Страница 12 из 14
Маньяк, будущий маньяк — вот о чем говорил этот восторг, охвативший его. Если Хайделл был просто обкуренным мерзавцем, то весь вид Виктора Зсасза окутывала кроваво-черная тень безумия, а в глазах сквозила ледяная пустота, точно произошла встреча с самой смертью. Похоже, жесткость заразна. Черный город в ту ночь обзавелся еще одним «правителем», еще одним истинным обитателем.
А неудачливому грабителю только и оставалось, что сдохнуть на потрескавшемся асфальте. В ушах поднимался звон, точно сговорились сотни колоколов, точно каждая его жертва взывала к наказанию. Пусть подавятся! Адский пес просто вернется туда, где и был создан. Никакого сожаления и сочувствия к своим жертвам он не испытывал, ни к Рози, ни к тем, кого он избивал почти каждый день. Зло и добро — это не для него.
Зсасз тем временем метнулся к перилам и выбросил нож. Правильно, так и делают — концы в воду. Вот только Хайделл не желал представлять, что его — еще живого — тоже готовились скинуть с моста, чтобы не осталось улик.
И вряд ли его стали бы тщательно искать и опознавать. Мир успешно игнорировал бы его существование, если бы бандит сам не заявлял о себе, не выгрызал на ткани мироздания уродливые отметины. Но, видимо, закончилась его кровавая вакханалия. Предстояло только захлебнуться грязной водой, сгинуть под стоками и тоннами размокшего мусора. Чего же ждал новый убийца? Это воплощение гибели с пустотою в глазах! Он уходил! Он решил, что уже убил и поэтому просто сбегал с моста, теряясь среди гигантских домов. Оставлял мучительно корчится, осознавать свою ничтожность.
Колокола, звуки, острые лезвия… Время застыло. Знакомые лица мешались с рылами каких-то монстров. Наверное, проступала истинная сущность. Боль делалась безграничной, тело быстро замерзало. Что ж… Вероятно, пора отправляться в ад. Но подбодрить себя или утешить не получалось, было просто страшно.
Где-то на периферии понимания через нестерпимый звон донесся шелест колес. Машина остановилась, из нее выбежал какой-то невысокий человек.
— Говорит детектив Гордон! — может, он что-то еще передавал, но гул колоколов слишком давил на слух, в глазах летали белые мухи, точно поднялась метель, из этого хаоса вырвалась только последняя фраза: — Пришлите скорую.
Боли — много или мало,
Было или будет, —
Всем её хватало.
© Мертвые дельфины «Дети из ада»
Даже умереть свободным спокойно не дали. Он попался! Копам! Ненавистным ищейкам! Кто бы мог подумать! Точно кто-то смеялся над ним, точно кто-то отнял его везучесть, будто проклял с того дня, как он полез к Рози.
Ведьма! Подлая ведьма!
Она казалась злой колдуньей, которая и устроила все это, превратив жизнь матерого бандита в какой-то цирк уродов с нелепыми и ужасными совпадениями. Может, это она прокляла этот мост. А то передавали, что накануне с него прыгнула какая-то девушка. Может… Не может. Бред.
Сознание истончилось и покинуло. Боль не исчезала, но больше не осмысливалась. Если это и есть смерть, то так лучше, чем в лапах полиции. Даже такой ценой он не желал попадать снова в тюрьму. Лучше в самую преисподнюю, в самое пекло бить морду рогатым бесам, отнимать у них раскаленные вилы. Вот это веселье! Этим он и жил почти с рождения. Он только боялся, что ад вовсе не такой, что ад как раз — это тюрьма, где сплошные цепи, вокруг никого знакомых и только толпа врагов, которые подвергают всем возможным издевательствам. Нет, лучше то, что в цветных дурацких комиксах рисуют: котлы, смола, огонь — так веселее. Но на деле скорее тюрьма… Или же… Наказание ему — это жизнь?
Его персональные девять кругов ада начались в серых стенах тюремной больницы.
Он очнулся посреди ночи от того, что кто-то перешептывался. В темноте кто-то крался к нему. Все двоилось и троилось, из-за решетки окна метались мерцающие тени — какой-то придурок повесил напротив следственного изолятора колоссальную неоновую вывеску. Вот они — обещания счастья, вот она — «страна чудес». Где? Где же? И где такая, чтобы для всех и сразу?
Только боль, которая отзывалась тупой тошнотой и бессилием. На животе крепились два крупных пластыря и грязноватые бинты. (Похоже, нож не задел артерию, иначе бы все закончилось намного раньше). Руки и ноги упрямо не желали двигаться, только слегка дернулись. Вот он и начался, его личный кошмар, его персональный ад. Это все-таки произошло, он остался жив, но в таком состоянии, что питал только отвращение к себе.
Единственный зрячий глаз резали эти паршивые сине-розовые блики, мешая рассмотреть, кто приближался справа.
Врезать тому, кто крался. Хайделл сперва попытался, но задохнулся от боли, которая огнем прошивала все внутренности.
— Помнишь меня? Помнишь, ***! — Черная тень закрыла собой все пространство. Смутно знакомое разбитое лицо, да такое, словно по нему бульдозер проехал. Кто-то его здорово разукрасил, уже довольно давно, но следы не изгладило бы время. Только когда крупная ручища сдавила горло, Хайделл вспомнил того громилу из гетто, которого отделал арматурой зимой. Тот все-таки выжил, и, похоже, попал еще в передрягу, раз оказался в тюрьме и снова в больнице. Почему только так совпало? Кто-то намеренно подстроил?
— Передавай привет Алексу, сука! — с этими словами враг выхватил что-то острое. В темноте да еще со стороны слепого глаза не удалось рассмотреть.
Это же острое враг попытался протиснуть в рот. Хайделл все же нашел силы дернуться, не собираясь умирать. Уж точно не так. Нет! Он очнулся! Он выжил даже после встречи с воплощением самой смерти! Только бы найти хоть немного сил и былой прыти.
Снова боль. Острая и жгучая. Во рту стало неприятно холодно и солоно от заполнявшей его крови. Хайделл, едва не захлебнувшись, перехватил оружие, от нового шока практически вскочил, вслепую ударил громиле в челюсть лбом, хотел проорать что-то матом, но голос исчез, да и не позволили бы ошметки раскроенной правой щеки.
Оружие блеснуло в неоновой вывеске. Хайделл завладел им и не разбираясь, что это вообще — заточка, наверное — всадил в горло громилы.
В ходе потасовки что-то упало, где-то загудела сирена тревоги… Или же нет. Больше парень ничего не помнил, снова теряя сознание.
Кому-то было выгодно, чтобы он не выжил и не рассказал что-либо на допросах. Кто-то не хотел, чтобы узнали то ли о банде Алекса, то ли… о Рук Айленде! Хойт Волкер прикармливал кого-то в полиции этого города. Иначе объяснить появление заточки и давнего врага не удавалось.
Конкуренты Алекса оставили ему шрам «полуджокера», распоров правую щеку. Зашивали наспех и почти на живую. Красавчик же, ничего не скажешь! Определенно кто-то его проклял, иначе такую полосу катастрофических невезений не назвать.
Сначала наслали образ смерти на мосту самоубийцы, потом похожего на собаку-водолаза детектива, который бесил своим благостным поступком. Затем кто-то явно подстроил, что враждебная группировка — почти вся пойманная после того зимнего столкновения — обнаружилась с Хайделлом в одной камере. Вот если бы какие-то незнакомые или — еще лучше — свои. Он-то никогда не признавал сотрудничества, все время несся один, считал себя самым крутым. А сейчас был бы рад самой последней шестерке из банды Алекса. Но нет, ни одного.
Хайделл осознал, что окружен врагами. Вокруг него оказались многие бандиты, которых он недавно с увлечением избивал, считая мелким сбродом.
Отчаяние вязкой жижей заполнило душу: это конец. Сил драться не было, рана плохо заживала, несколько раз гноилась, открывалась; внутри тоже что-то постоянно болело. Не очень-то стремились, чтобы он дотянул до суда. Но его надеялись сгубить паршивым обращением с рождения, не привыкать. Его злость работала вместо регенерации, точно как у бродячего пса. Нет, отчаиваться нельзя, это означало бы изменить себе. У пса остались все такие же острые зубы, у монстра отняли все, подарив опаснейшее оружие — бесконечную злобу.
Потом оказалось, что детектив Гордон убедил кого-то, что обвиняемый обязан дожить до суда. Те самые равные права, куда же без них. Иронично предоставлять адвоката адской гиене. Да еще он теперь стал свидетелем по делу нового маньяка. Виктор Зсасз… Зсасз с тупыми «зарубочками» — так он решил считать жертвы?