыз тем временем шею врагу, едва не откусив голову. Из артерии хлынула кровь, человек бы уже давно умер, но Цетон, казалось, только воспринял этот факт как досадную мелочь, хотя, кажется, попытался зажать рану, но не хватало времени на свои проблемы. Целью стало уничтожением врага, облако гнева все росло, кажется, теперь Ворон не боялся показаться в истинной форме, не подозревая, что за ним следит Розалинда. От человека в нем не осталось уже ровным счетом ничего, ни одной черты, ни облика, ни поведения, зверь раздирал другого зверя, но речь еще доносилась сквозь рык: