Голод Рехи

— И почему? Почему не спас? Почему не помог?! — хрипел Рехи, сбиваясь с дыхания. Он нанес еще несколько отножных диагональных ударов, крутанулся на месте и остановился, так ни разу и не попав по надоедливо-спокойной цели.

— Если бы спас, черные линии раскроили землю на еще один разлом, — оправдывался Сумеречный.

— К ящерам! — закричал Рехи, запрокидывая голову и раскидывая руки. Он готовился принять ответный удар Сумеречного, прямо в сердце. Но вспомнил, что у противника нет меча. Как нет и тела, как нет и жизни. Значит, поединок с ним ничего не менял, ни к чему не приводил. Мертвым за мертвых не отомстить, не вернуть погибших к жизни.

— Ты не понимаешь! Весь остаток материка! Тогда бы погибли все… — продолжал Сумеречный. — Хотя этих всех и так очень мало.

Рехи вновь погружался в оцепенение. Он тяжело дышал, опираясь на длинный меч. Воздух вырывался хрипами, изо рта сыпался песок, а к губам и лицу плотной маской горя лип черный пепел.

— И какой тогда толк от такой силы? — дрогнувшим голосом спросил Рехи, сдерживаясь от новых слез. От них саднило глаза, но долгий путь иссушил изнутри, вновь превратил кожу в сморщенный пергамент. Будто каждый странник пути земного — книга. Его фолиант, начертанный безымянным летописцем, неумолимо подходил к концу.

— Никакого, Рехи. Абсолютно, — ответил Сумеречный, садясь на песок напротив.

— Это… это Митрий тебе такой ограничение вшил? — давясь и вздрагивая, спросил Рехи.

— Получается, он.

Рехи замотал головой: чтобы вновь ничего не слышать, погрузившись в колодец, чтобы вновь идти призраком пустоши без мыслей и слов, чтобы чувства оглохли. Так немного легче, так не сбивала волна поминутной смены гнева и апатии. Две стихии боролись, скручивая нутро тугим узлом. В животе от их копошенья поселился тянущий холод, все как будто застыло и вытянулось. Все его тело — натянутая тетива, лук. А стрела — душа. Скоро-скоро ее обещали выпустить. Да в цель бы, а не в пустоту. Была бы цель, стрела бы полетела. Рехи упрямо напоминал себе, для чего идет: он не просто убегал от гнева Лойэ и самого себя, нет, он шел к Разрушенной Цитадели, чтобы все исправить. Но отчего так больно? И так мало веры в свои силы! Явление бессмертных в лохмотьях лишь подтачивали их.

— Мы все отравлены этой жизнью, в которой цена чудес — чья-то смерть, — вздохнул Сумеречный, пряча лицо в скрещенных руках, и весь превратился в неприметный черный валун. Рехи же вновь закружился на месте от бессильного гнева, крича пустоте:

— Митрий! Ты все это начал! Что, ты хотел, чтобы я стал таким же, как ты? Чтобы я тоже потерял все? А знаешь что, плохо ты сражался за свою семью, если потерял ее в том далеком мире. Плохо! Не в полную силу!

Он рассек воздух взмахом меча, но потерял равновесие, повалился ничком и скатился с бархана, едва не напоровшись на собственный клинок. Несколько минут казалось, что уже не поднимется. Слишком долго шел, слишком долго ноги отмеряли длину нескончаемого пути. Рехи приподнялся на дрожащих руках, когда услышал сдавленный голос:

— В полную. Поверь уж. Только я командовал войсками на передовой. А враг зашел с тыла, атаковал мирных жителей в эвакуации. В двух местах одновременно я быть так и не научился. Это просто невозможно.

Митрий вышел из ствола обугленного дерева. Много их скелетов осталось на пустоши. «Великий вестник добра» ныне напоминал лишь очередного призрака, бродящего в сгоревшем лесу. Крылья его трепетали костяными остовами, от них исходил удушающий запах жженого пера.

— Так почему не воскресил их потом? — спрашивал Рехи, отплевывая песок.

В первую встречу Митрий также явился у древа, но в прекрасном сиянии. Тогда он обманул, спас в последний момент. Теперь же Рехи поднимался сам, а собеседник стоял у дерева, чтобы не упасть, неловко обнимая ствол. Сажа оставляла черные пятна на некогда белом одеянии.

— Это один из законов мироздания, — едва слышно отозвался он, пряча глаза. — Первый: нельзя обращать вспять время. Второй: нельзя воскрешать мертвых. То, что сделал Вкитор… скорее всего, он вдохнул жизнь в только что умершего. Да и то вышел монстр.

— Оправдания! Все оправдания своего бездействия! — прорычал Рехи и вновь потянулся к мечу. Он представил, как обрубит крылья Митрию, отпилит эти остовы, чтобы семаргл никогда не взлетел. Снедала досада: если даже бессмертные проиграли, то пустынному эльфу возле Цитадели и подавно ничего не светило. Но последние слова Сумеречного Эльфа не шли из головы. И вновь все существо натягивалось тетивой безотчетного ожидания.

— Рехи… Я понимаю, очень больно! Больно! — охнул Митрий, почти искреннее, почти с участием, но вновь его голос пронзило покровительственное осуждение: — Однако ты бредишь.

— Нет, ты уже не знаешь, что такое боль. Не знаешь, каково это терять, оставаться без кожи. Ты уже успел забыть, — прошипел Рехи. Меч он держал как посох, перенося вес на него, будто клонила вперед голова, отягощенная тяжкой думой.

— Я никогда не забываю! Ради этого я и создал Стражей! — воскликнул Митрий. — Я был в отчаянии из-за того, что не смог спасти свою семью, друзей, весь мой мир! Все, что любил! Когда-то… Когда еще был человеком.

Он отвернулся и закрыл лицо руками, провел пальцами по скулам и щекам, оставляя шрамы. Из глаз его текли ярко-рубиновые кровавые слезы. От их следов дымилась и чернела кожа.

— Да, точно. Ты еще больше бредил, чем я сейчас. Точно. Бредил, раз создал Стражей. А надо было просто…

— Что «просто»? — Митрий подскочил к Рехи, навис над ним тенью мертвого дерева. — Я сражался в полную силу. Но до техномагической катастрофы в мире Бенаам моя сила была не выше твоей сейчас. Пока у нас были физические оболочки, пока мы не стали звездным светом.

Рехи не все понял, слова «техномагия» в его мире не существовало, а вот катастрофы преследовали с рождения. Вся его судьба — одна сплошная катастрофа. Но больше поразило жалкое отчаяние Митрия. Рехи выпрямился и настойчиво ответил:

— Значит, не выше моей? Моей хватит. Точно хватит! За тех, кого любят, сражаются и выше своих сил. И сейчас тоже… Что? Что тебе мешает помочь?

— Черные линии…

— Не верю! Обжечься боялся? Ты все спланировал! — ужаснулся Рехи. — Это все ты! Ты! Да… Как же я не понял сразу… ты боялся, что так я останусь в деревне и буду спасать свой маленький мир, а не этот мир целиком и вообще.

— Так нужно, Рехи. И я правда не хотел.

— Хочешь сказать, что это были происки Разрушителя? Ну, скажи-скажи, только падшего Страда Мира создал тоже ты.

Рехи размахнулся и вмазал Митрию по лицу. В кулаках еще оставалась сила, а взмаха меча крылатый подлец не заслужил. Ему хватило мужества не растаять бесплотной дымкой. Он схватился за распухший глаз и смиренно изрек:

— Стало легче?

Рехи измождено сел на ближайший камень, опуская руки:

— Нет. И никогда не станет.

Митрий примостился рядом на поваленное дерево, еще больше перемазываясь в саже. Он сложил руки и закрыл лицо остатками перьев, напоминавших теперь темный кокон.

— Мне тоже не стало.

— Не пытайся казаться похожим на меня! Не пытайся! Лживая тварь! — прошипел Рехи, но сил на гнев больше не оставалось. — Союзники помогают друг другу, а ты… ты только подставляешь. Но не надейся! Я теперь точно дойду до Цитадели!

Рехи вскочил, вдел меч в ножны и упрямо пополз вверх по пепельному бархану. Ноги проваливались по колено, несколько раз он скатывался вниз, но начинал заново. Лук не ведает усталости, когда стрела готова лететь.

В низине сожженного леса неподвижно сидел Митрий, Сумеречный изображал валун на прежнем месте. Поражало их бездействие. Возможно, они тоже скорбели от потере Натта, но Рехи не в это верил.

— Где Двенадцатый? Вы придумали, как его победить? — спросил Рехи, зная, что собеседники его слышат. Он остался совсем один в компании двух сумасшедших. О них не требовалось заботиться, они даже говорили, не размыкая губ.

— Нет. И потому мы здесь, — ветром пустыни доносились слова.