Голод Рехи

— Ты не боишься? Ведь… ведь ты чуть не умерла, — виновато заметил Рехи, целуя пальцы Лойэ.

— Знаю. Но так было всегда, во все времена. Новая жизнь — это всегда риск, — спокойно ответила она. — Новая жизнь… это и жертва, и благо. С Наттом я стала намного сильнее. Если бы не он, наверное, я бы из Бастиона не убежала, не поняла бы вовремя, где кроется опасность. Странно, правда? Когда становишься сильнее ради того, кто слабее.

— Странно. Но я тоже заметил это, когда нес Инде. А теперь, когда вы все рядом со мной, и слабые, и сильные, мне страшно. Но я тоже чувствую себя сильнее, чем когда бы то ни было.

Рехи виновато прикрыл глаза: он отчасти солгал. Белые линии больше не появлялись под пальцами, сколько бы он ни старался. Он тешил себя надеждой, что просто растратил всю мощь, когда спасал Ларта в Бастионе. Но что если магия Стража изошла из него навсегда? Впрочем, так даже лучше. Хватило бы острых клыков и верных рук, способных держать меч.

«Рехи, а ты не забыл о том, куда ты шел на самом деле? Ради чего шел?» — раздался в голове противный голос Митрия. Он нежданно явился уже утром, когда Рехи с интересом изучал деревню, проходя между лачуг, из которых высовывались жители. Его все приветствовали, все верили, что в нем еще осталась сила Стража. Получалось, он всех обманывал. И так зарождалось безотчетное сожаление.

«Я шел к Лойэ и Натту! Я возвращался домой!» — мысленно воскликнул Рехи, желая навечно забыть о бессмертных. Они устроили катастрофу, им и разгребать.

«Рехи, не ври. Ты знаешь, для чего ты шел. Неужели уже не видишь красных сумерек у Разрушенной Цитадели?» — корил его Митрий. Рехи поднял глаза: как же не видеть! Красное зарево ярко маячило над головой.

«Вижу. Ну, и пусть. Митрий, я все знаю! Я знаю, что ты скажешь о долге. Но я нужнее здесь! Разве ты не понимаешь? Я должен защитить их!» — протестовал Рехи, оглядываясь на идущих рядом Лойэ и Натта.

Сын уже без опаски позволял взять себя за руку. Лойэ постоянно украдкой улыбалась им. Рехи не мог снова покинуть родных, ведь он всегда тайно мечтал обрести семью. Но приходили вестники надежды и повергали в отчаяние:

«Ты хочешь, чтобы твой сын вырос именно в таком мире?»

«Мир как мир. Важно, кто будет Натта окружать. Здесь мы нашли обитель покоя и понимания. Разве нужно что-то еще? Если вы придумаете, как победить Двенадцатого, я присоединюсь. Где я, по-твоему, должен быть? Скитаться по пустыне? Нет, я должен защищать свою семью, пока у меня есть сила линий. Да и без нее», — ответил настойчиво Рехи.

«Но без тебя мы не узнаем, как победить Двенадцатого. Ты — ключ к разгадке этой тайны, — почти виновато сказал Митрий. — Твой последний сон только все запутал. Сперва мы решили, что в Цитадели скрывается не Двенадцатый, а лиловый жрец, поэтому оружие не действует».

«Почему бы и нет? Убил своего «бога» и окопался», — предположил Рехи.

Он давно подозревал, что Двенадцатый — вовсе не тот Темный Властелин из сказок адмирала, которому Рехи пообещал набить морду.

«В том-то и дело… Энергия вокруг него как от Стража Вселенной, а не Стража Мира. Не хватает единственного фрагмента. Возможно, если бы ты открыл свое сознание», — заискивающе предлагал Митрий.

«Если я открою сознание, Двенадцатый сможет выследить мою семью!» — запротестовал Рехи.

«Вы и так расположились слишком близко к нему, как у жерла вулкана», — услужливо напомнил Митрий.

«Верно, Рехи, никуда не уходи. Здесь самое подходящее место, чтобы выцарапать истину из недр прошлого», — донесся успокаивающий и одновременно зловещий голос Сумеречного Эльфа, а за ним послышался отдаленный взмах меча и заставившее содрогнуться шипение черных линий. Бессмертные все еще неизменно сражались. Они не оставляли обреченный мир, возле Разрушенной Цитадели день и ночь кипело бесконечное сражение.

«Значит, здесь самое опасное место для Лойэ и Натта, — подумал с тоской и растерянностью Рехи. — Но бежать нам просто некуда. Везде либо разломы, либо вулканы».

========== Голод правды ==========

Ликование души прервало скребущее ощущение незавершенности. Разговор с Митрием не выветривался из головы.

Рехи мог с утра до ночи осваивать азы обращения с плугом и ухаживать за скотом, мог нести караулы и объезжать прирученных ящеров. Но время от времени под сердцем кололо чувство вины и тревоги, будто он все еще находился не на своем месте. Рехи упрямо гнал сомнения, но неприятное шевеление проникало под кожу молчаливым напоминанием: он забыл главную цель своего пути. Главную ли? Ведь он изначально не стремился превращаться в оружие семарглов. Всего лишь хотел набить морду «темному властелину» из сказок безумного адмирала, как бы абсурдно это ни звучало. Да и вообще в начале пути все посулы и клятвы диктовало отчаяние.

— Рехи, что с тобой? — спрашивали Лойэ и Ларт, когда временами Рехи застывал на месте, поддавшись тяжким сомнениям. Радость от встречи и обретения семьи отравляло сознание невыполненного долга.

Он видел во снах танцы скелетов возле черного кокона и слышал звон мечей. Но слишком устал от битв, интриг и скитаний, чтобы присоединяться к сражению. Где-то Сумеречный обжигал руки, и крылья Митрия чернели день ото дня.

Однажды раз Рехи узрел, как Сумеречный испуганно склоняется над учителем, с трудом заживляя кошмарную рваную рану поперек призрачной груди. В другой раз Митрий вытаскивал на себе Сумеречного, унося подальше от Разрушенной Цитадели. Тогда, помнится, над деревней пронеслась лютая гроза. Рехи сидел в башне, утешая ревущего Натта и успокаивая дрожащую Лойэ, хотя сам не верил в счастливый исход. Ждал с минуты на минуту нового огненного разлома или нежданного извержения вулкана. Но опасность временно миновала, башня без колокола устояла, а ожесточенный поединок бессмертных продолжился.

— Да так, мысли. Просто мысли, — отвечал Рехи и после этого обычно шел к ящерам. Работа и неискоренимый первобытный страх эльфов пред рептилиями затмевали дурные предчувствия. Заставляли забыть, что каждую ночь вновь предстоит вылететь из тела вещим зреньем, чтобы наблюдать, как сыплются серые перья с некогда золотых крыл Митрия. Надежда исходила из верховного ее служителя день ото дня, Сумеречный же напитывался лишь большим упрямством.

— Сколько ты еще готов сражаться? — шипел Двенадцатый из кокона, когда Сумеречный снова и снова кидался на черные линии, ища в них брешь. Он обжигался, но сшивал края расползавшегося мироздания. Рехи подозревал, что только благодаря этой неумолимой борьбе еще стоит Надежда.

— Столько, сколько птица будет долбить клювом алмазную гору, — отвечал Сумеречный и продолжал борьбу. Митрий же лишь терял почерневшие перья. И вот настал тот горький час, когда Рехи узрел во сне бескрылого семаргла, который молча сидел на камне, созерцая танец безголовых скелетов.

— Ну что, подорвал здоровье? А я-то думал, у вас все видимость только, — посетовал без издевки Рехи, витая то ли призраком, то ли собственным отражением в обрамлении горячечных видений.

Митрий даже не пошевелился, медленно ощупывая лопатки, из которых торчали обугленные костяные остовы. Пальцы его дрожали, иссякал ореол сияния. Вестник надежды впадал в отчаяние от бесполезности борьбы, от собственного незнания. Он упал с той же башни самодовольства, что и Ларт когда-то, также расшибся, придавленный плитами веры в свою непобедимость.

Остался только Сумеречный, который считал себя не идеалом, а ошибкой. Остался и Рехи, который не желал больше встревать в вечную борьбу бессмертных ошибок. Ему хватало и забот в мире смертных.

С первыми лучами красных сумерек он отправлялся к ящерам, скоблил чешую, учил молодняк выполнять команды. Ларт во всем помогал. Вместе они передавали знания о приручении новым всадникам. Постепенно деревня обзаводилась собственной армией рыцарей на ящерах.

— Видишь, они совсем не опасны, — твердила Санара, уговаривая Лойэ сесть верхом. — Натт станет прекрасным наездником. Когда подрастет, мы научим его заботиться о маленьком ящере. Приручит его, они станут друзьями.